Этого было достаточно: эта улыбка и это поощреніе польстили моему самолюбію, и я былъ гордъ и счастливъ.
Позже къ намъ подошла и молодая барышня. Она сказала нѣсколько словъ Гриндхюсену и спросила, что это за красный кардиналъ, котораго онъ поставилъ на дорогѣ? Мнѣ она не сказала ни слова и даже не взглянула на меня, когда я ей поклонился…
Обѣдъ былъ для меня тяжкимъ испытаніемъ. Не потому, что кушанье было плохое, нѣтъ! Но Гриндхюсенъ такъ отвратительно ѣлъ супъ, и губы его лоснились отъ свиного сала! «Хотѣлъ бы я видѣть, какъ онъ ѣстъ кашу?» — думалъ я истерично.
Когда Гриндхюсенъ растянулся на скамейкѣ, собираясь предаться послѣобѣденному отдыху въ томъ же жирномъ состояніи, я не вытерпѣлъ и закричалъ на него:
— Да вытри же себѣ ротъ, чтобъ тебя!
Онъ посмотрѣлъ на меня, вытерся и потомъ посмотрѣлъ на свою руку.
— Ротъ? — спросилъ онъ.
Я долженъ былъ обратить все въ шутку:- Хо-хо, ловко я тебя надулъ, Гриндхюсенъ! — Но я былъ недоволенъ самимъ собой и сейчасъ же вышелъ изъ пивоварни.
«Какъ бы тамъ ни было, — думалъ я, — а я заставлю-таки молодую барышню отвѣчать мнѣ на мои поклоны. Скоро она узнаетъ, что я человѣкъ недюжинный». Я вспомнилъ про колодецъ съ водопроводомъ. Что, если бы я составилъ цѣлый планъ? Однако, у меня не было нивелира, при помощи котораго я могъ бы опредѣлить уклонъ. И вотъ я началъ самъ изготовлять этотъ инструментъ. Мнѣ удалось устроить и нивеллиръ и ватерпасъ при помощи деревянной трубы и ламповаго стекла, которое я замазалъ съ двухъ сторонъ, наполнивъ предварительно водой.
Между тѣмъ въ усадьбѣ священника набиралось все больше работы: то надо было переложить плиту передъ крыльцомъ, то поправить стѣну, то принести въ порядокъ гумно. Священникъ любилъ, чтобы все было въ полномъ порядкѣ, а намъ было все равно, такъ какъ мы работали поденно. Однако, по мѣрѣ того, какъ дни шли, я чувствовалъ себя все хуже и хуже въ обществѣ моего товарища. То обстоятельство, что онъ прижималъ хлѣбъ къ груди и отрѣзывалъ отъ него ломоть складнымъ замасленнымъ ножемъ, который онъ предварительно тщательно вылизывалъ, могло причинить мнѣ настоящее страданіе. При этомъ надо еще имѣть въ виду, что онъ никогда не мылся всю недѣлю, отъ воскресенья до воскресенья. А утромъ, до восхода солнца, и вечеромъ, послѣ захода солнца, на кончикѣ его носа всегда висѣла прозрачная капля. А ногти его! Объ ушахъ лучше и не говорить!
Увы, я былъ выскочкой, который выучился хорошимъ манерамъ въ ресторанахъ. Такъ какъ я не могъ удерживаться отъ того, чтобы не выговаривать моему товарищу за его неопрятность, то между нами создались недружелюбныя отношенія, и я сталъ опасаться, что намъ придется вскорѣ разстаться. Мы обмѣнивались другъ съ другомъ только самыми необходимыми словами.
Колодецъ оставался такъ и невырытымъ. Настало воскресенье, и Гриндхюсенъ ушелъ домой.
Между тѣмъ, мой нивелиръ былъ готовъ, и я влѣзъ послѣ обѣда на крышу главнаго зданія и сталъ измѣрять уклонъ. Уровень крыши пришелся на нѣсколько метровъ ниже вершины горы. Отлично. Если изъ этого вычесть еще цѣлый метръ до уровня воды въ колодцѣ, то и тогда давленіе будетъ достаточно.
Въ то время, какъ я лежалъ на крышѣ и дѣлалъ измѣренія, я былъ открытъ сыномъ священника, Его звали Харольдъ Мельцеръ. Что я дѣлаю тамъ на крышѣ? Измѣряю гору? Зачѣмъ? Зачѣмъ мнѣ нужно знать вышину горы? Дай и мнѣ измѣрить!
Позже я досталъ веревку въ десять метровъ и могъ измѣрить гору сверху до-низу. Харольдъ помогалъ мнѣ. Когда мы спустились на дворъ, я пошелъ къ священнику и изложилъ ему свой планъ.
VI
Священникъ выслушалъ меня и не забраковалъ тотчасъ же моего плана.
— Такъ вотъ что ты придумалъ? — сказалъ онъ и улыбнулся. — Что же, можетъ быть, это было бы и хорошо. Но вѣдь эта затѣя обойдется очень дорого. Да и къ чему намъ это?
— До того колодца, который мы начали рыть, семьдесятъ шаговъ. Зимой и лѣтомъ во всякую погоду служанки должны проходить эти семьдесятъ шаговъ.
— Правда. Но вѣдь это будетъ стоить страшныхъ денегъ.
— Если не считать колодца, который вы, во всякомъ случаѣ, хотите вырыть, то собственно водопроводъ съ трубами и работой обойдется приблизительно въ двѣсти кронъ.
Священникъ привскочилъ.
— Не болѣе?
— Нѣтъ.
Я давалъ отвѣты съ нѣкоторымъ раздумьемъ и неувѣренно, какъ если бы я отъ природы былъ нерѣшительнымъ. А между тѣмъ у меня уже давно все было обдумано и разсчитано.
— Конечно, это было бы большимъ облегченіемъ, — сказалъ священникъ задумчиво. — Да и водяной ушатъ въ кухнѣ не очень-то опрятенъ.
— А вся та вода, которую приходится таскать въ спальни!
— Ну, въ этомъ отношеніи облегченія не будетъ. Спальни во второмъ этажѣ.
— Но мы проведемъ воду и во второй этажъ.
— Да? Во второй этажъ? И для этого будетъ достаточно давленія?
Тутъ я еще дольше не отвѣчалъ и притворился, будто очень туго соображаю.
— Я думаю, что могу поручиться, что водяная струя хватитъ черезъ крышу дома, — сказалъ я наконецъ.
— Да что ты! — воскликнулъ священникъ. — Пойдемъ-ка, посмотримъ, гдѣ ты хочешь копать колодецъ.
Мы пошли на гору: священникъ, Харольдъ и я. Я далъ священнику нивелиръ и убѣдилъ его въ томъ, что давленія будетъ болѣе, чѣмъ достаточно.
— Я поговорю объ этомъ съ твоимъ товарищемъ, — сказалъ онъ.
На это я отвѣтилъ, умаляя достоинства Гриндхюсена:
— Онъ этого не понимаетъ.
Священникъ посмотрѣлъ на меня.
— Въ самомъ дѣлѣ? — сказалъ онъ.
Мы начали спускаться съ горы. Священникъ разсуждалъ какъ бы самъ съ собою:
— Ты правъ, зимой вѣчная возня съ ноской воды. Да и лѣтомъ не лучше. Я поговорю объ этомъ со своей семьей.
И онъ вошелъ въ домъ.
Прошло минутъ десять, послѣ чего меня позвали къ главному крыльцу, гдѣ была собрана вся семья.
— Это ты хочешь устроить у насъ водопроводъ? — спросила барыня ласково.
Я снялъ фуражку неуклюжимъ движеніемъ, а священникъ отвѣтилъ за меня:- Да, молъ, — это онъ и есть.
Барышня бросила на меня любопытный взглядъ и сейчасъ же начала весело болтать съ Харольдомъ. Барыня продолжала меня выспрашивать:- И это дѣйствительно будетъ такой же водопроводъ, какіе бываютъ въ городѣ? Стоитъ только повернуть кранъ, и вода польется? И во второмъ этажѣ то же самое? Около двухъ сотъ кронъ? Знаешь, я думаю, стоило бы это устроить! — сказала она, обращаясь къ мужу.
— Ты совѣтуешь? Но пойдемъ на гору, тогда мы всѣ еще разъ посмотримъ!
Мы пошли опять на гору, я направилъ нивелиръ, и всѣ смотрѣли.
— Какъ это интересно! — сказала барыня. Барышня не проронила ни слова. Священникъ спросилъ:
— Но есть ли здѣсь вода?
Я отвѣтилъ очень разумно, что рискованно было бы утверждать это, но что здѣсь были хорошіе признаки.
— Какіе признаки? — спросила жена.
— Во-первыхъ, почва. А кромѣ того, здѣсь растетъ ива и буковое дерево. А ива любитъ воду.
Священникъ кивнулъ головой и сказалъ:
— Этотъ парень не дуракъ, Мари.
На обратномъ пути барыня вспомнила еще одно вѣское обстоятельство, говорившее въ пользу водопровода: она вспомнила, что могла бы отпустить одну лишнюю служанку. Чтобы поддержать ее, я замѣтилъ:
— Особенно лѣтомъ. Поливку сада можно производить посредствомъ кишки, которую можно просовывать въ подвальное окно.
— Да вѣдь это великолѣпно! — воскликнула она. Но я удержался и промолчалъ про скотный дворъ.
Между тѣмъ, я уже разсчиталъ, что если бы вырыть колодецъ вдвое больше и пронести отдѣльныя трубы на скотный дворъ, то скотница получила бы такое же облегченіе, какъ и кухарка. Но это потребовало бы двойныхъ расходовъ. Было бы неблагоразумно предлагать такой большой проектъ.
Какъ бы то ни было, но мнѣ пришлось ждать возвращенія Гриндхюсена. Священникъ сказалъ, что онъ пойдетъ отдохнуть.
VII
Я рѣшилъ подготовить своего товарища къ тому, что колодецъ придется рыть на горѣ. Чтобы не возбудить въ немъ подозрѣнія, я свалилъ все на священника и сказалъ, что онъ первый придумалъ это, а я его только поддержалъ. Гриндхюсенъ на все согласился. Онъ сейчасъ же сообразилъ, что у насъ прибавится работы, такъ какъ намъ придется рыть канавы для проведенія трубъ.
Къ моей радости — на слѣдующее утро, въ понедѣльникъ, священникъ обратился къ Гриндхюсену съ полувопросомъ:
— Твой товарищъ и я рѣшили рыть колодецъ на горѣ и пронести отгуда воду въ домъ; что думаешь ты объ этомъ безуміи?
Гриндхюсенъ отвѣтилъ, что это великолѣпная мысль.
Но когда мы начали подробнѣе обсуждать это дѣло, и всѣ трое пошли осматривать мѣсто, гдѣ предполагалось рыть колодецъ, то у Гриндхюсена явилось подозрѣніе, что я игралъ во всей этой затѣѣ гораздо болѣе видную роль, нежели я это хотѣлъ показать. Онъ сказалъ, что канавы для трубъ должны быть очень глубоки въ виду промерзанія почвы.
— Твой товарищъ и я рѣшили рыть колодецъ на горѣ и пронести отгуда воду въ домъ; что думаешь ты объ этомъ безуміи?
Гриндхюсенъ отвѣтилъ, что это великолѣпная мысль.
Но когда мы начали подробнѣе обсуждать это дѣло, и всѣ трое пошли осматривать мѣсто, гдѣ предполагалось рыть колодецъ, то у Гриндхюсена явилось подозрѣніе, что я игралъ во всей этой затѣѣ гораздо болѣе видную роль, нежели я это хотѣлъ показать. Онъ сказалъ, что канавы для трубъ должны быть очень глубоки въ виду промерзанія почвы.
— Метръ и три четверти глубины, — перебилъ я его.
— И это обойдется очень дорого, — продолжалъ Гриндхюсенъ.
— Твой товарищъ говоритъ, что не болѣе двухсотъ кронъ, — замѣтилъ священникъ.
Гриидхюсенъ не умѣлъ дѣлать никакихъ вычисленій, а потому онъ могъ только сказать на это:
— Да, да, двѣсти кронъ, но и это деньги.
Я сказалъ:
— За то священнику придется уплатить меньше, когда онъ покинетъ усадьбу.
Священникъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на меня.
— Но я не собираюсь покидать усадьбы, — сказалъ онъ.
— Ну, тогда надо надѣяться, что вы будете имѣть удовольствіе отъ водопровода во всю вашу долгую жизнь, — сказалъ я.
Священникъ опять посмотрѣлъ на меня и спросилъ:
— Какъ тебя зовутъ?
— Кнутъ Педерсенъ.
— Откуда ты?
— Изъ Нордланда.
Я отлично понялъ, почему подвергся этому допросу, я рѣшилъ никогда больше не говорить этимъ языкомъ, заимствованнымъ изъ романовъ.
Между тѣмъ, вопросъ о колодцѣ и водопроводѣ былъ рѣшенъ, и мы принялись за работу…
Наступили дни, полные интереса. Вначалѣ я находился въ напряженномъ состояніи, — въ ожиданіи, найдется ли вода на томъ мѣстѣ, гдѣ мы рыли, и я плохо спалъ нѣсколько ночей. Но вскорѣ это состояніе прошло, и намъ оставалось только усердно работать. Воды было достаточно; дня черезъ два мы должны были каждое утро вычерпывать воду лоханками. Почва была глинистая, и мы увязали въ топкомъ колодцѣ.
Спустя недѣлю мы начали выкладывать стѣны колодца камнемъ; къ этой работѣ мы привыкли въ Скрейѣ. Покопавъ еще недѣлю, мы дошли до необходимой глубины и принялись выводить стѣны колодца, такъ какъ земля была настолько топкая, что грозила обрушиться и засыпать насъ.
Такъ мы работали недѣлю за недѣлей. Колодецъ вышелъ очень большой, и работа наша шла счастливо. Священникъ былъ доволенъ. У насъ съ Гриндхюсеномъ отношенія улучшились, а когда онъ узналъ, что я не хочу за свою работу большого жалованья, нежели то, которое полагается хорошему чернорабочему, хотя я, по большей части, руководилъ работой, то и онъ пожелалъ сдѣлать для меня что-нибудь пріятное, и онъ началъ ѣсть аппетитнѣе. Мнѣ жилось такъ хорошо, что я рѣшилъ, что никогда больше никому не удастся заманить меня въ городъ.
По вечерамъ я бродилъ въ лѣсу или на кладбищѣ, читалъ надгробныя надписи и думалъ то о томъ, то о другомъ. Между прочимъ, я задался цѣлью отыскать ноготь отъ какого-нибудь покойника. Этотъ ноготь былъ мнѣ нуженъ для одной глупой выдумки. Я нашелъ хорошій кусокъ березоваго корня, изъ котораго я вырѣзалъ трубку въ видѣ кулака; большой палецъ долженъ былъ изображать крышку, и мнѣ хотѣлось вставить въ него ноготь, чтобы сдѣлать его естественнѣе. На четвертый палецъ я хотѣлъ надѣть кольцо.
Посредствомъ такихъ глупостей я добился того, что голова моя стала здравой. Жизнь моя текла спокойно, и я никуда не торопился, я могъ мечтать безъ помѣхи, вечера принадлежали мнѣ. Если бы это было возможно, то я постарался бы вызвать въ себѣ благоговѣйное чувство къ святости церкви и страхъ къ мертвецамъ. Какъ-то давно-давно я испытывалъ это мистическое чувство, въ которомъ было столько содержательнаго, и мнѣ хотѣлось снова возродить его въ своей душѣ. Быть можетъ, если я найду ноготь, то изъ какой-нибудь могилы раздастся: «это мой!» и я выроню ноготь и, пораженный страхомъ, убѣгу съ кладбища безъ оглядки.
— Какъ отвратительно скрипитъ этотъ флюгеръ на башнѣ, - говорилъ иногда Гриндхюсенъ.
— Ты боишься?
— Но то, чтобы я боялся, но мнѣ становится жутко ночью, когда я думаю, что мертвецы отъ насъ такъ близко.
Счастливый Грюндхюсенъ!
Однажды Харольдъ показалъ мнѣ, какъ надо сажать мелкія растенія и кустарникъ. Въ этомъ искусствѣ я ничего не смыслилъ, такъ какъ въ то время, когда я посѣщалъ начальную школу, этому дѣтей не обучали, но теперь я съ увлеченіемъ занимался садовымъ дѣломъ по воскресеньямъ. Въ благодарность я выучилъ Харольда многому, что можетъ быть полезно въ его возрастѣ. Мы стали съ нимъ большими друзьями.
VІІІ
Все было бы прекрасно, если бы не было молодой барышни, въ которую я влюблялся съ каждымъ днемъ все больше и больше. Ее звали Элишеба (Елизавета). Ее нельзя было назвать красавицей, но у нея были алыя губки и голубые глаза съ яснымъ взоромъ очень молоденькой дѣвушки, — и это дѣлало ее прелестной. Элишеба, Елизавета, ты едва распускаешься для жизни, и твои глаза впервые увидали свѣтъ. Когда ты однажды разговаривала съ молодымъ Эрикомъ съ сосѣдняго двора, то въ глазахъ твоихъ появилось томное и нѣжное выраженіе……………………………….
Что касается до Гриндхюсена, то для него не было никакой опасности. Въ молодые годы онъ былъ большимъ охотникомъ до молодыхъ дѣвушекъ, да и теперь еще онъ ходилъ козыремъ по старой привычкѣ и шляпу носилъ набекрень. Но онъ притихъ и уходился, чего и слѣдовало ожидать; это былъ законъ природы. Однако, не всѣ слѣдовали закону природы и не притихали, — чѣмъ это могло кончится для нихъ? А тутъ еще, какъ на грѣхъ, появилась эта маленькая Елизавета! Впрочемъ, она вовсе не была маленькой, она была одного роста съ матерью. И у нея была высокая грудь матери.
Съ того перваго воскресенья меня больше не приглашали на кухню пить кофе, и я этого вовсе не хотѣлъ и самъ старался избѣгать этого. Мнѣ все еще было стыдно. Но вотъ однажды среди недѣли ко мнѣ пришла одна изъ служанокъ и сказала, чтобы я не уходилъ въ лѣсъ каждое воскресенье послѣ обѣда, а приходилъ бы пить кофе. Такъ хотѣла барыня.
Ладно.
Надѣть мнѣ мое городское платье? Быть можетъ, было бы не лишнее, если бы молодая дѣвушка составила обо мнѣ нѣсколько иное мнѣніе, если бы она догадалась, что я по собственному почину бросилъ городскую жизнь и переодѣлся въ работника, но что я на самомъ дѣлѣ талантливый техникъ, знающій водопроводное дѣло. Но когда я одѣлся въ городское платье, то я сейчасъ же почувствовалъ, что костюмъ работника мнѣ идетъ больше, и Я снова переодѣлся и спряталъ свое парадное платье въ мѣшокъ.
Однако, въ кухнѣ меня приняла вовсе не барышня, а барыня. Она долго разговаривала со мной и подложила мнѣ подъ чашку бѣлую салфеточку.
— А этотъ фокусъ съ яйцами намъ обходится довольно дорого. — сказала она съ добродушной улыбкой.
Фокусъ заключался въ томъ, что я выучилъ Харольда вводить очищенное крутое яйцо въ графинъ, въ которомъ предварительно разрядили воздухъ. Въ этомъ заключались мои единственныя познанія по физикѣ.
— Я ничего не понимаю во всѣхъ этихъ опытахъ, но это очень поучительно, — продолжала барыня. — А когда будетъ готовъ колодецъ?
— Колодецъ готовъ. Завтра мы начнемъ копать канавы.
— Сколько времени пойдетъ на это?
— Съ недѣлю. А потомъ можно будетъ начать прокладывать трубы.
— Въ самомъ дѣлѣ?
Я поблагодарилъ за кофе и ушелъ. У барыни была привычка, которую она, вѣроятно, сохранила съ молодыхъ лѣтъ: отъ времени до времени она бросала косой взглядъ, хотя она ничуть не косила.
Но вотъ въ лѣсу стали попадаться желтые листья, и запахло осенью. Зато наступила пора грибовъ, которые растутъ повсюду, — на пняхъ, на кочкахъ, вездѣ встрѣчаешь шампиньоны, рыжики и сыроѣшки. То тутъ, то тамъ ярко краснѣла шапка мухомора. Странный грибъ! Онъ растетъ на той же почвѣ, на которой растутъ съѣдобные грибы; онъ питается тѣми же соками и при тѣхъ же условіяхъ пользуется солнечными лучами и влагой, и по внѣшности онъ такой крѣпкій и, казалось бы, годный для ѣды, — но онъ ядовитъ. Я когда-то хотѣлъ выдумать прелестную сказку о мухоморѣ и сказать, что я ее вычиталъ въ какой-нибудь книгѣ.
Я всегда съ интересомъ наблюдалъ за борьбой за существованіе цвѣтовъ и насѣкомыхъ. Какъ только появлялось солнце и согрѣвало воздухъ, они снова оживали и на нѣсколько часовъ предавались радости существованія; большія мухи казались такими же сильными и живыми, какъ и среди лѣта. Здѣсь существовалъ особенный видъ земляныхъ блохъ, которыхъ я раньше не видалъ. Онѣ были маленькія и желтыя и величиной съ запятую въ мелкомъ печатномъ шрифтѣ; но онѣ прыгали на разстояніе въ нѣсколько тысячъ разъ болѣе длинное, нежели онѣ сами. Какой невѣроятной силой обладали эти маленькія созданія въ сравненіи съ величиной ихъ собственнаго тѣла! Вонъ ползетъ маленькій паукъ, у котораго задняя часть похожа на свѣтло-желтую бусину. Эта бусина такъ тяжела, что насѣкомое ползетъ по соломинкѣ, повернувъ спину книзу. Когда онъ встрѣчаетъ препятствіе, черезъ которое его бусина не пролѣзаетъ, онъ падаетъ прямо внизъ и снова ползетъ по другой соломинкѣ…