— Чего молчишь, Гомес?
— Я Рохес. У нас, к примеру, или на вилле Гримальди, существовали тайные пыточные центры для политзаключенных. Промышленный подход к умерщвлению людей и уничтожению их останков.
— От суки, а! — прорычал Шестаков.
— Тихо Эдик, — теперь майор успокаивал товарища. — Глянь на него, он, кажись, чурается такой правды. Стыдно да, Педро?
— Я Пауль. Не могу сказать, что такие вещи вызывают у меня гордость за предков. Я легионер, но не маньяк. Хотя должен признать, что опыты доктора Менгеле, которые он продолжил у нас, положительным образом сказались на нашей медицине.
— Менгеле? — вскочил Шестаков. — Уж не Йозеф ли Менгеле?
— Слышали о нем? — удивился Рохес.
— Да об этом упыре весь мир слышал!
— Да, после той войны он некоторое время скрывался у нас.
Прапорщик процедил несколько грубых ругательств и снова присел.
— Откуда у вас такое оружие и каски? Тоже основатели привезли? — спросил Стечкин, прикуривая.
— К вашему сведению, шлемы М35 были приняты на вооружение в армиях некоторых южноамериканских стран до последнего времени. Там их много, и мы их получали. Тем более, что они напоминали нам об утерянном рейхе. А оружие… Ну, в некоторых колониях, в том числе и у нас, поначалу были налажены небольшие производства на оснастке, что удалось эвакуировать из Германии. Потом их свернули, но произведенное оружие долго хранилось на наших складах.
— А бронетехника?
— Бронетехники у нас не было. Только после катастрофы мы смогли добыть некоторое количество для своих нужд. То, что принадлежало раньше аргентинским и чилийским военным.
— Откуда по-русски так говоришь?
— Нас учили в центре подготовки. Обязательными были английский и немецкий языки, а дополнительно учили французскому или русскому, на выбор. Это повелось еще с тех пор, когда мы пытались под видом чилийских коммунистов-социалистов, страдающих от Пиночета, засылать через Кубу агентов в вашу страну. Я слышал, что в этом участвовали даже люди из американской разведки и службы черных операций. Но нам постоянно мешали агенты из коммунистической Германии, пока она еще существовала. Они постоянно возникали вокруг наших колоний. И проникали внутрь. Но когда Восточную Германию поглотила Западная, архивы ШТАЗИ[27] по нашим базам, к нашему счастью, сразу исчезли. Даже в Западной Германии у нас были высокопоставленные друзья. Ну а потом мы перестали этим заниматься. Ушел Пиночет, и нам стало не до того. Но обучение языку практиковали всегда.
— И отчего же ты выбрал именно русский язык?
— Я всегда хотел прочитать Достоевского в оригинале.
— Ишь ты!
— Почему бы и нет? — ухмыльнулся Рохес.
— Складно поешь, — кивнул Шестаков. — Только это все отступление от главного. Какова ваша численность? Только не вздумай врать!
— Врать? Вы понимаете, что я могу назвать вам любую цифру, и у вас нет совершенно никакой возможности проверить ее достоверность? Не так ли? Ваши наблюдатели на берегу едва ли смогут что-то подтвердить. После сегодняшней засады наши люди наверняка приняли дополнительные меры предосторожности, и ваши наблюдатели едва ли смогут еще раз подобраться так же близко, как этим утром.
— А если я сейчас паяльную лампу принесу, назовешь ведь численность? — оскалился прапорщик.
— Вы, конечно, можете меня пытать. Ломать кости. Выдергивать, как угрожали, ногти. Но даже в этом случае ваши сомнения относительно любой названной мною цифры так и останутся…
— Ты так уверен в себе, Гомес? — прищурился Стечкин. — Ладно, Эдик, неси свою лампу. И сапожный инструмент прихвати. Будем по-другому разговаривать. А там посмотрим, что делать с твоими сведениями. Насколько они будут сомнительны…
Шестаков кивнул и, поднявшись со скрипучей кровати, направился к двери.
— Постойте! — повысил голос пленный. — Вы уже допустили одну ошибку. Не делайте новую!
— Ошибку? Это ты о чем? — майор слегка наклонил голову.
— Это я о боевом столкновении, которое произошло между вами и нами.
— То есть мы ошиблись, отразив атаку вооруженного врага? Ты это хочешь сказать, Педро? — засмеялся Стечкин.
— Вы ошиблись, убив перед этим нашего человека на берегу. Мы сюда пришли не для войны. Мы пришли за наследием основателей. Вы сами вмешались и первыми пролили кровь.
— Вы пришли, вооруженные до зубов. Водрузили свой флаг на моем полигоне. На нашей территории. Это нынче так проводятся гуманитарные миссии?
— Мы вооружены, потому что такова действительность. Вы вообразить себе не можете, с какими существами нам приходилось сталкиваться. Вы, видимо, слабо представляете, каких монстров на земле породила былая катастрофа.
— А некоторые монстры, я смотрю, остались и с прежних времен. Так?
— Послушайте. Есть еще время исправить ситуацию. Я в недавнем бою не участвовал. Но те, кому посчастливилось вернуться из него живыми, говорили, что вы дрались как истинные легионеры национал-социализма…
— Как ты сказал? — нахмурился Стечкин. — Легионеры национал-социализма? Мои парни дрались так, как и подобает драться русскому морпеху. Понял, мучачос?
— Мы уважаем сильного и стойкого противника. Но мы не объявляли вам войну. У нас есть еще шанс объединиться. Понесенные нами потери горьки и невосполнимы. Но если вы примкнете к нам, то это будет верный шаг, выгодный как для нас, так и для вас.
Майор и прапорщик переглянулись. Стечкин потер подбородок.
— А ты кто такой, чтобы предлагать нам альянс? Кто тебя уполномочил?
— Никто не уполномочил. И я не занимаю настолько высокое положение в иерархии легиона. Но я знаю нужды нашего братства. И я знаю, что альянсы с теми, кто сумел доказать свою жизнеспособность в бою и в нынешних условиях, для нас гораздо важнее, чем вражда с таковыми.
— А если я тебе, нацистская твоя рожа, скажу, что у меня в колонии помимо славян, которых ваш дедушка Адольф считал неполноценными, есть еще представители восемнадцати национальностей? И даже еврей. Сразу морщиться начнешь или будешь играть в миссионера и дальше?
Пленник усмехнулся и покачал головой:
— Неужели вы думаете, что мы сейчас хватаемся за расовую теорию, как за воздух? Я же вам говорил, офицер СС Отто Скорцени сотрудничал с израильской разведкой. У нас в легионе есть люди, на четверть или даже на треть являющиеся индейцами. Расовая теория изжила свое, в большей степени. Не важно, кто вы: русский, немец или филиппинец. Вы доказали свою жизнестойкость в испытаниях этих лет. Это главное.
После того, как Рохес договорил, Шестаков громко кашлянул в кулак. Стечкин понял этот сигнал: прапорщик о чем-то хочет с ним поговорить. Незамедлительно и приватно.
— Ладно, повременим с пытками, дружок, — кивнул Павел и крикнул в сторону двери: — Боря! Капитан!
Через секунду возник Колесников.
— Здесь я…
— Уведи нашего гостя и закрой, до особого распоряжения. Ну и пожрать ему чего-нибудь дай.
— Есть!
Майор проводил взглядом людей, которые в данном разговоре могут быть лишними, и когда он и Шестаков остались в помещении одни, взглянул на прапорщика.
— Эдик, что такое? Вроде наш «язык» разговорился не на шутку, даже без твоей паяльной лампы, а ты вдруг прервал беседу. Что-то не так?
— Ну, — Шестаков потеребил седые волосы на затылке. — Как сказать…
— Да говори как есть.
— Что ты думаешь о его предложении, командир?
— О том, чтобы заключить с ними альянс?
— Да.
— Бред это, дружище.
— Отчего же?
— Ну, во-первых, кто он такой, чтобы ставить подобные вопросы и делать такие предложения? Обычный кнехт. Рядовая пешка. Во-вторых, Эдик, даже если он не пытается нам пыль в глаза накидать, какой может быть с ними, к лешему, альянс? Ты их символику видел? И мы с ними уже столкнулись в бою. Наши парни погибли!
— Командир, дай теперь я скажу, — вздохнул Шестаков. — Первое. Мы не совсем разобрались в их иерархии, чтобы судить, рядовой он кнехт или его слово имеет какой-то вес в их структуре. Второе. Ты уж извини, но бой этот завязался всего по одной причине: ты положил на пляже их бойца. Мы первыми открыли огонь.
— Черт возьми, Эдик, и ты туда же?! Тот боец и открыл первым огонь!
— Но первую кровь пролили мы. И это была их кровь. Я так же, как и ты, скорблю по нашим парням. Но их солдат мы положили много больше.
— И что? Нам стыдиться того, что выучка у нашей боевой дружины лучше, чем у них? Извинения теперь попросим? Или дадим им счет уравнять?!
— Да ты не кипятись, командир. Я это к тому, что мы сейчас не в такие времена живем, чтобы шибко привередничать. Особенно нам здесь.
— Поясни.
— Да что тут пояснять? От Балтийска до Янтарного местность заражена отравой с моря. Мы здесь в аду. И ресурсы, что мы черпаем на уцелевших складах Балтийской базы и инженерного батальона, — они ведь не возобновляемые. У Пионерской общины воздух куда чище, они там даже охотятся. Однако примкнуть к ним мы не можем. У них ограниченное пространство, самим едва хватает. Пятый форт? Места много, но нам там не рады. Пока мы можем торговать и с теми, и с другими. Но ведь рано или поздно топливо и прочий хлам со складов иссякнут. И нам нечего будет им предложить в обмен на продовольствие. А здесь такой шанс изменить баланс сил. Если есть хотя бы призрачный шанс заключить союз с этими пришельцами, то его надо рассмотреть как оптимальный вариант. Подумаешь, свастики. Подумаешь, нацистская колония. Ты вот о чем поразмысли. Мы живем на этой земле не одно поколение. Но, похоже, что в этой земле осталось нечто, что настолько важно в нынешних условиях, что заставило этих людей пересечь практически половину земного шара. И это в наше-то время! Ну не забавы же ради они пересекли океан и экватор, верно? Так разве плохо, что и мы с этого наследия что-то сможем поиметь?
— Ты говоришь о изменении баланса сил в нашем регионе с их помощью? — прищурился майор.
— Именно. Но не обязательно силой оружия. Возможно, и при помощи тех ресурсов, что кроются за этим загадочным наследием основателей.
— Дружище, я поверить не могу, что ты это серьезно! Да, мы оказались здесь в весьма скверной ситуации и просрочили все мыслимые сроки выживания в данном бункере. Но черт тебя дери, и Пятый форт и Пионерский… Это ведь все наши люди! Мы ведь один народ.
— Командир, давай без патетики, а?
— Что ты имеешь в виду?
— Про один народ, Паша. Когда это мы были одним народом? Когда это мы были едины? Быть может, наши деды, которые жизни и здоровье клали ради общего светлого будущего, это и видели. Только что получили в сухом остатке? Сначала развал страны. Все поделились. На бедных и богатых. Белых, красных, черных, голубых. На столичных и провинциалов. Все друг другу волками были. Даже не по национальному и религиозному принципу. Все морочили друг другу голову. Старались нагреть. Обокрасть. От вшивого таксиста до президента с его чертовым парламентом. А потом что стало, когда вся эта чертовщина началась? Это с ними мы единый народ? Кто там, в Пятом форте? Кто там, в Пионерском? Вот мы здесь с тобой и гвардейцами этими, до конца тебе преданными, — единый народ. И мы должны думать о том, как нам выживать дальше. Если для этого мы сможем использовать каких-то южноамериканских Чингачгуков со свастиками вместо перьев, то почему бы и нет?
— Мы с тобой не один уже десяток лет знакомы, прапорщик. Но когда я слышу от тебя такое, у меня возникает чувство, что я вижу тебя сейчас впервые.
— Василич, я понимаю. Ты офицер. Привык всегда напрямки и напролом. Но в нашей ситуации надо быть еще и политиком. А политика — это гибкость и поиск любых альтернатив. Оценка выгоды. Подумай об этом.
Стечкин какое-то время недоуменно смотрел на своего сослуживца. Человека, умудренного богатым жизненным и военным опытом. Старше него по возрасту никого в колонии не было, и с ним считались все. В том числе и те, кто старше лишь формально. Старше лишь с точки зрения воинских званий.
— Эдик, дорогой ты мой, — усмехнулся майор. — А ты не подумал, что он нам просто голову морочит? Ты не подумал, что, если и возможен такой альянс, они кинут нас при первой же возможности? Кинут и, что еще вернее, ударят ножом в спину. Ты этот вариант не рассматривал?
— Конечно, рассматривал, командир, — покачал головой старый прапорщик. — А кто тебе сказал, что при первой же возможности ударить в спину и кинуть их еще раньше не сможем и мы?
Глава 14 В ЛАБИРИНТ
Бронетранспортер продолжал движение. Теперь он пересекал старинный грунтовый аэродром Дэвау. На асфальтово-бетонной площадке у главных зданий аэродрома давно пробились наружу трава и кустарник. В разных местах находились остатки самолетов Ан-2, некоторые из них пришли в такое состояние еще до катастрофы из-за элементарного отсутствия финансирования. Ходили слухи, что саму территорию исторического аэродрома хотели отдать под строительство особняков для состоятельных людей. Было это правдой или нет, неизвестно. В любом случае всемирный катаклизм поставил точку на многих, если не на всех, планах людей.
Само поле давно и обильно заросло высокой травой, которая громко шелестела под подминающей ее бронемашиной.
Тигран внимательно следил за Александром, который, сам того не ведая, демонстрировал признаки повышенной нервозности по мере приближения к указанному им входу в подземный мир Восточной Пруссии. Бросать взгляд на Риту у Баграмяна больше не было никакого желания.
Загорский продолжал копошиться в бумагах. Какие-то откладывал в сторону, какие-то внимательно разглядывал, сжимая трясущимися не только от волнения, но и от движения машины руками. Иногда переворачивал.
— Саня, ты уверен, что нам надо именно в Первый форт? — высказал, наконец, свои сомнения Тигран.
— Да. Форт один «А». Это ближе всего, — быстро проговорил Загорский.
— Да какой, к черту, ближе, Саня? Это противоположный от Пятого форта край города!
— А нам теперь надо Пятого форта избегать. И здесь четко сказано, что форты соединялись подземными переходами. Ты мне лучше вот что скажи: там точно нет никакого поселения?
— Первые два или три года там пряталось немного семей. Но потом их не стало. Ушли или… — Тигран пожал плечами.
— Значит, нам никто не помешает, — возбужденно прошептал Загорский.
От летного поля аэродрома до укреплений Первого форта была пара с лишним километров. Дальше бронетранспортер пересекал коттеджные и дачные постройки, больше потрепанные временем, добытчиками и мародерами, нежели ударной волной, которая в этом районе значительно ослабла для того, чтобы сносить здания, как карточные домики. Дальше, за небольшим полем, виднелось обильно поросшее кустарником возвышение с плоской вершиной.
Окружавшие Кенигсберг форты были похожи. Надежно и навечно вросшее в землю строение из красного кирпича, словно плоская башня бронетранспортера. Казалось даже, что форт не был построен, а вырос из земли и торчал, подобно пню, также окруженному травой, кустарником и мхом. Вокруг все тот же оборонительный ров, который когда-то был заполнен водой. Потом он превратился в болото, а ныне и вовсе пересох и был, возможно, как и в Пятом форте, источником некой субстанции, отдаленно напоминающей торф, но пригодной, однако, для некоторых хозяйственных нужд. Островок форта, окруженный рвом, соединялся с внешним миром двумя перешейками, восточным и западным. Именно перед западным и остановился броневик. Перешеек был перегорожен густым кустарником и молодыми деревьями. Очевидно, здесь уже очень много лет не ступала нога человека.
— Дальше лучше пешком, — вздохнул Михеев. — На бэтэре дольше пробираться будем, нежели на своих двоих.
Все, кроме Кныша, покинули бронемашину. Тот лишь откинул свой люк и высунулся по пояс, утирая своим шлемофоном пот с лица.
— Так вы с нами? — Баграмян выжидающе посмотрел на Михеева.
— Нет, брат. Прости. Нам обратно надо. Гвардия оборону держит. И неизвестно, что там сейчас происходит. Каждый палец, умеющий жать на спусковой крючок, важен. И вы бы нам пригодились.
— Понимаю, — Тигран огорченно вздохнул. — Но сам посуди: если мы найдем подземный коридор до вас, то Красноторовка сможет избежать осады и неизбежных при этом потерь.
— Согласен. Рад, что понимаешь, старший сержант. — Михеев улыбнулся. — И рад, что для нас большое дело делаете.
— Сами-то дорогу найдете?
Пехотинец кивнул:
— Да уж не заблудимся.
Тигран огляделся. Взглянул на Загорского, который, казалось, все больше теряет связь с действительностью и погружается в какие-то свои мысли о предстоящем путешествии под землю. Мельком бросил взгляд на Риту.
— Слушайте, ребята, не в службу, а в дружбу. Женщину домой довезите, до Пятого форта.
И без того хмурая и бледная Рита побледнела еще больше.
— Что?! — зло выдохнула она. — Это с чего ты вдруг избавиться от меня решил?
— Я не решил от тебя избавиться… — развел руками Тигран, но Рита перебила его, продолжая свой гневный напор.
— Тогда в чем дело?! Как это прикажешь понимать?!
— Эй, ребята, да вы что?.. — растерянно пробормотал Михеев.
— Это путешествие может быть очень опасно! — рявкнул на Маргариту, Баграмян, тоже решив повысить голос.
— А чего ты вдруг решил подумать об опасности, которая может грозить другим?!
— Что?! Ты что хочешь этим сказать?!
— Догадайся с одного раза!
— Ах вот оно что?! Ты тут, значит, пресвятая мать Тереза, а я урюк бессердечный?!
— Главное, что проницательный!
— Заткнитесь оба!!! — заорал вдруг не своим голосом Александр. Он стоял, выпучив на Тиграна и Риту глаза и тряс руками, сжимающими добытые под родительской кроватью бумаги. — Проваливайте вдвоем обратно домой и устраивайте свои семейные сцены там!!! На хрен вы мне тут нужны, такие помощники?! От вас толку, что от Чела и Марли было!!!
— Эй, потише ты, — поморщился Тигран.
— Ну, вы даете, ребята, — ухмыльнулся торчащий из люка Кныш.
Рита подошла вплотную к Баграмяну и с вызовом и злобой взглянула в его темно-карие глаза.
— Я вижу, что с Саней неладное творится. А я не из тех людей, которые уходят, когда кому-то, возможно, может понадобиться моя помощь. Понял?
— Вину за то, что я прошел мимо того ребенка, я ощущаю всегда. Четко, ясно и без воплей всяких там истеричных баб! — прошипел в ответ Баграмян.
Махнув рукой, Загорский резко дернул Михеева за рукав:
— Слышь, морпех, у вас гранаты или тротил есть?
Сержант удивленно взглянул на Александра.
— Думаешь, к этой парочке привязать? Я тоже считаю, что только это их успокоит…