— Пойдет, — сказал Алекс.
Из среднего ящика письменного стола Джоанна достала чернильную подушечку и бумагу. После нескольких попыток ей удалось сделать два почти несмазанных отпечатка больших пальцев.
Алекс поместил их рядом со снимками. Пока Джоанна оттирала салфеткой измазанные чернилами пальцы, он при помощи линзы сравнивал отпечатки.
Когда Джоанна отчистилась, насколько смогла без горячей воды и мыла, Алекс передал ей увеличительное стекло. Он не стал ничего говорить о том, что она увидит. Джоанна наклонилась над столиком, внимательно глядя через линзу и медленно передвигая ее от снимков к свежим отпечаткам и обратно. Наконец, она выпрямилась, посмотрела на него и произнесла:
— Не правда ли, они схожи.
— Идентичны, — сказал Алекс.
Глава 31
Когда частного охранника в палате Уэйна Кеннеди сменил другой, Томио Адахи, бывший на первом дежурстве отвез Марико домой. Алекс и Джоанна ждали ее на кухне в квартире над "Лунным светом". Они приготовили горячий чай и запас маленьких бутербродов, Марико сняла пальто и села за стал напротив них.
Марико выглядела усталой. Более, чем усталой. Измотанной. Изможденной. Ее лицо выглядело почерневшим, а глаза жгло так, будто в уголках их, под веками, был насыпан песок. Ступни болели, ноги распухли и налились свинцовой тяжестью, как у пожилой женщины. За последние тридцать шесть часов она спала менее трех, а весь день была на ногах, да и нервное напряжение было больше обычного. Когда он присела за стол и начала нехотя есть бутерброд, то постоянно зевала, прикрывая рот рукой, и ей стоило немалых усилий держать глаза открытыми.
От нее ждали полного отчета о состоянии Уэйна Кеннеди, но Марико мало что могла рассказать. Впервые Кеннеди очнулся от наркоза в 6.45, но тогда его сознание было неясным. Он впадал в дремоту и просыпался, с каждым пробуждением все в большей степени овладевая собой. Окончательно он проснулся в девять часов, при этом пожаловался на сухость во рту — "слюны не хватает, чтобы облизнуть и полмарки" — и гложущий голод. Медсестра позволила ему пососать маленький кусочек льда, но ясно дала понять, что, по крайней мере, сегодня свой обед он получит через капельницу. Уэйн начал ужасно возмущаться, требуя твердой пищи — "на худой конец какие-нибудь плохонькие яйца и какой-нибудь паршивый бекон". Учитывая его состояние, Марико была крайне удивлена его жизненной силой. В какой-то степени он, конечно, испытывал боль, но лекарства в большей мере снимали ее. Около 9.30 Кеннеди посетил доктор Ито, и Уэйн был подавлен, когда узнал, что в больнице ему предстоит пробыть месяц или дольше, и, возможно, понадобятся еще операции. После ухода доктора Марико сделала все, что могла, чтобы подбодрить его, и к тому времени, а именно — незадолго до полуночи, когда сестра пришла дать ему снотворное, Уэйн спорил с ней, говоря, что он чувствует себя слишком хорошо, чтобы снова засыпать так скоро — "я не спал так много с пеленок". Он рассказал Марико дюжину очень забавных историй о своей работе в Боннер Секьюрити в Чикаго и хотел рассказать ей еще. Она убедила его сделать, что сказала сестра, и через полчаса он уснул крепким сном. Полиция еще не допрашивала его, но они передали, что придут рано утром. Марико сказала, что не завидует им, если они намерены получить от Кеннеди какие-то большие сведения, чем Алекс велел ему дать, потому что даже на больничной койке, с загипсованной ногой, Уэйн будет достойным противником для полиции.
Окончив свой рассказ о Кеннеди, Марико энергично набросилась на бутерброды, внезапно открыв в себе новый резерв сил. Пока она ела, Алекс и Джоанна рассказали ей, что они нашли в деле Шелгрин — удивительные сходства между Лизой и Джоанной, рассказали о двух звонках в Лондон и об отпечатках пальцев.
Слушая эти откровения, Марико все меньше и меньше хотелось спать. Глаза продолжало жечь, но она продолжала клевать носом. Физически она все еще была измождена, но морально уже посвежела. Не только их фантастический рассказ вернул ее столь неожиданно к жизни. Хотя она и была потрясена и очарована, услышав, что Джоанна была дочерью сенатора Соединенных Штатов и жертвой мерзких интриг, Марико в равной мере интересовало, как они реагировали друг на друга. С тех пор как она впервые увидела их вместе, они еще больше сблизились. Невинные касания рук, локтей и коленей, неполные объятия, но подсознательно они были напряжены. Теперь они держались друг с другом раскованно. Темно-синие глаза Джоанны стали резче и яснее и с явной страстью и доверием ловили взгляд Алекса. Что касается Алекса Хантера, то он держал себя значительно свободнее, чем прежде. Раньше, пока она не пришла сюда несколько минут назад, Марико всегда видела его в костюме и при галстуке, да еще зачастую и в жилете. Он всегда выглядел очень правильным и рассудительным. Сейчас на нем не было ни пиджака, ни галстука, рукава его рубашки были закатаны. Он сбросил ботинки, хотя Джоанна и не соблюдала японский обычай ходить дома без обуви. Так ему было удобно, потому что, в конечном счете, ему было удобно с Джоанной. Марико не думала, что они уже спали вместе. Еще не пришло то время. Но скоро оно наступит. Это можно будет увидеть в их глазах, услышать в их голосах — то особенное, сладострастное ожидание. Л потом, когда он узнает Джоанну близко и совершенно, будет ли Алекс спорить, что любовь не существует?
Нет.
Он будет сметен.
Он и сейчас уже сметен наполовину.
Марико улыбнулась этой мысли. Она звала, что Алекс и Джоанна подходили друг другу, и ей приятно было видеть, что несмотря ни на что, они сближаются все больше. По каким-то причинам Марико верила, что их женитьба будет иметь благотворное влияние на ее собственную судьбу. Она не знала, почему так думала и что при этом имела в виду. Здесь больше действовала интуиция, нежели рассудок. Как бы она там ни думала, но чувствовала, что их женитьба будет залогом ее собственных надежд, что без их счастья ее собственное будет невозможно.
Марико покончила с бутербродом, допила свой чай и сказала:
— Теперь, когда вы имеете идентичные отпечатки, что вы будете делать? Позвоните сенатору и расскажете ему?
— Думаю, что да, — сказала Джоанна, хотя эта идея явно беспокоила ее.
— Нет, — сказал Алекс, — мы не скажем ему. Пока еще рано.
— Почему нет? — спросила Марико.
Алекс, помешивая чай, задумчиво смотрел в свою чашку, как будто ища там ответ о будущем. После долгого колебания он произнес:
— Мы пока не скажем ему, потому что у меня есть некоторые подозрения по поводу его участия в этом деле.
— Его участия? — спросила Джоанна.
— Каким образом? — поддержала ее Марико.
— Мне кажется, что он знает, что вы здесь в Киото, — сказал Алекс Джоанне. — Думаю, он знает и всегда знал, кто похитил его дочь. Вполне допустимо даже то, что именно сенатор подстроил это похищение.
— Но, ради всего святого, зачем? — воскликнула Джоанна.
— Я не знаю.
— Тогда как вы можете говорить...
Он остановил Джоанну, взяв ее руку в свою, и Марико улыбнулась.
— Я вам говорил, — произнес Алекс, — это всего дашь подозрения. Но чертовски сильные. А я научен опытом прислушиваться к своим предчувствиям. Кроме того, это все расставляет на свои места и объясняет некоторые вещи.
— Какие, например? — поинтересовалась Джоанна.
— Например, откуда вы получили такие большие деньги, — сказал Алекс. — Теперь мы знаем, что они пришли не из поместья Рандов и не в виде страховки Роберта Ранда.
Марико отставила свою чашку и промокнула губы салфеткой.
— Извините меня, пожалуйста, — сказала она. — Я очень устала и поэтому не совсем поняла, что вы говорите. Вы сказали, что сенатор похитил свою собственную дочь из загородного дома на Ямайке, передал ее людям, которые промыли ей мозги, и устроил, чтобы она обосновалась на новом месте под новой личиной. Затем он взял более ста пятидесяти тысяч долларов собственных денег и переправил их в виде подложной выплаты по страховому полису и ложного наследства. То ли это, что вы рассказали нам?
Алекс кивнул.
— Я не притворяюсь, что не знаю почему, и у меня нет никаких доказательств. Но я больше чем наполовину убежден в этом. Более того, это единственное объяснение, которое я вижу на сегодняшний день. Откуда еще могли прийти эти деньги?
В замешательстве Марико произнесла:
— Но как отец мог решиться на такое в отношении своей дочери? Как он мог быть счастлив, если не мог видеть ее? Как он мог радоваться полноте жизни, если не мог разделить с ней ее будущее?
— Здесь, в Японии, — сказал Алекс, — вы понимаете преемственность поколений. Вы очень сильно чувствуете ценность семьи. Но это не всегда так в других частях мира. Там, где я родился, у некоторых родителей инстинкты львов-одиночек: в определенных обстоятельствах они способны на определенный каннибализм, они пожирают своих отпрысков. Вижу, вы сомневаетесь, но я говорю вам это из собственного опыта. Мои родители были алкоголиками. Они почти уничтожали меня как эмоционально, так и физически. Они били, резали меня и причиняли мне вред сотнями разных способов. Они были зверями.
— Здесь, в Японии, — сказал Алекс, — вы понимаете преемственность поколений. Вы очень сильно чувствуете ценность семьи. Но это не всегда так в других частях мира. Там, где я родился, у некоторых родителей инстинкты львов-одиночек: в определенных обстоятельствах они способны на определенный каннибализм, они пожирают своих отпрысков. Вижу, вы сомневаетесь, но я говорю вам это из собственного опыта. Мои родители были алкоголиками. Они почти уничтожали меня как эмоционально, так и физически. Они били, резали меня и причиняли мне вред сотнями разных способов. Они были зверями.
— У нас тоже иногда встречаются такие.
— Но гораздо реже.
— Даже один — слишком много. Но то, что сделал отец Джоанны... Это выходит за рамки моего понимания, — произнесла Марико, глубоко опечаленная мыслями об этом.
Алекс улыбнулся так очаровательно, что на мгновение Марико пожалела, что не встретила его раньше Джоанны. Он сказал:
— Это выходит за рамки вашего понимания, потому что вы так утонченно цивилизованы, Марико-сан.
Она покраснела и приняла этот комплимент медленным кивком головы.
— Но есть кое-что, что вы не принимаете в расчет, — сказала Джоанна Алексу. — Сенатор нанял вас, чтобы найти его дочь. На эти поиски он истратил целое маленькое состояние. Зачем он так делал, если все это время знал, где она находится?
Подлив себе еще чая, Алекс сказал:
— Чтобы запутать следы, вот почему. Он играл роль понесшего тяжелую утрату отца, который не остановится ни перед чем и не пожалеет ничего, чтобы вернуть своего ребенка. Кто мог заподозрить его? А он мог позволить себе играть в такие дорогие игры: у него намного больше миллионов, чем у меня.
Джоанна помрачнела:
— То, что он сделал со мной, если он сделал это со мной, не было игрой, — сказала Джоанна.
— Здесь я не спорю с вами, — произнес Алекс.
Тогда, пару минут назад, Алекс взял руку Джоанны, теперь она непроизвольно коснулась его. И снова Марико, держа двумя руками свою чашку чая, с наслаждением наблюдала за ними. Джоанна сказала:
— Алекс, тогда в среду днем, в такси, когда вы впервые упомянули это имя — Томас Шелгрин — вы дали ясно понять, что он не нравится вам.
— Или я не доверяю ему, — сказал Алекс.
— Почему нет?
— Он манипулирует людьми.
— Разве не все политики такие?
— Я не обязан любить их за это.
— Но они всегда будут с нами.
— Также мы все когда-нибудь встретим смерть, но иногда я чувствую себя лучше, если отгорожусь от нее. Шелгрин более гладкий, чем большинство политиков. Он скользкий.
Алекс взял себе сэндвич, поколебался и, не кусив, положил его на место. Кажется, он потерял аппетит.
— Я общался с Шелгрином достаточно долго и в жизни никогда не видел более расчетливого и так тщательно контролирующего себя человека. В конце концов, я подсчитал, что он пользовался всего лишь четырьмя выражениями лица, которые надевал на публике: трезвый, внимательный взгляд, который он использовал, когда хотел внушить, что внимательно прислушивается к взглядам избирателей; отеческая улыбка, которая морщила все его лицо, но не проникала ни на микрон глубже; строгая холодность, когда он хотел выказать себя много работающим, деловым парнем; и печаль, которой он пользовался, когда умерла его жена, когда исчезла его дочь, и всегда, когда его звали произнести речь на похоронах кого-нибудь, кто внес большой вклад в его избирательную компанию. Думаю, манипулирование людьми доставляет ему удовольствие даже больше, чем среднему политику. Для него это что-то вроде мастурбации.
— Фу-у! — произнесла Джоанна.
— Извините, если я выразился несколько сильно на его счет, — сказал Алекс, — но я так чувствую. А сейчас впервые предоставилась возможность рассказать кому-нибудь. Он был солидным клиентом, поэтому я всегда скрывал свои чувства. Но несмотря на все деньги, какие он истратил на поиски Лизы, и несмотря на все его слезы по поводу пропажи его маленькой дочурки, я никогда не верил, что он был настолько опустошен этим похищением, как хотел, чтобы все думали. Он казался... пустым. Когда смотришь в его глаза, там холод, пустота.
— Тогда не лучше ли нам прекратить? — спросила Джоанна.
— Прекратить что?
— Все это расследование, которое мы сейчас ведем.
— Мы не можем. Не сейчас.
Джоанна нахмурилась.
— Но если сенатор оказался таким, как вы говорите... если он способен... ну, возможно, самым лучшим для нас было бы забыть его. Теперь я немного знаю, почему я жила отшельником, почему я страдала. Как вы сказали, я была запрограммирована. И я совсем не обязана знать что-либо еще. Я могу жить, и не зная, как это было сделано и кто это сделал, и зачем.
Марико взглянула на Алекса.
Их глаза встретились.
"Ему не нравится, что Джоанна говорит больше, чем я", — подумала она.
Марико заговорила первая.
— Джоанна, сейчас ты можешь говорить так и верить в это. Но позже ты изменишь свое мнение. Каждый должен знать, кто он и каково его предназначение. Каждый должен знать, зачем и каким образом он попал туда, где он сейчас находится. Иначе нет оснований для роста и перемен и ни к чему дальнейшее путешествие по жизни.
— Кроме того, — сказал Алекс, избрав менее философский подход, — теперь слишком поздно уходить в сторону. Они этого на позволят. Мы узнали слишком многое. Когда я переехал к вам и нанял охранника для палаты Уэйна, и когда мы позвонили в Англию, мы зашли слишком далеко. Мы ступили на тропу войны. По крайней мере, так теперь это выглядит для них. Поэтому теперь мы мишени.
Джоанна удивленно вскинула брови.
— Вы думаете, они могут попытаться убить нас?
— Или хуже, — сказал Алекс.
— Что может быть хуже?
Алекс отодвинул стул и встал. Он подошел к небольшому окну, повернулся к женщинам спиной и задумчиво посмотрел на Гайон и темный город за ним. Затем он повернулся и сказал:
— Вы хотите знать, что может быть хуже. О'кей. Может быть, однажды мы все проснемся в разных частях света, каждый с новым именем, новым прошлым и новой памятью. И мы не будем знать, что когда-то были Джоанной Ранд, Марико Инамури и Алексом Хантером.
Джоанна болезненно побледнела, как будто бледный лунный луч просочился сквозь окно и ничего в комнате не осветил, кроме ее лица.
— Сделают ли они это снова? — спросила Марико.
Алекс пожал плечами.
— Почему нет? Это очень эффективное средство заставить нас замолчать. И действуя таким образом они не оставляют никаких трупов, чтобы волновать полицию.
— Нет... нет, — тихо, затравленно произнесла Джоанна, — все, что происходит со мной в Японии, все, что я есть и кем хочу быть, все это стерто из моего мозга.
Марико вздрогнула.
— Но почему? — задала вопрос Джоанна. В расстройстве она ударила кулаком по столу так, что зазвенели чашки и блюдца... — Почему все это случилось? Это безумие. В этом нет ни капли смысла.
— Не правда, — сказал Алекс, — в этом даже очень много смысла для людей, которые это сделали.
— Для нас это тоже имело бы определенный смысл, если бы мы знали то, что знают они, — сказала Марико.
Алекс кивнул.
— Правильно. И мы не будем в безопасности, пока на самом деле не узнаем то, что знают они. Как только мы поймем, что двигало ими при превращении Лизы в Джоанну, мы сможем разоблачить их. Мы выступим в прессе. Что-нибудь вроде: похищенная дочь возвращается в семью живой через много лет. И когда мы сделаем так, когда поставим похитителей в центре внимания общественности и сделаем их уязвимыми для правосудия, когда у них не останется никаких тайн, тогда у них не будет повода схватить нас и сыграть в их грязную игру с изменением имени.
— Не будет повода кроме мести, — произнесла Джоанна.
— Пожалуй, — допустил Алекс. — Но, возможно, для них это будет уже неважно, раз игра окончена. Но если это важно, то мы рассмотрим и этот вариант. Сейчас мы действительно в серьезной опасности, пока ищем следующий шаг, и это будет продолжаться до тех пор, пока у нас не будет достаточно фактов, чтобы предать эту историю огласке, и пока у них будет шанс остановить нас.
— Так какой же следующий шаг? — спросила Джоанна.
Алекс вернулся к столу и взглянул на Марико. Пока говорил, он постоянно покручивал кончик уса.
— Марико-сан, у вас есть дядя — психоаналитик.
— Да.
— И иногда он пользуется гипнотической регрессией, чтобы помочь своим пациентам.
— Верно, — сказала Марико. В течение нескольких лет она пыталась уговорить Джоанну посетить ее дядюшку Оми, но всегда безуспешно.
Алекс повернулся к Джоанне.
— Он может попытаться открыть ваше подсознание и помочь вам вспомнить кое-что, что вам необходимо знать.
Джоанна отнеслась к этому скептически.
— Да? И что же, например?
— Например, имя человека с — механической рукой.