– Пье… Пьера! – повторил он.– Ах да… Пьера Кируля?
Он прыснул.
– Вот именно, Пьера Кируля,– подтвердил я.
Он бросил игральные кости в рожок и положил его на стойку.
– Я – пас,-сказал он своему партнеру.– Мне нужно поговорить со старым приятелем. Считайте себя в выигрыше.
Он взял меня под руку и увлек в глубину зала. Мы расположились за дальним столиком.
– Что будем пить? – спросил он.
– Сок,– ответил я.
– А мне кружку пива.
Когда флегматичный официант (нет, не тот, что много лет назад выгнал меня отсюда) принес напитки, репортер ткнул пальцем в мой стакан с ананасовым соком:
– Похоже, смерть Коломера здорово на вас повлияла…
– Просто иссяк кислород, – ответил я.– Но в общем-то вы правы, это меня сильно задело. Знаете, ведь он говорил со мной, когда его подстрелили.
Кове ударил по столу и выругался.
– Так это вы…
– Да, и это тоже я. Исполнил цирковой трюк. Только я попросил бы вас держать эти сведения при себе.
– Разумеется. Неужели вы думаете, что я уступлю их конкуренту?
– Не валяйте дурака, Марк. Никто, будь то типы из «Пари-суар» или «Крепю», ничего не должен знать; это сугубо между нами. Понимаете? А там видно будет…
Журналистский зуд явно не давал ему покоя. Тем не менее он почти добровольно пообещал мне не прикасаться к авторучке. Покончив с этим, я завел речь о другом:
– Как часто вы виделись с Коломером?
– Довольно редко.
– Чем он занимался?
– Трудно сказать. Во всяком случае, он не производил впечатления преуспевающего человека.
– Он брал у вас взаймы?
– Нет, но он проживал…
– … на Монетной улице, я знаю. Квартал не слишком-то фешенебельный, но это ни о чем не говорит. Вел ли он какое-нибудь расследование?
– Я же сказал вам: не знаю. Мы были едва знакомы и за эти полгода виделись не более четырех раз.
– И ничего не можете сказать о его связях?
– Ничего. Когда мы встречались с ним, он был один.
– У него была женщина?
– Женщина… Послушайте-ка, нет, у него не было женщины. Но в отношении женщин…
– Что?
– Вам лучше знать своего помощника. Он никогда не казался вам немного того?
– Что вы имеете в виду?
– Не так давно он зашел ко мне в редакцию. И попросил, чтобы я представил ему по возможности полный список авторов, занимавшихся маркизом де Садом, каталог произведений этого либертена и еще кучу аналогичных вещей, включая биографию. Я не знал, что Сад вообще что-то такое написал. Не смотрите на меня так, Бюрма. Я здесь не исключение. Культура…
– Ладно, ладно. О культуре вы расскажете мне в другой раз. Вы достали ему то, о чем он вас просил?
– Да. Когда я со смехом поинтересовался у него, что же он собирается со всем этим делать, он ответил, что эти сведения нужны ему для работы в библиотеке. Это меня еще больше раззадорило…
– Я так и думал. Дальше?
– Я обратился к одному критику с просьбой подготовить весь необходимый материал. Он сказал, что мой приятель… Он демонстративно подчеркнул это «ваш приятель», будучи уверен, что вся эта галиматья нужна мне самому… Так вот, он сказал, что мой приятель не найдет этих произведений Сада в библиотеке, очищенной от всего инфернального, но сможет с пользой для себя полистать три-четыре книжки, названия которых он мне указал. Можете себе представить, каким чудовищем прослыл я в глазах наших машинисток, поскольку критик не преминул…
– Избавьте меня от речей в защиту вашей репутации,– перебил я его.– Она всегда была настолько сомнительной, что вряд ли этот случай смог нанести ей дополнительный ущерб. Вы помните названия этих книг?
– Как, Нестор, и вы туда же?
– Вы помните названия этих книг? – повторил я.
– Нет. Я…
– Послушайте, Марк. По окончании этой истории вас ожидает сенсационный газетный материал. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Названия этих книг и имена их авторов могут мне пригодиться. Итак…
– Плакала моя репутация,– простонал он, изображая обморочное состояние.– Вы настаиваете на том, чтобы я вновь встретился с критиком?
– Да. Зайду к вам вечером. Постарайтесь раздобыть все, что нужно.
– Как вам будет угодно… Раз уж вы обещаете мне эксклюзивное право на обнародование окончательного разоблачения… А вы уверены, что в плену не повредились рассудком?
– Уверен. Хотя не все эту уверенность разделяют.
Я похлопал в ладоши, подзывая официанта.
– Повторите,– попросил я.
Когда он принес напитки, я внимательно посмотрел на Марка Кове.
– Вы помните Элен Шатлен? – спросил я.
– Вашу машинистку – секретаршу – сотрудницу – агента и т. д.?
– Да. Что с ней?
– Так вот. После того как вы ушли на фронт, я подыскал ей место у Лекту, конкурента Аргуса. Я думал, вы знаете.
– Это мне известно, но куда она перешла потом?
– Она все там же. Вместе с беженцами она добралась до Марселя, а затем возвратилась в Париж.
– А здесь она не появлялась?
– Нет, никогда. С какой стати?
– Просто так. А теперь пошли к вам. Мы приблизительно одного роста. Хочу одолжить у вас костюм. Мне осточертело это хаки.
Я расплатился, и мы вышли. Над городом висел промозглый туман, и мы пустились резвым шагом. Поэтому, когда я внезапно остановился у писчебумажного магазина повертеть турникет с почтовыми открытками, Кове недовольно заворчал. Не обращая внимания на его возражения, я зашел внутрь. Из магазина я вынес лучшую фотографию Мишель Оган.
– Красавица, не правда ли? – сказал я, отрезая маникюрными ножницами, которые всегда носил с собой, нижнюю часть открытки с именем актрисы. Что-то сталось с ней в этом круговороте?
– Голливуд,– проворчал он.– Она вам нравится? Это ваша любовница?
– Нет, дочурка.
В комнате репортера царил, если можно так выразиться, организованный беспорядок. Марк нырнул в него и извлек понравившуюся мне клетчатую пару, которую я, однако, отверг. Мой выбор пал на серый, замечательно бесцветный костюм, который, едва я облачился в него, превратил меня в педантичного конторского служащего.
– Дайте мне пальто или габардиновый плащ,– попросил я, вертясь перед зеркалом.– Шляпы не нужно. Достаточно моего берета.
– Неужели? И только-то? – удивился он.– Еще я могу подарить вам свою бритву, почистить ботинки, вручить продуктовые карточки и дать адрес подружки.
– Это вы сделаете в другой раз,– сказал я.– До вечера. И не забудьте раздобыть список садистских книг.
Глава IV Призрак Джо Эйфелевой Башни
Дом № 40 по Монетной улице являл собою третьеразрядный, однако вполне пристойный отель, где можно было снять номер на месяц и на сутки. Его владелец, с виду бывший боксер, сидел у теплющегося камина, курил трубку и недоверчиво внимал сетованиям какого-то араба, выклянчивавшего, по-видимому, отсрочку платежа.
Выждав, пока этот североафриканец удалится, я представился родственником Коломера, горько опечаленным его внезапной и совершенно необъяснимой кончиной. Нас разлучила война, и только я приехал в Лион, как вдруг… И все в том же духе, кустарная болтовня, оркеструемая в нужных местах горестными всхлипываниями.
Из всего сказанного мною хозяин поверил лишь в то, во что счел нужным поверить. Он принялся возносить хвалу покойному. Во всех отношениях приличный, вежливый и чистоплотный молодой человек, регулярно вносивший плату за квартиру. Не то что эти проклятые сеиды, собаки их задери.
– Сыщик? Очень может быть, раз об этом пишу! в газетах. Но внешне он совсем на него не походил. Тихо обделывал свои делишки. В конечном счете это входит в прейскурант профессии. Ха-ха-ха!
Он залился смехом, но затем внезапно оборвал его, почувствовав всю неуместность своего веселья в присутствии безутешного родственника.
– А его невеста? Вы давно ее видели?
– Невеста? Разве он был помолвлен?
– Ну разумеется, и с замечательной девушкой, которая с ума сойдет от горя, когда узнает… если ей уже не сказали. Она жила в Марселе, потом уехала. Я думал, она с Робером. Постойте-ка, вот ее фотография. Вам не приходилось ее видеть?
– Нет, никогда… Красивая девушка, черт возьми!
– Вы правы. Бедняга Робер.
Я завел речь о его сестре. Она ведь недавно заходила к нему, не так ли? Ах нет? По-видимому, я ошибся. Значит, она навещала другого своего брата. О да, это очень большая семья. Я задал еще несколько несущественных вопросов. Полученные на них ответы были того же качества, и я так ничего и не узнал. После этой… этого… происшествия (всхлипывание) на имя Коломера не приходили какие-нибудь письма? Нет, месье. У господина Коломера была очень скромная переписка. Одна-две межзональные открытки от родителей.
Я расстался с хозяином гостиницы и отправился на противоположный берег Соны. Во Дворце правосудия я спросил, где можно найти комиссара Бернье. Он оказался у себя и принял меня в полутемном кабинете.
– Здравствуйте,– весело приветствовал он меня.– Вот вы и на ногах! Что нового? Ба, да вы просто франт. Осторожно жму вашу руку, чтобы не причинить боли.
– Жмите смело,– разрешил я.– Я вполне оправился. Есть еще порох в пороховницах. Как идет расследование?
Он указал мне на колченогий стул (предназначавшийся, должно быть, для особо трудных допросов), протянул пачку «Голуаз», от которых я отказался (предпочитая свою трубку), закурил сам и помог мне разжечь мой дымоход с помощью видавшей виды зажигалки.
– Могу я быть с вами предельно откровенным? – спросил он, явно держа меня за дурака.– Так вот, пока что ничего не ясно. Простите, что не вводил вас в курс дела, но чертовски много работы. Ваш сотрудник был на редкость скрытным человеком. Нам мало что удалось узнать о нем. Что касается потрошителя банковских сейфов Виллебрюна, то он действительно освобожден из Нимской тюрьмы в указанное вами время, однако след его потерян. Тем не менее мы выследили здесь одного его сообщника. Правда, Коломера убил не он. У него алиби.
– Ох уж эти алиби…
– Его более чем надежно. За десять часов до убийства он был задержан с поличным в момент совершения карманной кражи.
– Это выглядит убедительно.
– Разумеется, мы его допросили. Он уверяет, что не получал никаких вестей от своего шефа с тех пор, как тот сел в тюрьму. Проводится расследование.
Он бросил окурок в сторону печки.
– Между прочим,– обронил он после продолжительной паузы,– мы выяснили, с какой целью ваш Коломер оказался на вокзале, где с ним случилось несчастье.
– Вот как!…
– Он намеревался ускользнуть в оккупированную зону.
– Ускользнуть? Что за терминология?… Чтобы, как вы выражаетесь, ускользнуть, достаточно…
– Я настаиваю на этом слове,– перебил он.– Оно здесь вполне уместно. Все подтверждает, что он торопился. Что его гнало? Может быть, страх? Он не предупредил хозяина о своем отъезде, не взял с собой багажа… Ведь он был без чемодана?
– Да, действительно.
– Итак, багажа не было, пропуска тоже, зато был туго набитый бумажник. Ведь я сказал вам при первой встрече, что при нем было найдено несколько тысяч франков… Точнее, девять тысяч… Жилищный кризис, усугубившийся в результате притока эвакуированных, вынудил Коломера снять комнату в третьеразрядном отеле, расположенном на улице, славящейся своей дурной репутацией, где небезопасно разгуливать с большими деньгами. Поэтому он и передал их на хранение в сейф человеку, который, как только ему стало известно о трагедии, дал о себе знать. Я говорю о мэтре Монбризоне…
– Вы имеете в виду адвоката? Мэтра Жюльена Монбризона?
– Вот именно. Вы с ним знакомы?
– Немного. Но я не знал, что он в Лионе.
– Плохой же вы детектив,– оживился он.– Вот уж несколько лет, как он обосновался в этом городе.
– В мои обязанности не входит следить за перемещениями адвокатов,– возразил я.– Не могли бы вы дать мне его адрес?
– Охотно.
Он полистал свидетельские показания.
– Улица Альфреда Жарри, 26.
– Благодарю. Мне бывает порой одиноко в этом городе. Нагряну к нему. Надеюсь, у него все такой же славный винный погребок?
– Вы слишком многого от меня хотите, месье Бюрма,– проворчал он тоном оскорбленной невинности.
– Простите,– ухмыльнулся я.– Итак, вы говорили…
– О чем?
– О свидетельских показаниях мэтра Монбризона…
– Ах да… Так вот, они весьма содержательны… Этот адвокат поведал нам, что ваш Боб явился к нему поздно вечером накануне катастрофы и забрал все деньги. В одиннадцать часов.
– Не слишком-то урочный час для снятия наличности.
– Вот именно. Это доказывает, что Коломер торопился и ему позарез нужны были деньги. Чтобы пересечь демаркационную линию… Сейчас я вам это докажу. Мэтр Монбризон был на вечеринке. Вернувшись, он застал у себя Коломера. Накануне жертва, как мы уже установили, обошла все места, где только мог быть адвокат. Все, кроме, как водится, того единственного, где он в действительности находился в тот вечер. Выбившись из сил, он решил дождаться его дома. По свидетельству мэтра Монбризона, он был крайне взволнован. Некоторые вопросы адвоката, обеспокоенного его состоянием, он попросту оставил без ответа. Он был охвачен единственным желанием: снять вклад до последнего сантима без каких-либо объяснений. Ни словом не обмолвился о предполагаемой поездке. И все же явно намеревался покинуть Лион. Я бы сказал, принимая во внимание экстравагантность его поведения,– бежать из города. Его подстерегала опасность, о которой он узнал лишь к концу дня (в первый раз он пришел к Монбризону около семи вечера). Причем бежать не просто из города, а из зоны. Вот почему он снял свой вклад: он был нужен ему, чтобы оплатить незаконный переход через демаркационную линию. Вы недавно возвратились из концлагеря и, вероятно, не знаете, что подобная операция стоит немалых денег. Предположения, скажете вы? Нет. Доказательство мы обнаружили в подкладке его пальто, куда оно проскользнуло через дырку в кармане. Оно состояло из двух билетов до поселка Сен-Деньо, местечка неподалеку от Паре-ле-Мониаль. Его называют еще Сито. Догадываетесь почему?
– Догадываюсь. Вы сказали: два билета?
– Да. Это вам о чем-то говорит?
– Нет, но это странно.
– Прочь сомнения. Два билета, из которых компостером пробит только один, были куплены с интервалом в несколько минут. Весьма вероятно, что свой первый билет Коломер, направляясь к выходу на платформу, положил в карман, не подозревая о его изъяне: дырка невелика и находится сбоку. Выйдя на перрон, он принялся тщетно искать его. Решив, что билет потерян (а он, отдавая себе отчет в своем нервозном состоянии, не исключал такой возможности), вернулся к кассе, купил второй билет и, не расставаясь с ним до тех пор, пока не прокомпостировал, положил в тот же дырявый карман, откуда билет устремился вслед своему предшественнику. Таково единственно возможное объяснение… если только вы не склоняетесь к предположению, что у Коломера был попутчик, который и произвел этот выстрел.
– Маловероятно. Если Боб действительно был одержим тем страхом, о котором вы говорите, вряд ли он пустился бы в бега с человеком, вызывавшим в нем такой ужас. Во всяком случае, его предупредительность и легковерие не зашли бы так далеко, чтобы оплачивать билет собственному убийце. Вы, конечно же, сняли отпечатки пальцев?
– Да, это отпечатки Коломера.
– Словом, вы хотите сказать, что эти факты продвинули вас вперед?
– Ничем нельзя пренебрегать,– глубокомысленно изрек Бернье.
– Совершенно верно. Во славу этого превосходного принципа не разрешите ли вы мне взглянуть на документы, найденные в карманах Коломера? Все-таки я знал его лучше вас и…
– … и не исключено, что какая-нибудь ничего не значащая для меня деталь наведет вас на мысль?
– Вот именно.
Комиссар встал, снял трубку внутреннего телефона и сделал короткое распоряжение.
– Какое впечатление произвел на вас ваш сотрудник но время той короткой встречи? – спросил он ex abrupto[13].
– Он не был, что называется, невменяем, но теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, он выглядел странно. Будто бы и в самом деле чего-то боялся. А увидав меня, почувствовал что-то вроде облегчения.
– Что он вам сказал?
– Что рад меня видеть. И только. Вы правы, комиссар. По-видимому, какое-то иное чувство, помимо удовольствия видеть меня освобожденным из плена, заставило его так выразиться.
В дверь постучали. Вошел полицейский, доставивший содержимое карманов моего бывшего агента.
Я бегло просмотрел его документы: удостоверение личности, продуктовые карточки, кипу второстепенных бумаг. Ни намека на Вокзальную улицу, 120. Повертел в руках два железнодорожных билета, один из которых был пробит компостером, несколько межзональных открыток от родителей Боба. Они не эвакуировались из парижского предместья и сетовали на тяжелые времена, прибегая к помощи не очень твердой орфографии.
«К щастью, – прочел я на последней по времени открытке,– твой отец нашол работу в качистве ночнова сторожа в акционерном (sic[14]) обществе водных рисурсов. Мы все здаровы…» И т.д.
Это послание навело меня на мысль, что неплохо было бы по возвращении в Париж навестить стариков, выразить им соболезнование. Тяжкая миссия.
Я переписал адрес: «Шатийон, улица Рауль-Убак, вилла Ирисов».
– Нашли что-нибудь? – встрепенулся Бернье, сверкнув глазами.
После того как я объяснил ему, зачем мне это понадобилось, огонек в его глазах погас.