– Анна, в чем дело?
Пропустив его вопрос мимо ушей, она повторила свой:
– Так откуда берется зло?
Босх покачал головой и рассмеялся.
– Не на такие темы разговаривают люди, когда пытаются сойтись поближе. Почему вас заботит, что я думаю по поводу зла?
– Заботит, и все. Так каков ваш ответ?
Босх видел, как серьезны ее глаза. Анна придавала большое значение его ответу.
– Скажу одно: никто не знает, откуда берется зло. Откуда-то берется и творит ужасные вещи. Моя работа – находить зло и удалять его из мира. И чтобы выполнять ее, мне не нужно знать, откуда оно берется.
Анна, не спеша продолжить разговор, собиралась с мыслями.
– Хорошо сказано, Гарри, но недостаточно. Вы давно занимаетесь своим делом. Наверняка время от времени задавались вопросом, откуда появляется в людях чернота? Почему у людей чернеет сердце?
– У нас дискуссия о том, что важнее: внутренние качества или опыт?
– Да, и за что вы голосуете: за нативизм или эмпиризм?
Босх чуть не улыбнулся, но вовремя сообразил, что его неправильно поймут.
– Ни за что не голосую, потому что…
– Нет уж, вы должны. Я хочу знать.
Анна перегнулась через стол и говорила настойчивым шепотом. А когда подошел официант забрать тарелки, откинулась на спинку стула. Босх обрадовался заминке – появилось время обдумать ответ. Они заказали кофе, но без десерта. Официант исчез, и передышка кончилась.
– Что ж, – начал Гарри, – я считаю, что зло может быть вскормлено. Именно это и случилось с Клейтоном Пеллом. Но на каждого Пелла, который выплескивает чувство наружу и причиняет ближнему боль, есть другой: у него было такое же детство, но он держит себя в руках и не обижает ближних. Следовательно, существует нечто еще – другая часть уравнения. Может, люди рождаются с чем-то таким, что обычно в них спит и вырывается на поверхность только при определенных обстоятельствах. Не знаю, Анна, в самом деле не знаю. И не думаю, чтобы кто-то знал – точно знал. У нас одни теории, но они в конечном счете не важны, потому что не предотвращают последствий воздействия зла.
– Хотите сказать, что моя работа бесполезна?
– Нет. Но вы, как и я, вступаете в игру, когда ущерб уже причинен. Надеюсь, ваши усилия не дадут вашим подопечным сорваться и снова взяться за старое. Я в это верю и говорил вам об этом. Но как распознать и остановить того, кто никогда себя не проявлял, не нарушал закона и не делал ничего настораживающего? И почему мы об этом вообще рассуждаем? Чего вы недоговариваете, Анна?
Официант подал кофе, и Анна попросила принести счет. Босх счел это дурным знаком. Она хочет отделаться от него. Уйти.
– Значит, вот как: вы расплачиваетесь и убегаете, не ответив на вопрос?
– Ничего подобного. Я попросила счет, потому что хочу, чтобы вы пригласили меня к себе. Но прежде должна вам кое-что сказать.
– Говорите.
– Гарри, у меня есть сын.
– Вы мне говорили – живет в районе Залива Сан-Франциско.
– Я езжу туда навещать его. Он в тюрьме Сан-Квентин.
Босх не то чтобы не ожидал ничего подобного, но думал: если у Анны есть секрет, он касается не ее сына. Возможно, бывшего мужа или любовника.
– Сочувствую, Анна. – Это все, что он мог сказать. Она покачала головой, словно не принимая жалости.
– Он совершил нечто ужасное. Очень порочное. По сей день не понимаю, откуда в нем это взялось и почему.
Зажав под мышкой бутылку вина, Босх открыл замок и придержал перед ней дверь. Внешне он казался спокойным, хотя на самом деле это было не так. Они проговорили о сыне Анны еще почти час. Босх в основном слушал. А в конце лишь еще раз выразил сочувствие. Разве родители отвечают за детей? Иногда да, но не всегда. Она психиатр и понимает больше, чем он.
Войдя, нащупал выключатель рядом с дверью.
– Почему бы нам не выпить по бокалу вина на веранде?
– Прекрасная мысль, – ответила Анна.
Он провел ее через гостиную и раздвигающиеся двери на веранду.
– Отличный дом, Гарри. Давно здесь живете?
– Насколько помню, почти двадцать пять лет. Но кажется, что меньше. Я отстроил его заново после землетрясения девяносто четвертого года.
Их встретил шум колес с автострады в Долине. Здесь, на открытой террасе, ветер бодрил. Анна подошла к парапету и окинула взглядом окрестности.
– Ух! – Оглядев все от края до края, она подняла голову. – А где луна?
Босх показал на Маунт-Ли.
– Наверное, за горой.
– Надеюсь, выйдет.
Босх держал бутылку за горлышко. В ней было то, что осталось после ужина в ресторане. Он захватил ее, зная, что дома спиртного нет. С тех пор как с ним поселилась Мэдди, Гарри перестал пить дома и даже в городе редко прикладывался к рюмке.
– Включу музыку и принесу пару бокалов. Сейчас вернусь.
В доме он включил проигрыватель, но не помнил, какой диск лежал в лотке. Вскоре Босх услышал саксофон Фрэнка Моргана и обрадовался выбору. Прошел по коридору, быстро прибрался в спальне и ванной, достал из шкафа свежие простыни и перестелил кровать. Затем заскочил на кухню и, прежде чем вернуться на веранду, взял два бокала.
– А я гадала, куда вы подевались.
– Пришлось хоть немного навести порядок.
Босх разлил вино, они чокнулись и сделали по глотку. Анна придвинулась к нему, и они в первый раз поцеловались. Она отстранилась первой.
– Извини, что нагрузила тебя, Гарри. Своей «мыльной оперой».
Босх покачал головой:
– Это не «мыльная опера». Это твой сын. Наши дети – это наши сердца.
– Наши дети – это наши сердца. Красиво. Это кто сказал?
– Не знаю. Кажется, я.
Анна улыбнулась.
– Не похоже на слова крутого детектива.
Босх пожал плечами:
– Может, я не такой крутой. Живу с пятнадцатилетней дочерью, и она не дает мне зачерстветь.
– Я, наверное, неприятно поразила тебя своей прямотой?
Гарри покачал головой:
– Ничего подобного. Мне понравились твои слова о том, что нельзя терять даром времени. Вчера мы почувствовали, что нас тянет друг к другу. И вот мы здесь. Если все верно, я тоже не хочу терять времени.
Анна поставила бокал на парапет и прижалась к нему.
– Да, мы здесь.
Босх поставил свой бокал рядом, обнял ее за шею и, прижав другой рукой еще сильнее, поцеловал.
Анна оторвала губы, и они стояли теперь щека к щеке. Босх почувствовал под пиджаком ее ладонь.
– Бог с ними, с луной и вином, – сказала она. – Хочу в дом.
– Я тоже, – ответил он.
24
В половине одиннадцатого Босх проводил Анну к ее машине. Когда они вышли из ресторана, она ехала следом за ним. Сказала, что не останется у него на ночь, и это устраивало его. У машины они долго обнимались. Босху было хорошо. Время, проведенное в спальне, показалось ему восхитительным. Он давно ждал такую женщину, как Анна.
– Позвони, когда приедешь домой.
– Со мной ничего не случится.
– Знаю, но все равно позвони. Хочу знать, что ты добралась к себе в целости и сохранности.
– Ладно.
Они долго смотрели друг на друга.
– Мне было хорошо, Гарри. Надеюсь, и тебе тоже.
– Ты же в этом не сомневаешься.
– Отлично. Тогда я хочу повторить.
Босх улыбнулся:
– Я тоже.
Анна выскользнула из его объятий, открыла дверцу и добавила:
– Как можно скорее.
Босх кивнул, и они улыбнулись друг другу. Анна завела мотор и тронулась с места.
Он смотрел ей вслед, пока габаритные огни ее машины не скрылись за изгибом дороги.
Босх въехал на стоянку за отделением полиции Голливуда и оставил машину на первом попавшемся свободном месте. Он надеялся, что не опоздал. Вылез из автомобиля и вошел в помещение через заднюю дверь. Зазвонил мобильник. Босх достал телефон из кармана. Вызывала Анна.
– Ты дома?
– Доехала. А ты где?
– В отделении полиции Голливуда. Надо повидать человека, который дежурит в вечернюю смену.
– Значит, вот почему ты вытолкнул меня за дверь!
– А мне показалось, ты сама захотела удрать.
– Ну хорошо. Развлекайся.
– Да это работа. Утром позвоню тебе.
Босх прошел через двойные двери и направился по коридору в дежурку. Посреди помещения стояла скамья. На ней сидели, ожидая, пока их оформят в тюрьму, двое пристегнутых наручниками задержанных. Оба походили на парочку голливудских карманников, которых застали на месте преступления.
– Эй, парень, поможешь мне выбраться отсюда? – спросил один из них.
– Не сегодня, – ответил Босх.
Он сунул голову в дежурку – там перед графиком вечерней смены стояли два сержанта, лейтенанта не было. Значит, очередная смена еще наверху, где продолжается инструктаж, и он не опоздал на пересменку. Босх постучал в стеклянное окно рядом с дверью. Оба сержанта обернулись.
– Босх. Из отдела тяжких преступлений. Не вызовите мне патрульного Адам-шестьдесят пять? Мне надо минут десять потолковать с ним.
– Он уже освободился. Первым заканчивает смену.
Пересменки планировали так, чтобы менять машины по одной и не оставлять территорию без патрульных. Обычно первым меняли экипаж с самым старшим по званию копом или тот, у кого выдалась тяжелая смена.
– Можете прислать его в комнату детективов? Подожду там.
– Сделаем.
Босх снова прошел мимо задержанных, свернул налево в задний коридор, миновал склад экипировки и оказался в комнате детективов. До назначения в отдел тяжких преступлений он много лет работал в Голливуде и прекрасно помнил расположение помещений. Как и предполагал Босх, в комнате детективов никого не оказалось. В это время здесь можно встретить разве что пишущего рапорт патрульного, но сейчас и того не было.
С потолка свисали деревянные таблички с названием команд детективов, занимающих в помещении отдельные отсеки. Босх подошел к тому, где сидели следователи убойного отдела, и поискал глазами стол своего прежнего напарника Джерри Эдгара. Он узнал его по прилепленной к стенке фотографии Томми Ласорды, бывшего менеджера бейсбольного клуба «Лос-Анджелес доджерс». Потянул ящик, но тот оказался закрытым. И это навело его на мысль пошутить. Босх оглядел помещение и нашел у двери то, что нужно, – сломанный стол со стопкой газет. Подошел и перелистывал, пока не наткнулся на спортивный раздел. Пробежал глазами несколько страниц и обнаружил вездесущую рекламу фармакологического лечения дисфункции эрекции. Вырвал, вернулся к столу Эдгара. Едва он просунул листок в щель между закрытым ящиком и крышкой, его окликнули из-за спины.
– Это вы ОТП?
Босх повернулся на стуле Эдгара. У выхода в задний коридор стоял коп в форме. Крепкий, седой, лет сорока пяти, несмотря на седину, он выглядел моложе.
– Я. А вы Роберт Мейсон?
– Я. В чем дело?
– Подойдите, патрульный Мейсон, поговорим.
Мейсон подошел. Босх заметил, как натянута ткань коротких рукавов рубашки на его мускулистых руках. Он из породы копов, которым нравится демонстрировать силу задирам, чтобы те понимали, с кем имеют дело.
– Присаживайтесь.
– Нет, спасибо. Я закончил смену и хочу убраться отсюда.
– Три ареста за управление транспортными средствами в нетрезвом виде.
– Что вы сказали?
– Вы слышали меня. Три ареста.
Босх следил за глазами полицейского – ждал, не выдаст ли он себя.
– Ну хорошо, три ареста. Вам известно. И что это значит?
– Значит, это не случайность. Прошлым летом вы подвергли аресту трех таксистов компании «Черное и белое» на одном и том же участке дежурства патрульного Адам-шестьдесят пять. Это уже не совпадение. Меня зовут не ОТП. Я Босх и расследую убийство вашего приятеля Джорджа Ирвинга.
В глазах полицейского что-то мелькнуло и тут же исчезло. Босх понял, что решение принято не в его пользу, но удивился, когда тот все-таки сказал:
– Джордж Ирвинг покончил с собой.
Гарри пристально посмотрел на него.
– Вот как? Откуда это вам известно?
– Известно, потому что ничего другого быть не может. Он поехал в отель, покончил с собой, и это не имеет никакой связи с таксистами компании «Черное и белое». Вы лаете не на то дерево.
Этот заносчивый кретин начинал раздражать Босха.
– Хватит валять дурака, Мейсон. У вас есть выбор: садитесь и рассказывайте, что вы сделали и кто вам это велел. И может быть, тогда вывернетесь. Или стойте там и продолжайте упорствовать и морочить мне голову. Но тогда мне безразлично, что с вами случится.
Полицейский сложил руки на широкой груди. Он с радостью превратил бы эту встречу в открытое сражение, когда побеждает тот, кто не отступил. Но в этой игре мускулы не давали ему преимущества, и его поражение было предопределено.
– Не хочу садиться. Не имею к этому делу никакого отношения, кроме того, что знал парня, который разбился. Это все.
– Тогда расскажите о тех трех арестах.
– Ни черта я не обязан вам рассказывать.
Босх кивнул:
– Вы правы – не обязаны.
Он встал и оглянулся на стол Эдгара: все ли оставил так, как было. Сделал шаг к полицейскому и ткнул ему пальцем в грудь:
– Запомните этот момент. Потому что в этот момент вы крупно напортачили. Могли спасти работу, но облажались. Вы закончили не смену – добавьте словечко «все» и получите то, что требуется: вы закончили все свои смены.
Босх повернулся и направился к двери в коридор. Он считал себя ходячим противоречием. Только в понедельник утром сказал, что не станет копаться в делах копов, – и вот на́ тебе! Готов спалить полицейского, лишь бы выяснить, что произошло с Джорджем Ирвингом.
– Эй, подождите!
Гарри остановился и оглянулся. Мейсон опустил руки, и Босх счел это знаком того, что полицейский прекратил борьбу.
– Я не сделал ничего дурного, просто отреагировал на прямую просьбу члена муниципального совета. Не требование, влекущее за собой определенное действие, а скорее предупреждение. Такие поступают к нам на каждом разводе, перед каждой сменой. Эти просьбы от членов совета мы называем ПЧС. Если вы вышибите меня отсюда, это будет удар не по адресу.
Босх несколько мгновений, не двигаясь, ждал, но продолжения не последовало, и он сделал шаг к полицейскому.
– Садись.
На этот раз Мейсон подчинился и, вытащив из отсека отдела ограблений стул, сел. Гарри вернулся на место Эдгара, и они оказались лицом к лицу, разделенные проходом между отделами ограблений и убийств.
– Расскажите мне об этой просьбе совета.
– Я давно знаю Джорджа Ирвинга. Мы вместе поступили в академию и даже, когда он ушел учиться в юридический институт, остались близки. Я был шафером у него на свадьбе и даже заказывал номер в гостинице, где они провели медовый месяц.
Мейсон сделал жест в сторону кабинета лейтенанта, словно там и находился тот самый номер.
– Мы справляли дни рождения, дни независимости… через Джорджа я знал его отца, встречался на всяких посиделках.
– Понятно.
– И вот прошлым летом – точной даты не помню – я пошел к Джорджу на вечеринку. Его сын…
– Чэд.
– Да, Чэд, окончил школу, получил аттестат и собирался на учебу в Университет Сан-Франциско. Родители устроили ему праздник, и я пошел туда с Сэнди, моей женой. Член муниципального совета тоже присутствовал. Мы говорили о всякой ерунде, в основном о делах управления; он пытался доказать мне, что совет поступил правильно, прокатив нас со сверхурочными. А затем как бы между прочим сказал, что ему поступила жалоба от избирателя – женщина возвращалась на такси из ресторана и заметила, что водитель пьян. По ее словам, в машине разило, как на пивоварне, и шофер был явно под мухой. Проехав несколько кварталов, она велела остановиться и вышла из машины. Увидела, что это такси компании «Черное и белое», и просила Ирвинга разобраться с недисциплинированными водителями. Он знал, что я дежурю в вечернюю смену и могу что-то заметить. Вот и все. Никаких заговоров и прочей ахинеи. Я отреагировал на его слова, находясь на дежурстве, и в тот раз в этом не было ничего неправомерного. Во всех случаях с таксистами я не нарушал права.
Босх кивнул. Если Мейсон говорил правду, он не совершил ничего противозаконного. Но его рассказ снова высветил фигуру Ирвина Ирвинга. Вопрос для окружного прокурора или даже для Большого жюри: Ирвинг тонко пользовался своим влиянием для выгоды клиента своего сына или заботился об общественной безопасности? Слишком зыбкая грань. Босх сомневался, что этот вопрос вообще будет задан Большому жюри. Уж слишком хитер этот Ирвинг. Однако Босха заинтересовали слова, которыми полицейский закончил рассказ: «в тот раз» в цепочке событий не было ничего неправомерного.
– Член муниципального совета сказал вам, когда и каким образом к нему поступила жалоба?
– Нет, не сказал.
– Вы помните, чтобы в то лето во время инструктажей на пересменках сообщались подобные факты?
– Не припоминаю. Но, честно говоря, мог и пропустить. Не всегда там бываю. Сами понимаете: давно служу, мне делают определенные поблажки. И меняюсь обычно первым. И первым получаю право на отпуск и все такое. Вот и инструктажи в основном пропускаю. Слишком часто на них присутствовал – больше не могу сидеть в тесной комнате и из вечера в вечер слушать одно и то же. Но мой напарник – новобранец он ничего не пропускает, и все важное сообщает мне. Пожелания со стороны совета могли быть, но я их не слышал.
– И напарник ничего не говорил?
– Нет, но мы и без того занялись таксистами, поэтому он мог решить, что это и не нужно. В первую же смену после той вечеринки я задержал такси. Так что если что-то и было на инструктаже, он мог не сказать. Понимаете, что я имею в виду?
– Понимаю.
Босх достал и открыл блокнот. В нем не было записей о Мейсоне, но он тянул время, чтобы собраться с мыслями и решить, какой вопрос задать следующим. Поэтому начал листать странички.
– Здорово, – заметил полицейский. – Это ваш номер на значке?
– Да.
– Где вы взяли такую штуку?
– В Гонконге. Вы знали, что ваш приятель Джордж Ирвинг работал с таксомоторной компанией, которая намеревалась отобрать лицензию у «ЧБ»? И то, что вы навесили на компанию случаи управления машинами в нетрезвом виде, должно было помочь планам Джорджа?