Александр Загорский стоял в нерешительности, глядя на серый пятиэтажный дом. Ближний торец здания наклонился и до сих пор не рухнул каким-то чудом. За кустарником, с другого торца здания, где начиналась улица Молодой гвардии, ведущая прямиком на аэродром Дэвау,[23] виднелись обломки самолета Ан-2 из тех, что базировались на этом аэродроме. На сухих ветках старого и мертвого дерева колыхались от порывов ветра лоскуты материи. Все, что осталось от парашюта.
— Это твой дом? — спросил Тигран.
— Да, — тихо ответил Загорский, медленно озираясь. — Это мой дом. Вон там обычно отец машину ставил. А машины нету. Уехал куда-то…
— Саша, ты в порядке? — спросила Рита.
— Честно? Нет, — Александр мотнул головой. — Идем.
— Товарищи, мы с Кнышем в бэтэре останемся. Мало ли, что, — сказал Михеев. — Тигран, возьми автомат. На всякий пожарный…
Он протянул АКМ, снарядив его рожком.
— У меня ПМ есть, — отмахнулся Баграмян.
— Этой игрушкой только гопоту малолетнюю пугать, старшой. Возьми. Вдруг собаки дикие налетят. Или еще какая тварюга.
— Они больше ночью… Ладно, спасибо, — Тигран отдал ПМ Рите и принял автомат. Они двинулись следом за бывшим жителем этого дома, направляющимся к среднему подъезду.
Загорский поднимался осторожно. Осыпавшаяся штукатурка хрустела под ногами. Пыль и обилие паутины наводили на мысль, что сюда очень давно никто не хаживал. Поднявшись на второй этаж, Александр остановился перед деревянной дверью, у которой давно выломали оба замка и выкрутили глазок. Он просто встал и смотрел на нее, тяжело дыша.
Тигран и Рита остановились позади и внимательно наблюдали за ним.
Трудно было вообразить, что сейчас испытывал Загорский. Какие чувства терзали его сердце и разум. Много лет назад, он, будучи еще, по сути, ребенком, вышел из этой двери. Встретился с друзьями и отправился в Пятый форт, повинуясь зову своего увлечения. Он наверняка думал, что вечером снова переступит этот порог. Поужинает, вернувшись с увлекательной прогулки, — мама, конечно, приготовила вкусный ужин. Потом примет душ, смывая пыль подземелий, и усядется за компьютер. Будет играть в какую-нибудь игру. Или общаться «в контакте». Но он не вернулся. Он провел бесконечно долгие дни в подземной западне и выбрался лишь на минуту, чтобы узнать страшную весть: мир, в котором он жил, через минуту исчезнет. И его домом станет то жуткое подземелье, что лишило его друзей и возможности вернуться домой…
— Слушайте, я не могу туда войти, — тихо сказал он, после долгой паузы. — Что если, они все еще там?
Тигран вздохнул и присел на ступеньки. Затем дернул Загорского за штанину.
— Присядь-ка рядом, братец. Расскажу кое-что.
Александр послушно присел и уставился на соседа.
— Что именно?
— Помнишь, ты спросил меня сегодня, как я справляюсь? Как позволяю реальности не давить себе на психику. Так вот. Была война. Маленькая война по сравнению с тем, что мы получили позже. Ее даже воюющая страна не особо замечала. Люди жили так же. Делали покупки. Смотрели телевизор. Пили пиво. Отмечали Новый год. Какое им дело до того, что происходило где-то на периферии страны? А наша война разрушила большой город. Там были бандиты, против которых мы воевали, и мирные жители, до которых никому не было дела. И вот мы идем с ротой на новые позиции. Со старой нас выдавил неприятель. И от роты нашей мало что осталось. Идем через ад, в который превратился тот город. Разрушенные кварталы. Горящие деревья во дворах. Сожженные танки, не успевшие даже выстрела сделать. Трупы всюду. Враги. Наши пацаны. И мирные жители. Пожилая женщина лежит, убитая бомбой. Рядом авоськи с банками солений, которые она несла. А мы идем и не замечаем всего этого. В голове звон от недавнего боя. В горле острогранный камень тошноты от запаха разложения и тлеющих тел. И вдруг я вижу маленького мальчишку из местных. В окровавленном пальтишке. Лицо в саже. Ему лет семь. Он стоит, смотрит на нас и плачет. Не просто плачет. Это вообще самое страшное, что я слышал в жизни. Не разрыв мины в метре от тебя, не свист пули снайпера у виска. Нет. Самым страшным был его крик. И до сих пор для меня так. И он подбежал ко мне и закричал еще громче: «Дяденька, помогите мне, пожалуйста!» А я бреду и не могу глаз от него отвести. А он все кричит. Помощи просит. И я вдруг осознаю, что, наверное, где-то рядом лежит его убитая мать. Или вся семья. И он настолько поражен невероятностью того ужаса, что с ним случился, что не верит в происходящее и думает, будто какой-то взрослый дядя может все исправить. Я и все мои бойцы молча проходим мимо. Нам все равно. А меня его крик сводил с ума. Я пытался найти оправдание своему бездействию. Думал, что это ловушка. Я пойду с ним, а он меня и себя гранатой взорвет. Или приведет к боевикам. Или нож в спину всадит. Я ненавидел себя за такое малодушие, но все равно искал этому малодушию оправдание. Мы так и ушли. Я не знаю, что стало с тем мальчишкой. Скорее всего, он не пережил тот день. Вскоре прилетели штурмовики и стали бомбить тот район. Они бомбили врага, город и даже нас. Но тот мальчишка всегда у меня перед глазами. И крик его я слышу. И вот когда все вокруг скверно и я начинаю чувствовать, что сдаю, то вспоминаю его снова и снова. И тогда понимаю: как бы плохо не было мне… Ему во сто крат хуже. И мне не может быть так же плохо, как ему, потому что я — не беззащитный маленький ребенок, в чью жизнь так рано ворвалась смерть. И потому не могу я унывать. Это, наверное, ужасно и цинично так говорить. Но мальчишка, несмотря на то, что я так и не помог ему, стал моим ангелом-хранителем. Сам того не ведая. Не может мне быть так же плохо, как ему. А теперь, Санька, подумай вот о чем. Во всем мире случился апокалипсис. Но, что важнее, апокалипсис был также и у каждого. У каждого свой. У некоторых — задолго до нашего общего. Тот мальчишка раньше всех нас понял, что такое смерть, ад и настоящий конец света. Понимаешь? Так что соберись. Возьми себя в руки. Или я тебе врежу больно.
Загорский, внимательно слушавший все это, сглотнул тяжелый ком, возникший в горле. Поднялся и, сделав глубокий вдох, открыл дверь. Постоял в нерешительности и шагнул в свою квартиру.
Тигран посмотрел на Риту. В ее глазах были слезы. Она не сводила своего взгляда с Баграмяна.
— Это правда? — шепнула она.
Тигран кивнул:
— Да.
— И то, что ты не помог тому ребенку? Тоже правда?
— Тоже…
Она решительными шагами преодолела оставшиеся ступеньки и двинулась вслед за Александром.
Тигран вскочил.
— Рита, послушай, я…
— Оставь меня! — резко дернула рукой она и зашла в квартиру.
Баграмян растерянно смотрел ей в след. Затем досадливо взмахнул руками:
— Вот бабы, а…
* * *Конечно, в квартире побывали мародеры. И не раз. Однако крупногабаритные вещи остались. Видимо, ближайшее поселение выживших находилось достаточно далеко, чтобы пытаться утащить туда шкаф, диван или что-то в этом роде. Все, что осталось в доме, валялось в совершенном беспорядке. Вещи покрывал внушительный слой гнилой опавшей листвы, которую заносило сюда ветрами в течение не одного осеннего сезона. Появление одного из бывших обитателей этого жилища возмутило обитателей нынешних. Рой больших крыс рванулся изо всех углов, ища более укромное и надежное убежище от незваных гостей. Загорский медленно обошел комнаты и кухню. Заглянул в ванную комнату. При этом он постоянно сжимал в кулаке свою куртку на груди, словно пытался сжать собственное сердце, готовое разорваться от вида того, во что превратился его дом. В этом хаосе абсолютного беспорядка было совершенно не разобрать, могут ли здесь находиться останки его родителей. И он боялся даже пытаться найти хоть какой-нибудь намек на их присутствие в тот роковой миг, когда цивилизация канула в бездну.
Возможно, родители были заняты его поисками, и их не было дома. Ведь во дворе нет отцовской машины. А значит, смерть настигла их где-то в другом месте. Но не здесь. Так ему было бы спокойнее. Ведь повзрослевший Саша понимал, что не выдержит, если наткнется здесь на останки матери или отца. Он просто умрет от разрыва сердца.
Загорский вошел в спальню родителей и стал разгребать мусор возле их кровати. Под кроватью, как он и надеялся, заваленный гнилой листвой и крысиным пометом, находился старый черный дипломат. Они извлек его и осторожно открыл.
Исследованиями подземного наследия прежних хозяев этой земли начал заниматься еще его дед. Потом и отец перенял это увлечение, которое досталось Александру, видимо, по наследству с отцовскими генами. Однако отец никогда не поощрял Сашу в его увлечении. Даже ругал его и не позволял трогать его собрание записей, распечаток и ксерокопий каких-то документов. Дело в том, что еще будучи студентом, его отец с друзьями так же отправились исследовать какие-то старые немецкие казематы. Два его друга бесследно исчезли там…
И вот теперь, после всего хаоса, обрушившегося на мир, после долгих лет и всего того, что даже вообразить сложно, младший Загорский добрался до отцовской коллекции исследований, начатых еще его дедом. И он верил, что здесь таится ключ ко многим тайнам подземелий.
Саша стал осторожно перебирать ворох бумаг. Вот распечатка из интернета…
— Тигран! — позвал он и обернулся. Позади была Рита, какая-то непривычно суровая и хмурая. Дальше, в коридоре, облокотившись на стену, стоял Баграмян.
— Чего? — тихо отозвался он.
— Они сказали, что корабль назывался «Дигнидад»?
— Кажется, да.
— Здесь отец распечатал статью об этом из интернета.
— Это все, что ты искал?
— Похоже, что да. Все нужные мне бумаги в этом дипломате.
— Тогда идем вниз. Морпехам расскажешь про этот динигад.
— Дигнидад.
— Пофиг. Идем.
* * *Андрей Михеев курил возле бронетранспортера и наблюдал, как вышедший из дома Загорский ворошит в дипломате бумаги.
— Я не понимаю, при чем тут Чили? — наконец произнес он.
— Неужели не ясно? — хмыкнул Александр. Бумаги, казалось, унесли его в другой мир, где нет никакого разрушенного Калининграда и разоренного фамильного гнезда. Где нет мыслей о погибших родителях. Он с головой погрузился в то, чем был увлечен всю свою жизнь. — Когда Третий рейх пал, очень многие нацисты, боясь возмездия, бежали. И очень многие — в Южную Америку. «Дигнидад» — это колония в Чили. Очень закрытая. О ней было мало что известно. Тем более, что долгие годы в Чили правил Пиночет, и мировой общественности вообще ничего не было известно о поселениях беглых нацистов в этой стране.
— Ты хочешь сказать, что эти странные пришельцы из Чили?
— Я хочу сказать, что их корабль называется так же, как колония Пауля Шефера.[24]
— И кто он? Известный нацист?
— О его нацистском прошлом тут ничего не сказано. Но известно, что Шефер остался без глаза на Восточном фронте. Тот парень, что подобрал корабль, на котором работал мой отец, был беглым рабом из этой колонии. Вот почему отец заинтересовался этой историей.
— А чего они сюда приперлись?
Загорский умолк и замер, уставившись на какую-то ксерокопию, задержавшуюся в его руках.
— Санька, слышь? Чего затих-то? — насторожился Михеев. — Чего ты там нарыл?
— Это копия какой-то докладной записки майора СМЕРШ[25] Еремеева.
— И кто это?
— Мой прадед… Тут написано… Оберфюрер Конрад… При попытке захватить его бронеавтомобиль облил себя и перевозимые им документы бензином и поджег…
— Не повезло чуваку. И что?
— Помимо обгоревшего трупа Конрада, его водителя и низшего чина СС, являвшегося, видимо, телохранителем, в бронемашине обнаружен труп штатского… По обрывкам обгоревших документов установили, что это аккредитованный иностранный журналист… — Загорский замолчал и поднял взгляд на пехотинца. — Гражданин Республики Чили.
Михеев задумчиво смотрел на Александра. Затем пожал плечами:
— Ну, я все равно связь не улавливаю. Девяносто лет прошло.
— Мой прадед занимался поисками некоего объекта «Валгалла», предположительно находящегося в Восточной Пруссии. Потом эту работу прикрыли. Появились данные от агентуры в Берлине, что этот объект был дезинформацией, отвлекающей на себя значительные силы советской разведки и контрразведки. А операция по задержанию Конрада была связана именно с поисками «Валгаллы». Но во время бегства он уничтожил и архив, и себя. Причем, судя по этому документу, у сгоревших трупов были прострелены черепа. У водителя и чилийца пули в голове из одного пистолета. Того, что нашли у чилийца. У охранника и оберфюрера — пули из пистолета Конрада. То есть Конрад и чилиец застрелили свидетелей и застрелились сами, поняв, что выхода нет, и их обложили наши. А бронемашина сгорела, потому что внутри было очень много горючего. Слишком много для салона бронемашины. И архив был на какой-то специально промасленной бумаге, чтобы ни клочка не осталось.
— А зачем в это вмешиваться иностранному журналисту? Он был под защитой международного права, — развел руками Андрей. — Вышел бы и поднял руки вверх.
— Рихард Зорге[26] тоже был журналистом, — усмехнулся Тигран. — В то время самая распространенная легенда для тайных агентов.
— А разве Чили была союзницей Германии в ту войну?
Загорский мотнул головой:
— Нет. Но с девятнадцатого века в Чили обосновалось очень много переселенцев из Германии и, особенно, из Восточной Пруссии. У них были давние связи.
— Так эти-то сейчас зачем приплыли?
— Объект «Валгалла», — развел руками Александр.
— Но ведь ты сам сказал, что это был миф. Дезинформация.
Загорский поднялся и пристально посмотрел на морпеха.
— А если нет?
Глава 13 РАЗГОВОРЧИВЫЙ ЯЗЫК
— Это каким дурным ветром тебя сюда занесло? — недобро усмехнулся Стечкин, пристально глядя на Пауля Рохеса.
— Простите, я не совсем понимаю…
— Как вы здесь оказались, если вы и правда из Чили?
— Приплыли на корабле.
— Слышь, мил человек, ты тут в игры с нами не играй. Дурака не валяй…
— Я знаю. Нам много говорили о варварской жестокости русских по отношению к пленным, — мрачно проговорил Пауль.
— Что? Что ты сказал? — привстал майор. — Это кто же тебе такое наговорил, урод?
— Остынь, Василич, — одернул его прапорщик. — Им же, небось, мозги промыли, перед тем как сюда отправить. Пропаганда, понимаешь.
Недобро сопя, Стечкин взглянул на своего сослуживца и снова сел на свой стул.
— Можешь не сомневаться: надо будет — начну пытать. Надо будет — кости переломаю и ногти выдерну. Так что говори четко и ясно. Зачем вы приплыли?
— За наследием основателей.
— Что за наследие?
— Это известно только нашему командованию.
— Кто такие основатели?
— Основатели закрытых колоний Третьего рейха. Я вырос в одной из таких.
— И кто они? — еще больше нахмурился Стечкин.
— Вы же должны понимать… Когда разгром Третьего рейха был лишь делом времени и в руководстве рейха это понимали, начались разработки законсервированных на особый период планов эвакуации достояния империи. Однако люди, что руководили этими проектами, были разобщены некоторыми факторами. К примеру, были те, кто хотел заключения сепаратного мира с Британией и США в пользу открытия совместного фронта против Советов. Были те, кто разочаровался в Адольфе Гитлере как в лидере нации и рейха за его ошибки, приведшие к катастрофе. Но были и те, кто всегда оставался верен фюреру. Между группировками начались интриги и вражда. Это сыграло не лучшим образом в отношении эвакуации многих важных вещей. В итоге носителей идей, знаний и тайн рейха разбросало по всему миру.
— Например? Ну, про Чили я понял. Где еще?
— Вам что-нибудь говорят такие имена, как Вернер фон Браун? Или Отто Скорцени? Фон Браун с группой своих инженеров и офицеров СС обосновался в США и впоследствии стал отцом и руководителем всей американской ракетной и космической программы.
— Американцы его поймали, — усмехнулся Стечкин.
— Если бы он не хотел, его бы не поймали. Просто фон Браун решил для себя, что работать на американцев будет лучшей долей. И тогда остальные потеряли тот сегмент знаний, что отвечал за ракетную программу рейха. Скорцени бежал в Испанию. В то время там правил Франко. Позже Скорцени спутался с израильской разведкой. Однако этим он не только обезопасил себя от их мести, но и стал поставщиком важной информации для тех основателей, что осели в Аргентине и Чили. Но были и те, кто практически порвал с остальными и обосновался в Антарктиде.
— Даже так?
— Представьте себе. Наиболее многочисленные поселения и колонии рейха были именно в Южной Америке. И многие функционируют до сих пор. Например, наша колония. Последние перед большой войной годы новые Чилийские власти, правда, пытались покончить с нами. Но за долгие годы мы крепко культивировались там. Во времена генерала Пиночета мы тесно сотрудничали с его секретной службой ДИНА. Это дало нам нужные связи и силу, которые не подвели нас и после прихода к власти в Чили гнилых либералов.
— Как вы сотрудничали? — прищурился майор.
Пауль замолчал, опустив взгляд.
— Чего молчишь, Гомес?
— Я Рохес. У нас, к примеру, или на вилле Гримальди, существовали тайные пыточные центры для политзаключенных. Промышленный подход к умерщвлению людей и уничтожению их останков.
— От суки, а! — прорычал Шестаков.
— Тихо Эдик, — теперь майор успокаивал товарища. — Глянь на него, он, кажись, чурается такой правды. Стыдно да, Педро?
— Я Пауль. Не могу сказать, что такие вещи вызывают у меня гордость за предков. Я легионер, но не маньяк. Хотя должен признать, что опыты доктора Менгеле, которые он продолжил у нас, положительным образом сказались на нашей медицине.