— С особой жестокостью. Отрубив предварительно голову.
— Хорошо. А вы что здесь делаете, рядовой? Позовите сюда кардинала Мадженту, быстро! По дороге к дворцовому палачу.
Набирающее силу утреннее солнышко пронзило своими лучами старые ставни, легкий сквознячок доносил до гостевых комнат неповторимый букет из красильни, а чисто вымытый, разомлевший со сна князь Ярославский лениво внимал из-под одеяла отчету Иванушки о том, как он провел три дня в его отсутствие.
— …ей-Богу, Сергий, вместо своей прогулки верхом тебе надо было остаться с нами и посмотреть город. Ты столько потерял! Даже я, уж на что много чего читал о Мюхенвальде… Да и вечерами тут ого-го чего бывало — Гарри швырялся деньгами направо и налево! Я предлагал заплатить — но он ни в какую! Говорит, что мы спасли ему жизнь, что мы — его гости… Даже неудобно… Надо будет его как-нибудь отблагодарить… А еще он вчера сводил меня в музей одной картины. Ты представляешь, огромный зал, а на стене висит загрунтованный холст в золоченой раме. Я сначала ничего не понял, а это оказалось самое знаменитое произведение Теодоруса — «Белый Квадрат»! Чуть не выставил себя посмешищем перед всей публикой — а ты же знаешь, что когда на тебе еще и эти вондерландские костюмы, то кажется, что все смотрят только на тебя… Ну, вот — этот шедевр — абсолютно белый квадрат на абсолютно белом фоне, и непросвещенному дилетанту кажется, что на полотне вообще ничего нет, но истинные ценители говорят, что если вы смотрите на картину Теодоруса и видите только белое полотно — вы смотрите не на картину Теодоруса. Во всем мире существуют только две авторские копии…
— А ты видел?
— Что?
— Ну, квадрат-то сам, что же еще.
— Да, естественно, хотя с первого раза редко кому это удается. Когда на нее смотришь под определенным, постепенно меняющимся углом, при определенном освещении, закрыв один глаз и прищурив другой, и быстро приближаясь-отдаляясь…
— …ты налетаешь на эту картину с размаху…
— …и тогда тебе начина… А ты откуда знаешь?! — ухватился за лоб Иван.
— Я что-то угадал?
— Д-да нет… — смущенно пожал плечами царевич. — Гм. Так о чем это я?
— Об угле.
— А, ну да. Так вот. Вондерланд — страна, углем небогатая, и поэтому все запасы этого топлива ей приходится закупать в Лотрании. Но, благо, зимы здесь короткие и не слишком холодные…
За окном из общего шума большого города — грохота копыт и колес по булыжной мостовой, окриков возниц, мерного топота городской стражи, зазывного речитатива бродячих торговцев, певцов и проповедников — выделился один — подъехавшей и остановившейся большой повозки, запряженной как минимум парой лошадей. Открылась дверца, откинулась лестница, вышел человек — один — и зашел в контору красильни.
— …башня была построена самим Джеронимо Куллиганом, она необычна даже для архитектуры нашего времени, а уж тогда и впрямь была чудом — злые языки говорят, что во время ее открытия, когда покрывало было сдернуто, вся она обрушилась, а остались лишь не убранные еще строительные леса, но архитектор сумел убедить тогдашнего Шарлеманя, что это леса были из камня, а сама башня так и была задумана — из металлических конструкций, и король подумал, и решил, что каменных башен в любом городе мира в изобилии, а…
Краеведческо-следопытческий доклад Иванушки был прерван нетерпеливым стуком в дверь, перемежающимся прерывистым дыханием.
— Войдите! — сразу же отозвался Волк.
— Это я, — влетел в апартаменты Санчес. — Там из дворца приехал барон фон Свиттер и хочет вас срочно видеть! По делу государственной важности! Срочно!
— Царевич, сходи, спустись к нему — я сейчас оденусь и тоже приду. Чтобы не заставлять его баронскую светлость ждать. Ладно?
Глаза Иванушки загорелись сумасшедшей надеждой.
— А если он получил известия от армии? Я имею ввиду — если армия разгромлена… То есть, я совсем не хочу сказать, что я рад этому, напротив, но, с другой стороны, и шантоньцы мне ничего не сделали плохого, то есть, я и им поражения не желаю, просто…
— Просто спустись к этому Фуфайкину и заговори ему зубы, пока я не приду, а?
— Иду! — и Иван, чуть не сбив хозяина с ног, бросился бежать. Едва отдышавшийся Санчес последовал за ним.
Через пять минут князь Ярославский при полном параде вальяжно вплыл в контору Санчеса, где он в лучшие для красильни времена принимал клиентов, и куда, за неимением более пригодного для обозрения посторонним человеком помещения, был препровожден барон фон Свиттер.
Отвесив куртуазный поклон — и где только успел научиться, пройдоха! — он поприветствовал вельможу.
— О, доброе утро, сэр Вульф, — с широкой улыбкой и крепким рукопожатием высокий сухопарый старичок-барон подошел к Волку. — Рад познакомиться с другом такого выдающегося человека, как принц Джон Лукомольский!
— Лукоморский, вы хотели сказать, — покраснев, вежливо поправил его принц Джон.
— Да-да, Лукомольский, я это и имел ввиду, — ослепительно улыбнулся им фон Свиттер из-под седых усов.
— Лукоморский будет правильнее, — предпринял вторую попытку Иван.
— Ах, да, извините, Мукомольский, прошу меня простить, эти иностранные слова так трудно всегда запоминаются…
— Не Мукомольский, а Лукоморский!
— Я и говорю — Мухоморский.
— Не…
— Не суть важно. — поклонился друг принца Мухоморского Иванушке с ухмылкой от уха до уха. — Ну, вот мы все и в сборе, и теперь можем выслушать посланца его величества, — отвесил еще один поклон сэр Вульф. Было похоже, что эта вондерландская гимнастика его просто забавляла.
— Да, конечно же, — изящно вернул поклон старик.
Иван нехотя и неуклюже сделал то же самое. Он кланяться не любил. И не в последнюю очередь потому, что считал это дело не достойным истинного мух… то есть, лукоморского витязя.
— Речь пойдет, как, наверное, уже догадалось его высочество принц Мухоловский, о продаже Жар-Птицы…
Пока друзья поднимались к своим комнатам, Иванушка болтал без умолку, не закрывая ни на мгновение рта — если королевич Елисей услышал бы его хоть краем уха, он бы пришел в отчаяние.
— Просто удивительно, Сергий, как быстро и просто все кончилось. Нет, не так уж быстро, вернее, да и приключений у нас… у меня, вернее, тебе-то это, наверное, так, пустяки, повседневная рутина, а мне хватало, еще долго будет что вспомнить, и, может быть, даже найдутся такие, о которых и перед братьями похвастаться не стыдно будет, только на ум сейчас что-то ничего не приходит, но ничего, должно же хоть что-нибудь быть, как говорится, переход количества в качество, нет, просто я имею ввиду, вот как забавно — во всех книгах успеха добивается именно третий и младший сын царя, и я еще об этом подумал, когда только отправился в путь, нет, конечно, я хочу сказать, что, если бы, к примеру, у старшего или среднего сына царя был такой попутчик, как ты, то у хоть какого распоследнего и премладшего не было бы ни единого шанса — как классно, Волк, что я тебя встретил!!! Вот подожди — только приедем домой — ведь ты поедешь ко мне в гости — а если захочешь — ты и жить у нас остаться сможешь, правда-правда… Только, Сергий, знаешь что? Одно меня смущает — ни в одной книге, которую я прочитал, или о которой хотя бы слышал, ты знаешь, «достать» и «купить» ни разу не были эквивалентны, то есть, «достать» — это означало все, что угодно — украсть, выиграть в азартные игры, выманить, выменять, отобрать… Только не «честно купить за свои деньги». Нет, я, безусловно, помню, что ты предлагал, и, как вот сейчас думаю, я все равно никогда бы не смог пойти ни на что такое даже ради Жар-Птицы… Наверное, из меня, в конце концов, витязь никудышный…
Серый, ковырнув зубочисткой в санчесовском универсальном замке, открыл их дверь и нырнул под свою кровать за мешками. Два — под его, два — под Ивановой.
— …То есть, я хочу сказать, что все кончилось хорошо, и я рад этому, честное слово, но как-то не очень героично. Ну, наверное, каков витязь, таковы и приключения — уж с королевичем Елисеем случилось бы такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ты же знаешь, какой он…
— Урод!!!
— Что?!?!?!
— Я убью его!!!
— Елисея?! Но он же…
— Какого, к лешему драному, Елисея, черти его гоняй по сковородке!!! Гарри!!! Где этот змеиный ублюдок?! Я ему!.. Я его!.. А потом!.. — Волк выхватил из ножен меч.
— Что? Что случилось, Серый?! — наконец, вышел из розового блаженства и обеспокоился Иван.
— Деньги! — с плеча рубанул он постель.
— Что — деньги? Какие?
— Твои деньги, турист несчастный! Твои! Птичьи! Деньги! Которые! Он! Спер! У тебя! Из-под носа! На баб! И вино! И теперь ты честно сможешь украсть, выиграть в азартные игры, выманить, выменять или отобрать свою золотую ворону — потому что у тебя осталось только три мешка!
— Деньги! — с плеча рубанул он постель.
— Что — деньги? Какие?
— Твои деньги, турист несчастный! Твои! Птичьи! Деньги! Которые! Он! Спер! У тебя! Из-под носа! На баб! И вино! И теперь ты честно сможешь украсть, выиграть в азартные игры, выманить, выменять или отобрать свою золотую ворону — потому что у тебя осталось только три мешка!
— Пустых?
— Полных. Но три. И где ты возьмешь здесь еще один — я не знаю. Я знаю, где бы взял я, но так ты же честненький! А-а-а-а, скотина!!! — и Волк, зарычав, пулей вылетел из комнаты.
После него в пыльном воздухе остались плавать пух, перья, клочки ваты и ниток. И почему-то царевичем овладела уверенность, что через пять, самое позднее, через семь минут, одним мини-сингером в мире станет меньше.
— Нет! Серый! Не надо! Не трогай его! Это же ГАРРИ!!! — Иван выскочил в коридор, пинком прикрыл дверь (зачем?) и попытался по звуку понять, куда побежал Волк.
Очень скоро снизу, со стороны красилен, до второго этажа долетели душераздирающие вопли отчаяния, смешивавшиеся с проклятиями и грохотом разрушаемой мебели и роняемых инструментов.
«Кричит,» — облегченно вздохнул царевич и взял низкий старт. — «Значит, жив.»
На чей счет это «жив» относилось, думаю, сомнений не возникало.
Когда царевич появился на пороге мастерской, глазам его предстала безрадостная картина разрухи и опустошения. Краска, высыпавшаяся из прорезанных мешков, ровным разноцветным ковром устилала пол. На полках не осталось ни одной целой реторты, бутылки или пробирки по той простой причине, что целых полок не осталось тоже. В дальнем темном углу испуганной кучкой жались мастеровые. Отрезанные от спасительного угла делали успешные попытки выскочить через разбитое окно. Судя по всему, страшное самосудилище приближалось к развязке. Мини-сингер был загнан на кучу тюков неокрашенной ткани в ближнем углу и прижат к стене. Тюки, и так сваленные как попало, под весом ваганта норовили вообще раскатиться, и тот балансировал на них как акробат, стараясь удержаться наверху. В значительной степени этой задаче мешала лютня, надетая на шею подобно щегольскому воротнику «от кутюр». На ушах подрагивали струны.
— Иди сюда, гад, я тебе нос отрежу, — уворачиваясь от катившейся ему под ноги ткани, уговаривал мини-сингера спуститься Волк.
— Уберите от меня этого психа! — выделывал вслепую кренделя ногами куртуазный певец, стараясь сохранить равновесие.
— Сергий, прошу тебя, не трогай его! — Иван кинулся к другу.
Гарри увидел, что идет его спасение.
— Принц Джон, пожалуйста! Я раскаиваюсь! Моя душа рыдает и терзается! — простер он руки к мягкосердечному Иванушке. — Я не хотел!
Серый, видя, что его законная добыча вот-вот от него ускользнет, решил форсировать события, и кинулся на штурм высоты.
Нечистый на руку менестрель, напуганный (если можно было напутать его еще больше) таким ходом событий, шарахнулся к стене, покачнулся, из-под ног его, подобно горной лавине, заскользили тюки, и он беспомощно и неумолимо покатился вместе с ними вниз.
Тюки наткнулись на край ближайшего чана и неохотно остановились.
Гарри остановился бы очень охотно.
Раздался короткий вскрик, в воздухе мелькнули ноги в дырявых носках сомнительного цвета, и темные воды (или химикалии?) чана с плотоядным плеском сомкнулись над многострадальной головой лукавого трубадура.
Как говорил в таком случае автор «Приключений лукоморских витязей», если в начале повести на заднем плане есть чан с краской, то в конце он должен обязательно булькнуть.
Потрясенный происшедшим, Иван долго бы стоял и смотрел на место последнего упокоения гениального поэта, если бы с другого конца мастерской опять не донеслись недобрые крики.
Царевич зыркнул вокруг.
— Это не я, — пожал плечами князь Ярославский.
— Это голос Санчеса! С ним что-то неладно! — и, не дожидаясь реакции Серого, Иванушка бросился бежать по направлению к шуму. Разбойник последовал за ним.
— Верни мне мои деньги! — потрясая маленького красильщика за грудки, орал разряженный толстомордый усатый бургер (или, все таки, бюргер?), по одежде и манерам похожий на купца или лавочника, не в обиду никому из представителей этих достойнейших профессий будет сказано. — Я знать не хочу, что у тебя их нет! Я подам на тебя в суд самому королю! Халтурщик! Бездельник! Шарлатан!
Серый, молча наблюдавший эту сцену неподалеку, криво ухмыльнулся Ивану.
— Тебе это ничего не напоминает?
Иван нахмурился и шагнул вперед.
— Извините, уважаемый господин. Я — Лукоморский царевич Иван, и являюсь на данный момент гостем этого благородного мастерового. Могу ли я узнать, чем вызван ваш гнев, ибо наблюдаемая картина заставляет меня тревожиться за здоровье и самочувствие нашего доброго хозяина.
Человек, застигнутый врасплох, выпустил из рук Санчеса и удивленно повернулся к Иванушке.
— Весьма удивлен, ваше высочество, что при вашем титуле и положении вы не нашли в нашем городе более достойного места для проживания. Меня зовут Александер Иогансен, и я имею несчастье быть клиентом этого жалкого тряпкомарателя. Я имею ввиду, что на протяжении долгих лет работал с его почтенным отцом, да будет земля ему пухом, и всегда наша компания была удовлетворена качеством работы «Веселой Радуги», но это ничтожество… — и он снова от души тряхнул белобрысого парнишку так, что у того зубы застучали. — Это ничтожество уже который раз подряд умудряется испортить целые партии дорогой ткани, и если раньше я пытался усовестить его по-хорошему, то сейчас мое терпение лопнуло и, слава Памфамир-Памфалону, срок нашего контракта истекает через две недели — иначе я или разорился бы, или убил бы это чудовище.
— А в чем его вина? — полюбопытствовал Серый. Легкомысленный красильщик всегда нравился ему, и несмотря на то, что он был другом и собутыльником усопшего менестреля, он бы не желал Санчесу никаких неприятностей.
— Мои покупатели — портные — угрожают мне судом и разрывом контрактов! — отчаянно возопил Иоганнес. — Мало того, что из-за этой дурацкой войны фасоны и так меняются чуть ли не раз в месяц — они еще и получают претензии от своих клиентов, что вещи, сшитые из тканей, окрашенных этим дармоедом, то быстро рвутся, то пачкают владельцев краской, то линяют уже после второй стирки и их приходится отдавать прислуге! — обреченно взмахнул руками несчастный купец, позабыв при этом выпустить из огромного мохнатого кулака Санчеса. — Они требуют от меня возмещения убытков, а я всего лишь хочу получить свои деньги за последнюю партию с этого позорища славного ремесла красильщиков!
— Хм, видите ли, многоуважаемый господин Иоганнес, — зацепившись большими пальцами за проймы жилета, мягко проговорил Сергий. — Ваше сообщение о том, что вещи линяют после второй стирки меня чрезвычайно обрадовало.
Изумление, отразившееся на лице купца, по экспрессии могло соперничать только с выражением физиономии Санчеса.
— Дело в том, что я являюсь представителем Ярославского товарищества, и привез в этот раз господину Санчесу новую партию особых химикатов. Он поведал нам о существующей проблеме сбыта, и мы, получив от его мастерской хорошую предоплату, разработали этой проблеме решение.
Кулак Иоганнеса разжался, и господин Санчес в изнеможении брякнулся на пол.
— Какое решение? — недоверчиво склонил голову купец.
— Простое, как все гениальное. Поскольку вещи после второй стирки становятся непригодными для носки, их владельцам ничего не остается, как идти к портному и заказывать новые. А те их к этому времени будут ждать с новыми фасонами, и таким образом, если все красильни города будут использовать нашу находку…
На купца снизошло озарение.
— Батюшки! Так ведь это же — золотое дно!!! — выпучив глаза, выдохнул он.
На разбойника снизошло озарение тоже.
— Вот именно, золотое, и, поскольку наш опыт прошел успешно и послужит решением такой крупной проблемы, я предлагаю возместить нашему хозяину часть стоимости технологии в золото-валютном эквиваленте.
Иоганнес безоговорочно отвязал от пояса кошелек и вложил его в несопротивляющуюся руку ошарашенного красильщика, откуда его очень быстро извлекла и спрятала подальше другая ловкая рука, пальцы которой мимоходом успели сложиться в выразительную фигу.
С поклонами и заверениями в вечной дружбе и сотрудничестве купца выпроводили.
— Сергий! Как ты сейчас говорил!!! — только и сумел вымолвить Иванушка, все переговоры простоявший с неприлично открытым ртом. — Когда ты успел научиться так?!..
Серый в кои-то веки выглядел растерянным.
— Ты знаешь, царевич, это очень долго надо объяснять, но, короче говоря, как сказала Ярославна, это — что-то вроде магии, хоть и не магия в чистом виде. Когда я говорю — именно говорю — с каким-нибудь человеком, я могу улавливать… как бы это сказать… — он замялся, — ну, вроде очертаний его мыслей, или отпечаток разума… Я его чувствую, я на него настраиваюсь, или подстраиваюсь под него… Короче, это все довольно сложно растолковать… Тем более, что я и сам не совсем понимаю, что это и как происходит… Или, точнее, совсем не понимаю.