— Хорошо, Федор Миронович.
— Помни, что у тебя есть надежная защита.
— Хорошо. Спасибо большое. До свидания.
— Держись, Мариночка! Держись!
Длинные гудки.
— Капитан Севастьянов слушает. А-а-ах!
— Простите?
— Зеваю я так. Семь часов утра!
— У меня пропали драгоценности.
— Кто говорит?
— Рина.
— А, Марина Сергеевна! Очень приятно.
— Ничего вам не приятно! Почему мне все врут?
— Послушайте, вы вообще-то спите? Раннее утро, а у вас голос бодрый, как будто всю ночь не ложились!
— Да. Не ложилась.
— Почему? Нервничаете, да?
— Не ваше дело. Если я нервничаю, то вовсе не потому, что вы подозреваете меня в убийстве. То есть из-за этого тоже нервничаю, но… Господи, да зачем я вам звоню!
— С вами все в порядке?
— Давно уже не в порядке. У меня пропали драгоценности.
— Какие драгоценности?
— Все. Они лежали в шкатулке.
— И что там лежало?
— Подарки дяди. Кольцо с изумрудом, жемчужное ожерелье, браслет, украшенный мелкими бриллиантами, платиновое колье с кулоном, в кулоне крупный бриллиант, вокруг сапфиры, потом еще одно кольцо…
— На сумму?
— Понятия не имею.
— И все дядины подарки?
— Да. И серьги. Вспомнила: там были еще серьги. Тоже бриллиантовые.
— Что, все пропало?
— Да. Шкатулка пуста.
— Заявление хотите сделать?
— Что?
— Заявление о краже драгоценностей?
— Не знаю.
— Тогда вам надо обратиться по месту жительства, в отделение милиции. Пусть ищут.
— Послушайте, мне нет дела до этих драгоценностей!
— Понятно: легко пришли, легко и ушли.
— Просто вы интересовались, могла ли у Марка в тот день быть с собой крупная сумма денег.
— Вы думаете, это муж взял драгоценности из шкатулки?
— Во всяком случае буквально накануне его гибели мы ходили на балет, и я брала из шкатулки колье. К моему вечернему платью с глубоким вырезом очень подходит это колье. Я прекрасно помню, как открыла шкатулку и… Все было на месте.
— Понятно. Значит, ваш муж вез драгоценности своей любовнице или продал их и вез деньги, а может, и вовсе улизнуть с ней собирался. С любовницей то есть. Но в ресторанчике изрядно выпил, проболтался шоферу, и тот…
— Его не нашли?
— Как вы сказали? Кольцо с изумрудом, колье с кулоном, в кулоне крупный бриллиант… А у вашего Анатолия в деревне дом-развалюха и никаких перспектив. Мы, конечно, объявим его во всесоюзный розыск, но…
— Теперь вы хотя бы понимаете, что я к смерти Марка не имею никакого отношения?
— Кто вам дал ценный совет?
— По поводу?
— Заявить о краже драгоценностей? Ваш адвокат? Цимлянский? Известная в городе личность! С таким адвокатом тюрьма не грозит, даже если десяток мужей угрохать!
— Это чушь полная! У меня действительно пропали драгоценности!
— Пока об этом, кроме вас, никто не знает.
— А вы?
— Я не уполномочен по телефону принимать заявление о краже. Это произошло не в нашем городе, не в нашем районе, и вообще… Семь часов утра, Марина Сергеевна! Не факт, что кража напрямую связана с убийством вашего мужа, а нам лишнее уголовное дело ни к чему. Тем более не факт, что драгоценности действительно пропали. Может, вы сами их переложили куда-то и забыли? А?
— Да как вы смеете! У меня отличная память!
— Но последнее время вам так досталось. И у абсолютно здорового человека может приключиться расстройство нервной системы, а вы, простите…
— Хорошо, я сейчас же пойду в милицию. В отделение по месту жительства.
— Желаю удачи.
Длинные гудки.
— Алло?
— Ника? Извини, что беспокою, но… Я в больнице. Здесь в холле стоит телефон, и я решила позвонить…
— В больнице?! Сердце?!
— Нет. Меня сбила машина.
— О господи! Ты жива?! Да что я такое говорю!
— Все в порядке. Меня только слегка зацепило и отбросило на обочину. Парочка ушибов и перелом ноги.
— Куда же тебя понесло, Рина?!
— В милицию.
— В милицию? Зачем?
— У меня пропали драгоценности. Он сказал, что я их сама у себя украла, чтобы подозревали Анатолия.
— Он?
— Капитан Севастьянов.
— Какая чушь!
— Будто бы это мне посоветовал Федор Миронович. Сказать, что драгоценности пропали.
— Федор Миронович?
— Он взялся меня защищать.
— Защищать?!
— Севастьянов говорит, что это я убила Марка.
— Ты?! Но ты же все время дома была!
— Заказала. Получается, что я его заказала.
— Кому?
— Я звонила в частное детективное агентство. Помнишь телефон, который ты мне дала? Я перевела им деньги.
— Ну и что? Перевела деньги, чтобы за Марком следили. Что тут такого?
— Понимаешь, я еще раз перевела им деньги. Довольно крупную сумму.
— Зачем, Рина?
— Я не могу тебе сказать.
— О господи!
— Но надеюсь, они понимают, что сбить себя машиной я не могла. Я пошла в милицию и не дошла. Она вылетела из-за угла, неожиданно. Машина. И мне показалось, что это он нарочно.
— Кто он?
— Водитель.
— О господи! Я сейчас же выезжаю. В какой ты больнице?
— В первой городской, в травматологии. Ты не беспокойся: ничего страшного. Я же говорю: несколько ушибов и перелом ноги.
— Открытый, закрытый?
— Закрытый.
— Ну, слава богу!
— Забери меня отсюда. Я хочу домой.
— Может, тебе лучше остаться в больнице?
— Нет!
— Почему?
— Здесь как в морге. Я все время вспоминаю дядю и… Марка. Я просто не могу в этих стенах! Здесь этим вонючим порошком пахнет!
— Хлоркой, что ли?
— Не знаю. Мерзко. Меня тошнит, Ника. Очень сильно тошнит.
— Может, у тебя сотрясение мозга? Что врач сказал?
— Про сотрясение ничего.
— Хорошо, я тебя заберу и отвезу домой. Но как же ты дома одна?
— Ничего, справлюсь. У меня закрытый перелом голени, гипс наложили, куплю костыли и буду потихоньку ходить по квартире. Продукты на дом заказывать. Через месяц все заживет. В крайнем случае ты врач, осмотришь меня. Если будут какие-нибудь осложнения.
— Да, конечно. Тебе бы антибиотики поколоть. Или попить.
— Мне выписали кучу таблеток. Я тебя жду, Ника. И… спасибо тебе огромное.
— Не за что.
— Так я тебя жду?
— Еду.
Звонок.
— Да?
— Марина Сергеевна? Это капитан Севастьянов опять беспокоит. Как вы себя чувствуете?
— Неплохо.
— Судя по голосу, этого не скажешь.
— Судя по сломанной ноге, тоже. Она опухла.
— Как-как?
— Голень опухла.
— Почему вы в больнице не остались?
— Не хочу.
— Мне что, ездить к вам на дом брать показания?
— Как угодно.
— Вообще-то ловкий ход со сломанной ногой, чтобы затянуть расследование. Тоже адвокат присоветовал?
— Как вы можете! Вам справку показать?!
— Ну извините. Хотя в наше время достать справку не проблема. Любую. Есть свидетели наезда?
— Было раннее утро.
— А за рулем машины случайно не Цимлянский сидел? А?
— Что вы хотите этим сказать?
— Парочка ушибов, закрытый перелом голени. Машина, говорят, неожиданно выскочила из-за угла…
— Кто говорит?
— Справочки-то наводим, Марина Сергеевна. Кстати, а что это была за машина?
— Я не разбираюсь в марках.
— Ну хотя бы наша или иностранная?
— Наша. Но я не уверена.
— Как же вы вообще живете на свете? И как собираетесь теперь жить? Продукты вам муж покупал, вещи дядя. В машинах вы не разбираетесь. А хоть в чем-нибудь разбираетесь?
— Не смейте меня оскорблять! Не смейте!
— «Жигули» или «Москвич»?
— Что?
— Это были «Жигули» или «Москвич»? А может быть, «Волга»?
— Белая.
— Что?
— Машина была белая. Но очень грязная.
— Большое вам спасибо!
— Мне не понятна ваша ирония.
— А мне непонятна ситуация. В результате такого наезда так легко отделаться трудно. Если бы вас действительно хотели убить, то убили бы. Дело не хитрое.
— Спасибо.
— Не стоит. Кстати, недалеко от вашего дома вчера нашли какую-то машину. Числится в угоне со вчерашнего же дня.
— Ну вот видите!
— Экспертизу надо проводить.
— Так проводите!
— И что это нам даст? Еще и дело о наезде придется открывать. Морока, одним словом. А вы толком ничего не помните. Вы думаете, мне легко?
— Я думаю, что о дальнейшем мне говорить вообще не имеет смысла.
— О дальнейшем?
— Мне показалось, что я узнала шофера.
— Вот как? Интересно, интересно.
— Мне не нравится ваш тон.
— Извините. Продолжайте, пожалуйста.
— По-моему, это был Анатолий.
— Кто-кто?
— Шофер моего мужа. Анатолий. У мужчины, сидящего за рулем, были темные волосы и усы.
— Шофер моего мужа. Анатолий. У мужчины, сидящего за рулем, были темные волосы и усы.
— Ах вот как? Вам показалось или вы уверены?
— Знаете, в чем я уверена?
— В чем?
— Что знаю причину, по которой вы так со мной обращаетесь.
— И в чем причина?
— Вы такой же, как все. Вы терпеть не можете богатых людей. Вы их ненавидите.
— Да, Марина Сергеевна, я не люблю богатых людей. А за что вас, простите, любить? Чего вы в жизни самостоятельно добились? Мужа и того дядя вам купил.
— Как вы смеете?
— Да смею! Не понравился — быстренько от него избавились, благо что деньги есть. Не развелись, нет. Как это так: развестись? Это же ваша собственность! Как это он, попользовавшись вашими деньгами, еще кому-то достанется? Как это он станет от вас свободным? Нет, это не пойдет. Его надо наказать. Именно потому, что я много раз сталкивался с такими дамочками, как вы, я прекрасно знаю вашу логику и ваш ход мыслей. Вы собственница. Вы не могли его просто отпустить. А теперь делаете все, что советует ваш адвокат, этот проныра Цимлянский, и пытаетесь избежать наказания. Я уверен, что он советовал вам на порог меня не пускать. В управление вы приехать не можете, потому как сидите дома со сломанной ногой, а в квартиру имеете полное право меня не пускать. Но я добьюсь санкции прокурора и войду туда. Плевать мне на Цимлянского! Я ваши драгоценности буду искать, хотя уверен, что вы их уже куда-то сплавили.
— Почему… Почему вы так уверены, что Марка убили? Неужели же он не мог при падении машины с моста удариться обо что-то головой?
— Да мог! Все он мог, в том-то и дело! Предположительно в салоне не было предметов, которые могли привести к подобного рода травме черепа. Предположительно. Но есть еще и тормозной след. Гаишники — народ опытный, всякого насмотрелись. Так вот: тормозной след действительно есть. Если бы сейчас было лето, а не зима, то… Словом, получается, что у ограждения моста он притормозил. И даже назад немного отъехал после того, как ограждение было сломано.
— Это естественно. Он хотел вырулить и не справился с управлением.
— А может, его уже мертвого посадили за руль и машину легонько подтолкнули? Зима, скользко. Как по маслу пошла.
— Вы все сказали?
— Пока все.
— В таком случае до свидания.
Звонок.
— Да? Говорите?
— Кто это?
— А вам кого надо?
— Не знаю.
— Послушайте, ночь на дворе! Я только-только заснула!
— А мне какое дело?
Длинные гудки.
— Добрый день. Приемная врача-психотерапевта Анисимо-вой Ольги Павловны.
— …
— Говорите, пожалуйста, вас слушают.
— …
— Алло? Алло? Вас внимательно слушают, говорите!
…
Звонок.
— Да?
— …
— Кто это?
— А это кто?
— Вы попали в квартиру Водопьяновых.
— Извините, должно быть, ошиблась номером.
Звонок.
— Да? Вас слушают, говорите.
— Кто это?
— Квартира Водопьяновых.
— Не туда попала.
Звонок.
— Да кто это?!!
— …
Длинные гудки.
— Алло?
— Ника? Ты мне сегодня не звонила?
— Нет. А что случилось?
— Мне все время звонит какая-то женщина. То говорит, что ошиблась номером, то просто кладет трубку.
— Наверное, действительно ошиблась номером. Ты же знаешь, как работают наши телефонные узлы! Все время не так соединяют. Мало ли…
— Нет, мне кажется, что это одна и та же женщина.
— Кажется или ты уверена?
— Не знаю. По-моему, она меняет голос.
— Рина, ну кому это нужно?
— Не знаю. Может, это она?
— Кто она?
— Она. Может, она обиделась?
— На что?
— Сколько же глупостей я наделала! Но мне хотелось как лучше. Мне теперь стыдно. Я никому не хочу в этом признаваться, никому!
— В чем признаваться?
— Ника, ты мне точно не звонила?
— Рина, но зачем мне надо звонить тебе и класть трубку?
— Извини. Я просто не знаю, что думать!
— Ничего не думай.
— Самое ужасное, что звонят ночью. Как только я засыпаю, раздается телефонный звонок. У меня уже галлюцинации начались. Когда вскакиваю ночью, вижу то ли чудищ каких-то, то ли привидения.
— Привидения?
— Ну да. В саване. В белом саване. Знаешь, если прервать внезапно глубокий сон, то… Да что это я?
— Ничего-ничего. Я внимательно тебя слушаю.
— Ты занята в эти выходные?
— Да, страшно занята. Конец года.
— Понимаю. Работа, работа.
— Ну да. Практически без выходных. Ты прости меня, ладно?
— Хочешь, я тебе заплачу? Ты посидишь со мной, а я тебе оплачу, как за твою работу? Даже больше?
— Ну, какие глупости ты говоришь, Рина! Брать у тебя деньги! И потом, что это за дело — с тобой все время сидеть? Так же не может продолжаться всю жизнь, а я потеряю время и квалификацию. Я врач, мне практиковаться надо.
— Вот и практикуйся на мне.
— Я же не психотерапевт.
— Что ж.
— Не сердишься?
— Нет.
— Тогда пока?
— Пока.
— Как только будет время, позвоню. Или приеду. Хорошо?
— Хорошо. До свидания. Целую.
Звонок.
— Да?
— …
— Да говорите же! Ну, сколько можно?
— Столько, сколько нужно.
— Что? Что вы сказали?!
— …
Длинные гудки.
— Добрый день. Вы позвонили в приемную врача-психотерапевта Анисимовой Ольги Павловны.
— Да-да.
— У вас какие-то проблемы?
— Я не могу так больше! Просто не могу!
— Вас записать на прием?
— Я не могу. Можно мне поговорить с врачом?
— Минутку.
— …
— Девушка? Вы слушаете?
— Да.
— Я соединяю вас с врачом. Минутку.
— …Вас слушают, говорите. Меня зовут Анисимова Ольга Павловна, я врач-психотерапевт.
— Да-да.
— Девушка? Алло? Девушка?
— Здравствуйте.
— У вас какие-то проблемы?
— Да.
— Почему вы не хотите записаться на прием?
— Я не выхожу из дома. У меня сломана нога. Если вы насчет денег, то не переживайте: я сегодня же перечислю вам на счет ту сумму, которую вы назовете. Мне просто необходимо с кем-то поговорить.
— Хорошо, это вы обговорите с моим секретарем. Денежный вопрос. А я очень внимательно вас слушаю. Что случилось?
— У вас правда есть время?
— Ну конечно!
— Уже вечер. На улице темно, холодно. Вы, наверное, домой собрались? У вас семья, дети? Да?
— Вам очень одиноко? Да? Как вас зовут?
— Марина Сергеевна. Рина. Да, лучше Рина.
— Рина?
— Странное имя, да? Но я привыкла. У меня в детстве была подруга. Марианна. То есть и сейчас мы подруги. Я Марина, она Марианна. Когда мы пришли в детский садик, в одну группу, она половину букв не выговаривала. А «Марианна» — это и длинно, и трудно. На вопрос «Девочка, как тебя зовут?» она отвечала «Ник-Ник». Ее девичья фамилия Николаева. Марианна Николаевна Николаева. Так было проще: «Ник-Ник». Я сократила это до Ники, а она, чтобы не выговаривать «Марина», стала звать меня Риной. Правда, тогда, в детстве, она говорила очень смешно: не Рина, а Лина. А уже потом… Ника и Рина, Рина и Ника, так и повелось. Вы слушаете?
— Да. Я вас слушаю.
— Спасибо, большое спасибо! Меня никогда никто не слушал. Вернее, слушали, но из вежливости, а не потому что я говорила что-то особенно умное или смешное или забавное. Я удивительно скучная, некрасивая и очень глупая женщина.
— Это вы сами так решили или кто-то сказал?
— Разве об этом надо говорить? Если у тебя, единственной в классе, нет мальчика, не значит ли это, что хуже уж никого и быть не может?
— Бывают и очень умные, красивые девочки, которых на дискотеках никто не приглашает танцевать.
— Это другое. Думаете, я не понимаю разницу? Красивые и умные рано или поздно получают то, что заслуживают. Наступает момент, когда они понимают, что имеют перед другими громадное преимущество, и начинают этим преимуществом пользоваться, пользоваться так, что… Нет-нет, не думайте ничего такого! Я не о Нике! Нет-нет! Я глупости говорю. Я такая. Все время говорю глупости и делаю глупости. У меня нет абсолютно никаких талантов, а внешность… Стоит только в зеркало посмотреть! Но нет, я не жалуюсь. Никогда ни на что не жаловалась и не буду. Пусть я такая, пусть! Но зачем он тогда на мне женился? Зачем? Я поверила, что это случилось, что я, вот такая, как есть, кому-то нужна, я любила его. Люблю. Да. Всегда буду любить, даже если он умер, а они все говорят, что это я его убила. Если не говорят, то думают. А теперь я сижу и вздрагиваю от каждого телефонного звонка, потому что это вернулось. Вы слушаете? Это.
— Да-да.
— Вернулось это. Страх. Когда звонит телефон, я в первый момент испытываю жуткий страх. Что-то липкое, черное, большое заползает в душу и начинает медленно, по частям, меня пожирать. Резко учащается пульс, затрудняется дыхание, поднимается давление. А ведь у меня больное сердце. Врачи говорят, что это врожденное. Мама умерла от порока сердца, когда меня рожала. Я росла одна. То есть не одна. У меня были папа и дядя. Но у папы были женщины, другие женщины, после того как умерла мама, да и у дяди, возможно, кто-то был. А у меня был только телефон. Они уходили, а потом звонили и спрашивали, как я себя чувствую. Потом говорили, что задержатся или что скоро придет очередная тетя и меня накормит. Я с детства ненавижу телефоны. Просто ненавижу! Но в то же время совершенно не умею общаться с людьми как-нибудь по-другому. Вы, конечно, не понимаете, как это так. Никто не понимает. Не может понять. А я не могу ничего толком объяснить. Как это так? Человек ненавидит своего палача, но каждый раз послушно подставляет голову под топор и не может все это прекратить. Просто одним махом взять и прекратить: отключить телефон. Помогите мне отключить телефон.