Болеутолитель - Уэйн Сэлли 21 стр.

Рыцарь, который сокрушает врага.

Рыцарь, который не оставляет врага в живых.

— Ты и есть Американская Мечта, если я не ошибаюсь? — Льюис решил подойти к нему именно так, изображая родство душ, братские чувства и тому подобное говно.

Шустек посмотрел на него с тревогой и любопытством. Кто это, неужели восторженный поклонник в такое позднее время? Нет, еще не пришла пора открыть себя.

— Я спрашиваю, ты и есть Американская Мечта? — На этот раз без лучезарной улыбки.

Человек, стоявший перед ним явно не был Болеутолителем. Тот белый, и наверное, старше и полнее. В течение нескольких секунд Эйвен копил слюну, чтобы сплюнуть. Теперь она стекала у него изо рта, теплая и густая.

Он крепко сжал в руке под одеялом острый кинжал. Бен Мерди снабдил их не только инвалидными колясками. Слюна капнула на одеяло. Темная, как кровь.

— Теб-б-бя об-б-бманули, — его веки затрепетали, как будто под свинцовыми грузиками.

— Нечего изображать из себя придурка, меня этим не проймешь, — Рэй Льюис подошел поближе, шаркая подошвами.

Шустек моргнул. Лучше вообще не реагировать. Что ж, пусть этот парень говорит, что ему нравится.

— Ну ты и чудище, — неожиданно мягко сказал незнакомец, — Прямо как людоед из сказки.

Шустек не думал, что выглядит таким уж громоздким под этим одеялом. Ну разве что на фоне этого худющего чернокожего парня.

— Полюбуйтесь-ка, тут прямо пещерный человек перед нами, — парень как будто разговаривал сам с собой, а не с Шустеком, который принял его за нарка, а не за отощавшего от недоедания бедолагу.

— Пж-пож-жа-жа-лей-лей-те, — неожиданно для себя Американская Мечта задрожал от страха.

В это мгновение незнакомец толкнул кресло назад, вглубь какого-то двора. Кресло двинулось по брусчатке, удаляясь в темноту. Новая волна боли залила тело Шустека.

Под бежевым одеялом, которое, намокнув, приобрело коричневый оттенок дерьма, Эйвен сжал стилет, как сжимает обеденный нож страшно проголодавшийся человек. Еще один толчок и Шустек начал действовать.

Выскочив из кресла и расправив плечи, он гордо сказал Болеутолителю: «Я — АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА, Я ЗАСТАВЛЮ ТЕБЯ ОБМАРАТЬ ШТАНЫ».

Болеутолитель сделал шаг вперед; ореол света, окружавший маску палача, спустился к центру лица, оставив видимым только торчащий кроваво-красный язык. Столкнувшись с твердой уверенностью в глазах героя, он отшатнулся назад.

«Я НОВЫЙ НАРКОТИК, — прошипел Американская Мечта сквозь безупречно белые ровные зубы. — ПОПРОБУЙ МЕНЯ».

В воображении. Все лишь в воображении. Одеяло цвета дерьма, бывшее бежевое, стало теперь теплым, потому что Шустек обмочился.

Рэй Льюис бросил быстрый взгляд на появившееся темное пятно.

— Как я люблю этих маленьких цыплят, — пропел он, ухмыляясь. Как раз его зубы были безупречно ровными.

— Слушай, я же знаю, кто ты такой, парень. — Яростный плевок Льюиса смешался со слюной Шустека.

Он схватил подлокотники кресла руками. Совсем рядом с его ножом.

— Видишь ли, дружок, мы вместе с Ти бывали в тюряге, и Гладкий знает того уличного придурка, ну, проповедника, понял? А тот знает тебя. Просто, как пирожок в кармане, — белые зубы сверкали во тьме.

Чернокожий потянулся к своему ремню. Дождь хлестал по его мокрым рукам.

Шустек выпустил пузырек слюны. Он все еще представлял себе, как сбивает врага с ног.

Даже после того, как негр вынул свой собственный нож.

— Ты ведь наверняка получаешь какое-нибудь пособие по инвалидности, ну, там от штата или еще откуда-нибудь, ты же ни хрена не работаешь.

Американская Мечта сокрушил врага силой своей непоколебимой воли. Благодарность города будет тихой и незаметной. Публично же он будет объявлен линчевателем, разнузданным свободным охотником. Лежа перед ним на земле, Болеутолитель молит о пощаде, которую не дал ни одной из своих многочисленных жертв.

Шустек обыскал его. В одном из карманов он обнаружил кислоту в пластмассовой бутылочке, в которой обычно держат раствор для хранения контактных линз. На бутылочке была наклейка с надписью «СОЛЯНАЯ КИСЛОТА». В другом кармане он нашел миниатюрную паяльную лампу и набор китайских ножей. Тут Болеутолитель попытался подняться. Американская Мечта нанес новый удар, и череп убийцы, казалось, треснул, врезавшись в асфальт. «Я — АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА, — воскликнул он. В ОДНОЙ РУКЕ У МЕНЯ ДИНАМИТ, А ДРУГАЯ СЖАТА В КУЛАК. Я ТЕБЯ УНИЧТОЖУ, ГЛУПЕЦ».

Болеутолитель обмочился от страха. Он оказался слабаком по сравнению с грозным Человеком-С-Восьмой-Улицы. Его дьявольское царствование законч…

Чернокожий держал в руке нож.

— Ты Болеутолитель? — спросил Шустек, как спросил бы герой, оказавшийся в ловушке в логове врага. Сейчас тот расскажет свою историю, про метеор, который принес голоса, заставлявшие его убивать и кромсать на куски искалеченных людей. А может быть признается, что он дантист, заразившийся СПИДом от одного из своих пациентов и убивающий теперь своих жертв зубоврачебными инструментами.

Шустек подготовился, сжимая в руке рукоятку кинжала, темную, как материнская утроба, и безжалостную, как могила.

Но в этом городе иногда все происходит совсем не так, как ты задумываешь.

— Я — Болеутолитель? — рука, сжимающая нож, картинно прижалась к груди. Голодающий трагик.

Шустек не успел сообразить, что произошло в следующее мгновение. У него не было времени даже поднять свою руку с кинжалом.

Дождь перешел в сырой туман. Все это напоминало припадок, который никогда не длится долго.

Рэй Льюис полоснул по горлу Эйвена Шустека; четкая дуга прорисовалась от нижнего края левого уха. Лезвие аккуратно перерезало мышцы, трахею и левую сонную артерию. Шустек откинул голову назад. Кровь его густыми ручьями хлынула на одеяло, образуя там лужицу, которую в темноте можно было принять за жирную подливу к мясным блюдам.

— Я — поганый мистер Болеутолитель? — Сама мысль показалась Льюису столь оскорбительной, что оправдала содеянное и приглушила разочарование, возникшее от того, что в кармане ненормального ублюдка он нашел всего лишь несколько сраных баксов.

— А ты, значит, Американская Мечта.

И он рассмеялся так громко, что Дин Коновер, шагавший по Мэдисон-авеню, услышал его. Рэй Льюис вытер лезвие ножа о лоб Шустека. Потом сбросил тело на землю и еще раз обшарил его в поисках денег. И убедился, что мертвец был не так глуп, как могло показаться. Носил с собой лишь самую малость.

Закончив поиски, Льюис пошел по направлению к выходу из двора.

Он снова засмеялся и в последний раз обернулся.

— Ну вот, — произнес он, обращаясь к трупу, — Теперь можешь мечтать.

Глава 49

Для обоих это оказалось неожиданностью. Коновер шагал вперед, представляя себе, что дождь — это пальцы Рив Тауни, ласково перебирающие пряди его светлых волос, и ее язычок, притрагивающийся к его шее за воротником. Он слышал голоса, слышал смех Льюиса. И, наконец, увидел его самого.

Все еще с ножом в руке. Дождь мочил лезвие.

Коновер только отключился от своих фантазий и едва начал реагировать на Происходящее. Он еще видел тающий перед глазами образ желанного разреза между молочно-белыми бедрами, когда острое лезвие вошло в его живот как раз под грудной клеткой. И там сломалось.

Коновер рухнул на землю; в его голове вертелись какие-то обрывки слов и мыслей. Льюис тоже плохо соображал, ощутив внезапный выброс адреналина в кровь. Он лишь утром прочитал в газете, что его угораздило прикончить фараона. Он помчался по Мэдисон-авеню и потратил деньги Шустека на бутылку виски и красный перец в первой попавшейся закусочной.

Коновер лежал на спине, дождь хлестал его по глазам. Он пытался вспомнить тот самый анекдот, который не успел рассказал Мэферу. Про еврея и ирландца в самолете.

Ага, там, значит, самолет благополучно совершил посадку после поломки двигателя, и вот этот парень смотрит на своего приятеля-иудея в очках и вдруг видит, что тот перекрестился. Он спрашивает, эй, чего это ты крестишься, я же точно знаю, что ты еврей? А тот еще раз крестится и говорит, да я, дескать, просто проверяю, всели у меня цело: очки, яички, бумажник и ключи.

Коновер вынужден был поспешить с анекдотом, чтобы успеть напоследок уладить свои дела с Господом.

Но ему хватило времени только на Во имя Отца.

Когда же он попытался выговорить и Сына, то вдруг почувствовал, во-первых, что у него встал член, и, во-вторых, что он обмочился. И тут он умер.

Глава 50

Газета «Чикаго трибюн» девяносто пять процентов своей первой полосы отводила главным международным и национальным новостям, таким, как переворот в Либерии или переговоры о заложниках в Ливане и т. п., а местным новостям — лишь когда они касались политики. Все прочие местные новости содержались во втором разделе, в «Чикагской тетрадке» газеты.

Глава 50

Газета «Чикаго трибюн» девяносто пять процентов своей первой полосы отводила главным международным и национальным новостям, таким, как переворот в Либерии или переговоры о заложниках в Ливане и т. п., а местным новостям — лишь когда они касались политики. Все прочие местные новости содержались во втором разделе, в «Чикагской тетрадке» газеты.

Однако, из этого правила бывали исключения, например, в случае убийства полицейского. И вот, хотя Дин Коновер был в тот день свободен от дежурства и, таким образом, принадлежал «второй тетрадке», но его убийство оказалось связанным с эпопеей Болеутолителя. А Болеутолитель неизменно попадал на первую полосу, потому что маньяк-убийца, не пойманный перед выборами, это, сами понимаете…

Итак, на первой полосе «Ч.т.» за 20 февраля значилось:

Полицейский из 18-горайона в понедельник поздно вечером был убит в Северном Лупе, столкнувшись с преступником, который вот уже с ноября терроризирует деловую часть города.

Дин Коновер, 34 лет, получил ножевое ранение во дворе дома по Мэдисон-авеню, 150 и скончался в больнице «Хэнротин». Близ места происшествия, согласно показаниям Малькольма Б. Деннисона, пастора францисканского собора Св. Сикста, имелись следы борьбы. В нескольких футах был обнаружен также труп предполагаемой жертвы того же убийцы, инвалида, около 30 лет, опознанного как Эйвен Шустек, без постоянного места жительства. Оба тела первым увидел Деннисон.

Предварительный анализ Фрэнка Бервида, который осмотрел первую жертву, показывает, что нанесенные ножевые ранения похожи на почерк зловещего серийного убийцы «Болеутолителя», объектами нападения которого являются бездомные в инвалидных колясках. Дальнейшие уточнения будут получены лишь после вскрытия.

Таким образом, число известных и предполагаемых жертв Болеутолителя выросло до четырнадцати.

«Это очень много, выходит за всякие привычные рамки, — заявил лейтенант Джексон Дейвс из отдела убийств полицейского управления. — Но я не удивлюсь, если убийство Шустека носит подражательный характер, а свободный от дежурства полицейский оказался в неудачное время в неудачном месте».

Полицейский Коновер имел четырнадцать благодарностей с момента начала своей службы в июле 1984 года.

Виктор Тремалис никогда не делал вырезки из газет, прежде всего потому, что мышечный спазм мог застичь его в момент, когда бы он пользовался ножницами. Вместо этого он разрывал и складывал страницы; так что эта страничка Трибюн была горизонтально разорвана снизу, а сверху он аккуратно согнул ее по краю заголовка. Он прикрепил заметку на стене комнаты Шустека, как раз напротив фотокопии рекламы комикса «Бэтмэн» 50-х годов, на которой Робин и Крестоносец в капюшоне обращались с просьбой о пожертвованиях на исследования полиомиелита.

Эйвена Шустека, Американской Мечты Чикаго, уже неделю не было среди живых, и лишь немногим были известны истинные обстоятельства его жизни и смерти; инвалидная коляска, в которой он ездил, вместе с бежевым одеялом были заперты в комнате с табличкой «ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА» в полицейском отделении.

Вполне возможно, что кресло Шустека оказалось рядом с креслом Майка Серфера, так что после смерти они вновь встретились.

Тремалис постепенно терял контроль над собой.

— Ты всегда думал, Эйвен, что мы сможем его остановить.

Голос звучал безжизненно и пусто. «Мы. Нам», — эти два слова прозвучали как шипение газа в трубе, дающей утечку.

Теперь остались только он и Рив. Даже тела Шустека здесь не осталось; после того, как вурдалаки из «Кук-Каунти» расправились с ним, обнаружилась какая-то тетя Ким, заплатившая за перевоз тела в Темп, штат Аризона.

Как же случилось, что Эйвен Шустек уже завершил свою миссию в Чикаго? И значит не наступит того момента в будущем, когда кто-нибудь, стоя на чикагском кладбище у края могилы, раскроет «тайну Американской Мечты».

Минуты шли, напоминая Тремалису, что он все еще остается частью похоронной процессии.

Рив Тауни беспокоилась о человеке, которого знала как Вика Трембла. Она подозревала, что это всего лишь прозвище, и он никогда не назовет ей свое подлинное имя. Рана, нанесенная ей смертью Эйвена, все еще не зарубцевалась.

Город, в котором жил Шустек, позабыл про него. Не то, что про полицейского Дина Коновера, которому устроили пышные похороны за казенный счет. Только Рив всегда будет помнить Эйвена, наверное, как и Вик.

После трагического инцидента Вик прекратил выезжать на дежурство. Она его понимала. Рив не сомневалась, что даже Болеутолитель затаится после той реакции, которую вызвало его последнее нападение.

Еще Рив думала, сидя в одиночестве в своей квартире, станет ли Эйвен героем у себя дома, в Аризоне.

Теперь же она беспокоилась о другом человеке, тоже скрывающемся под маской.

Она поехала на автобусе в «Марклинн», зная, что он должен быть там.

Пройдя в холл «Марклинна», она обнаружила приют почти пустым. Как будто семья совсем разрушилась, после того как Болеутолитель отрезал столько ее частей. Рив посмотрела в зловещие глаза богинь судьбы.

Эдгар Чузо сидел в кресле, глядя в пустой экран телевизора.

— Что же это такое? Что же так много смерти? — громко сказала она, и это как будто включило старика.

Но он проговорил лишь:

— Пришел бродяга Эдди привел с собою Фредди…

Виктор Тремалис собрался в последний раз спуститься в метро. Болеутолителю было бы слишком холодно ходить по улицам. Эйвен Шустек мертв, и больше некого убивать наверху. Вот как просто.

Он будет ждать.

В этой комнате оставались частички Американской Мечты. Он смотрел на наручные ремни, хирургическую вату, бобины склеивающей ленты.

Он уже давно ни с кем не разговаривал. Последний раз — с Зудом у автомата с кока-колой.

Теперь ему необходимо было подготовить себя к боли, которая ждала впереди, или, точнее, внизу. Со смертью Шустека единственным источником силы, который позволил бы ему перенести боль, оставалось самоистязание. Он выпихнул Шустека на улицу играть роль главного героя, а сам укрылся в туннеле. А все зачем? Мудрец Чузо точно сформулировал: если бы он просто-напросто прижал Рив где-нибудь в уголке и по-дружески трахнул, все его проблемы были бы решены. А потом — снова мыть посуду в «Хард-Рок-кафе», снова терпеть от окружающих разные гадости.

Он расхаживал среди обломков жизни Шустека. Одной из его жизней.

— Я сентиментален, — сказал он. Еще одна, последняя попытка, и все будет в прошлом. Он, наконец, нашел именно то, что ему подходит. — Я подчиняюсь тебе, Эйвен.

Виктор подумал, что говорит, как персонажи книги Элгрена «Никогда не настанет утро».

Утро настанет, это точно. Оно спустится туда, вниз, в туннель метро. После того, как он решится Иисус о Иисус дай мне силы

Формы из стекловолокна, заменившие за последнее десятилетие гипсовые повязки, были очень просты, как изделия из папье-маше, и вместе с тем сохраняли твердость стекловолокна… В детстве Тремалис посещал художественный класс, где дети надували воздушные шары, потом наклеивали на них полосы газет и покрывали темперными красками. Мисс Кэмит называла эти произведения «африканскими масками». Его одноклассники дали Виктору прозвище Бобовая Голова…

Форма, найденная в комнате Шустека, оказалась вполне подходящей для руки, он закрепил твердые петли на большом и указательном пальце. Форма была почти такой же легкой, как «африканская маска», покрывая руку наподобие длинной дамской перчатки.

У Шустека были патрульные журналы, а у него — дневники. Сейчас он думал об одном из них. Дисциплина. Постоянное обучение, дурному или хорошему. Извращенному или рациональному.

Вспомнив про этот дневник, который он назвал «Это Мое Тело», Виктор начал обливаться потом. Он посмотрел на форму, плотно облегающую его руку, и стал медленно сгибать мышцу под слепком. Он потел все сильнее и сильнее, и вот уже ткань под твердым веществом стала влажной, все там стало таким. Какими танцовщики заканчивают выступление в переполненном душном дансинге. Нет он не должен нет он не хочет думать о Рив нужно выкинуть этот слепок швырнуть камушки в море о у него есть камушки здесь нет корзины с крышкой его штаны были спущены до щиколоток, обнажив грязные коричневатые пятна на белье член вялый как лица людей внизу в холле яички прижались друг к другу он их напугал своими мыслями он вытянул руку локтем наружу

Опустил ее вниз к области между трусами и членом.

Схватил холодный член свободной рукой.

Приблизил к щели между «перчаткой» из стекловолокна и ладонью.

Еще ближе, так, что вырвавшийся кусочек ваты пощекотал головку члена как бы в любовной прелюдии.