После того как я объяснил ему, зачем мне это понадобилось, огонек в его глазах погас.
– Всегда так,-проворчал он, прижимая пальцем стопку пожелтевших листков.– Они пригодились бы нам, если бы этот тип был жив.
– Коломер?
– Нет, тип, о котором здесь идет речь. Это – газетные вырезки, имеющие отношение к Жоржу Парри, международному преступнику, знаменитому похитителю жемчуга. Вы должны были его знать… Это Джо Эйфелева Башня.
Знал ли я его! Мне довелось в свое время расставить Парри (который, будучи страстным любителем всякого рода ребусов, загадок, кроссвордов, каламбуров, игры слов и прочих детских забав, прилагал в конце своих писем вместо подписи виньетку с изображением Эйфелевой башни) западню, в которую он попал, несмотря на всю свою изобретательность, чем доставил мне живейшее удовольствие. Однако этому элегантному и образованному гангстеру, специализировавшемуся на краже жемчуга и ювелирных изделий, не суждено было сгинуть в тюрьме. Умение продумывать и безошибочно осуществлять кражи сочеталось в нем с редкой способностью проходить сквозь стены. Пенитенциарную службу Франции никак нельзя было обвинить в нерасторопности. Повсюду, будь то Лондон, Берлин, Вена или Нью-Йорк, Джо Эйфелева Башня безнаказанно выходил сухим из воды. Это был ас в своем деле. Он погиб в Англии, в начале 1938 г. Его тело, наполовину обглоданное крабами, нашли на одном из пляжей Корнуэлла, где он отдыхал под чужим именем, в антракте между двумя ограблениями. Он утонул во время купания. Ювелиры и полицейские всего мира вздохнули с облегчением.
Зачем понадобилось Коломеру собирать материалы этого стародавнего дела? Я тщательно просмотрел статьи, опубликованные в свое время в местной прессе.
– Это открывает перед вами новые горизонты? – поинтересовался комиссар, наблюдая за тем, как я перебираю пожелтевшие вырезки.
– Нет. Во всяком случае, не Джо Эйфелева Башня повинен в смерти Коломера,– ответил я, постучал пальцем по фотографии гангстера, украшавшей одну из вырезок.
– Хе-хе-хе! Как знать? – ухмыльнулся он.– Так ли уж невероятно появление призрака в таком городе, как Лион, кишащем спиритами, теософами и прочими мистиками?
Было уже поздно. Я поднялся со скрипучего стула.
– Перед тем как зайти к вам, я побывал на Монетной улице,– сказал я.– Захотелось самому подышать этим воздухом. Ничего особенного я там не обнаружил и вполне мог бы утаить эту незначительную прогулку, если бы не был почти уверен в том, что хозяин гостиницы проинформирует вас о ней. Словом, не устремляйтесь по ложному следу. Я представился родственником Боба и довольно витиевато распространялся о его невесте, сестре, тетке, детской краснухе и т. п. И все это, как уже было сказано, довольно безрезультатно. Хозяин говорит много, чтобы не сказать ничего, и, как мне кажется, в общем-то мало что знает…
– Благодарю вас,– многозначительно произнес комиссар, провожая меня до двери.– В наших обоюдных интересах ничего не скрывать друг от друга.
Я глубокомысленно кивнул. Что не помешало мне, когда я спускался по сырой лестнице, отдаться легкому приступу веселья.
Глава V Сведения о Коломере
Натолкнувшись в тумане на трех туземцев, я выяснил у них, в каком направлении от площади Белькур находится улица Альфреда Жарри, и в раздумье зашагал к жилищу адвоката.
Итак, Коломер почувствовал настоятельную необходимость срочно отправиться в столицу. В попытке осуществить свое намерение он готов был незаконно пересечь демаркационную линию. Купил два билета до Сен-Машеншует. Зачем? Затем, по-видимому, что человек, который должен был его сопровождать, уже ждал его на вокзале. Что это был за человек? Девушка в макинтоше? Убийца? Если глаза мои меня не обманули, убийца и девушка – одно и то же лицо. Разумеется, в разговоре с нье я усомнился в том, что Коломер мог купить билет своему убийце, но все мои возражения были не более чем данью нашей политике «взаимного доверия». Иными словами, условностью и лицемерием.
Мой довод против покупки билета попутчику-убийце звучал бы убедительно, если бы облик Коломера соответствовал тому портрету, который нарисовал мне комиссар. Но таким ли уж безумно растерянным выглядел Коломер? Я наблюдал за ним всего несколько секунд, но могу заявить со всей определенностью: нет. Он был взволнован, это верно, но не напуган. А когда почувствовал, что в него стреляют, на его лице не отразилось ничего, кроме горестного недоумения. Он не был готов к такому повороту событий.
Как бы то ни было, целью поездки являлась улица Вокзальная, 120; таинственный адрес, который при не менее драматических обстоятельствах прошептал мне другой человек: обеспамятевший из концлагеря. Есть ли какая-нибудь связь между этими людьми? И есть ли какая-нибудь связь между Вокзальной (Париж, 19-й округ) и Монетной улицей в Лионе, при том что и ту, и другую облюбовали арабы?
Тут я наступил на ногу какому-то прохожему. Не желая, чтобы он понапрасну терпел от меня эту неприятность, я поинтересовался у него, далеко ли до улицы Альфреда Жарри. Он ответил, что я нахожусь как раз на ней.
Дом № 26 выглядел более чем пристойно. Квартиросъемщик первого этажа ничем не уступал фасаду дома, в чем я без труда убедился после того, как молчаливый, болезненного вида лакей ввел меня в просторный кабинет, где меня поджидал хозяин с сигаретой во рту.
Мэтр Жюльен Монбризон явно не производил впечатление человека, несущего на себе груз непомерных лишений. Он выглядел упитанным, жизнерадостным, ничуть не изменившимся с той поры, как мы встречались с ним в Париже несколько лет тому назад. Приятная округлость, без малейшего намека на вульгарность. Несмотря на мощную комплекцию, он обладал элегантностью и даже некоторым изяществом. Лишь один изъян омрачал его облик. Как последний авантюрист, он обожал украшать свои пальцы перстнями, выбор которых откровенно изобличал в нем дурной вкус. Сегодня, к примеру, он напялил золотую печатку с вправленными в нее бриллиантами, один из которых, плохо сочетаясь с двумя другими, превращал это дорогое украшение в базарную поделку. Впрочем, это была вполне простительная слабость, ничуть не умалявшая присущих этому человеку достоинств. А был он находчивым, хитрым, обладал красноречием циника (мы распили вместе не одну бутылочку) и обаянием приятного собеседника.
При моем появлении он прервал чтение книги – роскошное издание «Сочинений» Эдгара По – и с чарующей улыбкой, протягивая пухлую руку, устремился мне навстречу.
– Бюрма! Вот так сюрприз! – воскликнул он.– Что занесло вас в наши края?
Пока я отвечал, он освободил одно из кресел, заваленное объемистыми томами по юриспруденции. Я сел и по его просьбе начал рассказывать о своей жизни в плену. В большинстве случаев вашим собеседникам на все это наплевать, однако они почему-то считают своим долгом выразить соболезнование по поводу, как они выражаются, «выпавших на вашу долю страданий». Отдав дань моде и исторгнув приличествующие случаю невыносимые банальности, я приступил к интересующей меня теме.
– Вот дьявольщина! – воскликнул он.– Я знал о смерти Коломера, но не мог и предположить, что вы оказались свидетелем его гибели. Для первого впечатления от мирной жизни это, пожалуй, чересчур…
Он раздавил в пепельнице окурок.
– Да, невесело,– согласился я.
Он протянул мне роскошный золотой портсигар.
– Отведайте-ка вот этого,– предложил он.– Такого вы нигде не найдете. Это сигареты «Филип Моррис». У меня есть тут небольшая заначка.
– В самом деле, престижная марка, но… я, извините, не любитель… предпочитаю свою трубку…
– А, эту старую коптилку… Ну, как знаете…
Он зажег мою трубку и свою сигарету.
– Так вот, в отношении Коломера,– произнес он, погружаясь в облако благоуханного дыма,– что думает обо всем этом прославленный детектив?
– Ничего. Я вернулся издалека. Полиция утверждает, что мой ассистент пал жертвой мести… Политической или какой-то иной. И ваши показания подтверждают эту гипотезу.
– А, так вы уже в курсе дела?
– Более или менее. Я знаю, что он был у вас за несколько часов до своей гибели.
– Совершенно верно. Чтобы изъять переданные мне на хранение деньги…
– Минуточку… Откуда у него эти деньги? Говорят о восьми или даже девяти тысячах франков. Это солидная сумма… Солидная для Коломера, не привыкшего экономить.
– Понятия не имею.
– Благодарю вас. Продолжайте.
– Вернувшись, я застал его в этом кресле. Мой слуга не знал, где я ужинаю… но ему было известно, что я вернусь к одиннадцати часам, и он разрешил Коломеру подождать меня здесь. Его поведение настораживало… Бюрма, приходилось ли вам когда-нибудь видеть человека, охваченного животным страхом?
– Приходилось.
– И мне тоже. Например, приговоренного к смерти, утром перед казнью… Так вот, стараясь держаться как обычно, Коломер обнаруживал именно эти признаки страха. Настолько явные, что я поинтересовался о его самочувствии и…
Он заколебался.
– Есть еще одно соображение, о котором я умолчал в разговоре с комиссаром, но которым могу поделиться с вами… Мне показалось, что он нуждается во всей своей наличности для приобретения наркотиков…
– Девять тысяч франков на наркотики! – не удержался я.– Уж не принимаете ли вы его за Сирано? Не может быть. И потом, это не выдерживает критики. Коломер никогда не употреблял наркотики.
Он вскинул левую руку жестом регулировщика.
– Я не врач, чтобы диагностировать по лицу. Но не заводитесь по пустякам, Бюрма. Сейчас вы очень напоминаете мне Коломера. Ибо и он, стоило мне заговорить об этом, вспылил, и мы обменялись весьма резкими выражениями. Теперь я сожалею об этом, но… сделанного не воротишь. Задетый за живое, я рассчитался с ним и выбросил всю эту историю из головы. Он произвел на меня странное впечатление человека напуганного и потерянного. Бедняга… Мог ли я предположить, что на следующий день узнаю о его смерти – и какой! – из газет… Допустим, моя гипотеза о наркотиках ошибочна. Как тогда объяснить его странное поведение той ночью, намерение забрать деньги, понадобившиеся ему для побега, и тот очевидный ужас, которым он был объят? Страхом мести?
– Мести какого рода? Профессиональной, политической или… любовной?
Жюльен Монбризон растянул губы в очаровательную, только ему присущую улыбку.
– Любовную драму мы можем исключить сразу же и без колебаний,– заявил он.– Я не замечал за ним связей, представляющих опасность… с этой точки зрения.
– А… менее опасных?
– Тем более. Что касается политики, го я убежден, что он следовал моему примеру – держался от нее подальше.
– Охотно верю. Если что-то и лишало его сна, то уж никак не заботы этого рода… и я не вижу причин, по которым война и все, что за ней последовало, заставили бы его изменить своим принципам.
– Тогда, может быть, профессиональная месть?
– Это как раз та версия, к которой склоняется комиссар Бернье. Он уже разыскал бывшего сообщника одного закоренелого потрошителя банков, которого мы с Бобом упрятали в свое время за решетку. И я хотел бы знать, многого ли стоит эта версия.
– Он что, очень опасен, этот гангстер?
– Разумеется, это не Красная Шапочка. Но чтобы напугать такого молодца, как Коломер… Послушайте, Монбризон, вы что, всерьез утверждаете, что Коломер посинел от страха?
Мое выражение вызвало на лице адвоката улыбку.
– Ну, может быть, и не посинел. К тому же у меня амблиопия[15]. Но поверьте, какого бы цвета ни был этот страх, он был вполне реален. Не до такой, конечно, степени, чтобы прятаться под диваном… Да вы же сами на вокзале…
– Я не заметил ничего сверхъестественного.
– Что он вам сказал?
– Ничего. Он просто не успел. Поезд тронулся. Он вспрыгнул на подножку. И тут же рухнул вниз.
– И в его облике не было ничего, что изобличало бы страх? – задумчиво произнес адвокат, покручивая в пальцах сигарету.
– Ничего.
– В таком случае прошу прощения, но я возвращаюсь к своей версии о наркотиках. Предположим, по той или иной причине Коломеру срочно понадобилось покинуть Лион. Он приходит ко мне за деньгами. Чрезмерная взволнованность, беспокойство, которые я принял за страх, могли и не иметь отношения к этой поездке, а являться попросту результатом затянувшейся паузы в приеме наркотиков, пресловутой «ломки». Выйдя от меня, он раздобывает наркотики и принимает их. Когда три часа спустя вы встречаете его на вокзале, он уже свеж и бодр. Что вы на это скажете?
– Очень может быть… если не считать одной детали. Когда мы расстались с Коломером в начале войны, он не был наркоманом. Не исключено, что за это время он им стал… Не знаю. Но вы, ведь вы часто его видели. Он что, производил впечатление токсикомана?
– Я не врач,– повторил он.– Видите ли, Бюрма, лишь результаты вскрытия могут просветить нас на этот счет. Они вам известны?
– Нет. Бернье ни словом не обмолвился о заключении медицинской экспертизы. Это умолчание можно интерпретировать двояко: либо ему нечего мне сказать, либо он утаивает слишком многое. Черт возьми, этот комиссар – само чистосердечие…
Монбризон закурил новую сигарету и рассмеялся.
– А не говорил ли он вам об Антуане Шеври и Эдмоне Лоле?
– Это еще кто такие?
– Друзья… или, вернее, знакомые Коломера. Да так, ничего особенного… Хотя я и сослался на них в своих показаниях…
– Он мне ничего о них не сказал. Умоляю, не берите с него пример. Как мне представляется, вы достаточно часто виделись с Бобом и можете сообщить что-то более конкретное о его образе жизни.
– Да, конечно. Хотя здесь мало что можно сказать. Вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, каким скрытным человеком был ваш сотрудник. По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что, кроме меня, он пи с кем не общался. Не считая этих двух молодых людей, которых я рекомендовал ему в качестве помощников, когда он носился с идеей основать сыскное агентство. Врученные мне на хранение деньги, собственно, и предназначались для финансирования этого проекта… которому так и не суждено было осуществиться.
– Вот как! Напомните мне, пожалуйста, имена этих молодых людей.
– Антуан Шеври и Эдмон Лоле.
Я занес их в записную книжку и устремил на адвоката выжидающий взгляд. В ответ он покачал головой.
– Их адреса мне неизвестны. Лоле уехал в Марокко, и я получил от него одну-единственную открытку из Марселя; Шеври, вдоволь нахлебавшись нужды, блудным сыном вернулся к своим родителям в надежде, что там что ни день, то пир. Это где-то на Лазурном берегу, будь я проклят, если вспомню название.
– Если эти ребята вдруг объявятся по какому-нибудь адресу, дайте мне знать.
– Непременно. Но это произойдет не скоро, и я сильно сомневаюсь в том, что они вам помогут. Ведь они познакомились с Коломером через меня… то есть знают его еще меньше, чем я.
– Бернье объявил их розыск?
– Разумеется. Рутинная сторона профессии, не правда ли? Он с таким трудом нападет на их след, а они в лучшем случае сообщат ему какие-нибудь ничего не значащие сведения. Сигарету?… Ах да, вы же предпочитаете другое.
– И все же благодарю вас. Хм… Горло пересохло от этих разговоров. Если мне не изменяет память, в свое время у вас был славный погребок…
– Дьявол Бюрма! – воскликнул он.– Вот он, главный вопрос, который вы все это время готовились задать мне, старая лиса. Да разве стал бы я дожидаться его, чтобы наполнить бокалы? Увы! У меня ничего больше нет. Что касается моих винных запасов, я пренебрег теми мерами предосторожности, которые принял в отношении любимого табака. Впрочем, за выпивкой дело не станет. У меня нет неотложных дел. Приглашаю вас отведать эрзац в одном кафе, согретом дыханием завсегдатаев.
– К сожалению, не смогу уделить вам много времени,– ответил я, поднимаясь с кресла.– У меня назначена встреча с одним журналистом…
– Где?
– В маленьком симпатичном кафе в Пассаже… Забыл, как называется. Неподалеку от Гиньоль.
– Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, если я вызовусь проводить вас?
– Ни в коей мере. При условии, что вы забудете мое имя.
Он вскинул брови.
– Ах-ах! Как таинственно,– произнес он.– Иду с вами. Помянем добрые старые времена.
Перед уходом он дал распоряжения лакею, который вручил ему повестку, доставленную на велосипеде полицейским. Он сунул ее в карман, и мы вышли.
Марк Кове поджидал меня в тепле «Бара в Пассаже», в одиночестве смакуя достоинства синтетического аперитива.
– Материалы при вас? – набросился я на него безо всяких преамбул.
– За вами что, гонится полиция? – спросил он.– Здравствуйте, месье. Сядьте и закажите себе что-нибудь покрепче. Нет у меня для вас материалов. Критик в отлучке. Его подружка живет по ту сторону демаркационной линии, а так как в его распоряжении имеется постоянный пропуск… Словом, он будет здесь завтра. Мне казалось, что время терпит и можно не привлекать посторонних… Раз уж кому-то суждено быть в курсе моих мерзопакостных наклонностей, пусть этот кто-то остается в единственном числе, как вы полагаете? Ведь один день ничего не решает?
– Да, один день ничего не решает.
После чего я с некоторым опозданием представил их друг другу, мы сели за столик и выпили по три аперитива (угощали по очереди), в сравнении с которым эвианская минеральная вода показалась бы просто взрывчатой смесью.
– А не поужинать ли нам вместе? – предложил я, морщась от отвращения.– Вы расплатитесь талонами, а я деньгами.