– А-а! – как безумный, зарычал Чёрный хан. – Ты?! Опять?!
Вверху на уступе послышался шорох парчи. Удача быстро запрыгнул на ступени и взбежал каменной лестницей туда, где был мрачный зев углового проёма. На уступе никого не было. Однако за полукруглым выступом оказался ровно обработанный сводчатый проход. Толстая, обитая бронзой дверь в глубине прохода была распахнута, а за порогом на стене играли разноцветные пятна отблесков яркого неверного света. Так могли сверкать только сокровища, и он настороженно ступил под свод, чувствуя неизъяснимое, будто железо вблизи магнита, притяжение, завлекающее глянуть на них хотя бы одним глазом. Подозрительный своим необъяснимым предназначением чёрный каменный столб в нише у пола заставил его замедлить шаг. Однако видимых признаков ловушки он не обнаружил и, увлекаемый мыслями к сокровищнице, не стал тратить время на его изучение.
По мере приближения к порогу и к двери, казалось, сам воздух начинал мерцать, нанизанный на невидимые дрожащие лучи. Он переступил через порог и очутился у каменных ступеней короткой лестницы, которые вели влево и книзу, в тесный безлюдный подвал с низким потолком. Три больших сундука были распахнуты, стояли у трёх стен против выставленного посредине золотого светильника, над которым высоко и широко поднималось белое пламя коптящего огня. Сияние и бесчисленные отблески драгоценных алмазов, синих и красных сапфиров, зелёных изумрудов среди золотых и серебряных монет разных стран, изделий из золота, украшенного драгоценными камнями и жемчугами оружия слепили и ошеломляли. Казалось, никто не мешал ему спуститься и брать, сколько он сможет унести.
Он невольно шагнул к лестнице, и в последнее мгновение какое-то пронзительно тревожное предчувствие, которого он ожидал, как страж в ножном дозоре близкую опасность, вдруг заставило его живо отступить в сторону и развернуться. Она бросилась на него сзади, точно кошка на добычу. В последнее мгновение перехватив тонкую, но сильную руку, он рывком отвёл клинок трёхгранного стилета от своей левой груди. Прекрасное даже в ярости лицо исказилось белозубым оскалом, она завизжала и ринулась грудью на грудь, когтями свободной руки целя ему в глаза, как будто перед ней был самый ненавистный враг. Он вывернул девичью руку и стиснул пальцами болевые точки округлого локтя. Её стилет и его сабля упали одновременно, звонко покатились к сундукам с переливающимися блеском сокровищами. И тут на шею ему из ниши над входом свалился большой удав.
От неожиданности он выпустил руку неистовой женщины. Удав обхватывал его кольцами, сдавил плечи, в то время как дочь хана разбойников кинулась за стилетом. Холодея от ужаса, Удача бросился вон из сокровищницы и на ходу всеми пальцами вцепился в морду чешуйчатой смерти, сдавил её, что было силы. Так они и появились на уступе. Он задыхался от стягивающего горло и грудь туловища удава, в свою очередь пытаясь душить его самого, а за ним, будто летящая на крыле жемчужного плаща ведьма, неслась вооружённая стилетом красавица. В глазах потемнело, уши заполнял нарастающий звон близкого удушья. Отступая к лестничному спуску, он намеренно опрокинулся и свалился, полетел вниз. Ему повезло, туловище удава, как он и надеялся, превратило для него их падение в мягкое приземление. А израненный до крови и оглушённый этим падением на рассыпанную по земляному полу щебёнку старый удав стал медленно ослаблять хватку. Удача смог судорожно вздохнуть, невольно гадая, послышался ему душераздирающий женский крик отчаяния или она, действительно, закричала. Если да, то отчего? Звон в ушах и туман перед глазами постепенно рассеивались.
– Убей его, Ахмед! – умоляя, жалко завыла сверху вдруг ставшая несчастной молодая женщина, словно из-за него потеряла очень близкое существо или самую последнюю надежду на спасение. – Убей!
Удача поднялся на колено, с трудом встал на ноги и сразу увидел у входа хромающего на левую ногу Ахмеда. Очевидно, евнух вывихнул её и потому нескоро добирался по его следам. Обгоревшее, потому особенно страшное лицо Ахмеда не обещало ему ничего, кроме самой лютой смерти. Сторонясь места продолжающейся у лестницы схватки хана и князя, Удача по дуге, чтобы удлинить гориллоподобному врагу расстояние до неизбежной встречи, отбежал к яме и возле трупа степняка подхватил длинный охотничий нож, который можно было использовать, как боевой. Ахмед ринулся на него, как дикий бык. Продолжая сдавливать пальцами левой руки морду слабеющего удава, он принял размашистый сильный удар сабли на клинок ножа, уклонился вбок, и плечом лишь подтолкнул евнуха под мышку. Не удержавшись с быстрого движения на краю обрыва, гориллоподобный Ахмед, как подкошенный, грузно рухнул в кишащую змеями яму. Безъязыкий жуткий, полный ужаса вопль вырвался оттуда, и оглушённый им Удача рубанул ножом по удаву, ещё и ещё раз, и высвободился из его чудовищных объятий.
Отбросив то, что осталось от удава в ту же яму, он постепенно унял дрожь по всех мышцах тела. Карахан загнал князя наверх, в проход к сокровищнице, и он слабо удивился, куда же делась Чёрная Роза, и неужели её самоуверенность могут надорвать опасные чувства извращённой привязанности к земноводной твари. Он направился к вырубленным ступеням и, переступая сразу через несколько, вновь поднялся на уступ.
Карахан теснил не успевшего восстановить силы Белого князя к распахнутой двери у порога входа в сокровищницу. Возле чёрного столба в боковой нише сабля князя опять серьёзно ранила его в живот.
– Так оставайся же здесь, хранить мои сокровища! – прохрипел хан и с размаху ударил подошвой сапога в основании чёрного столба, выбил каменный клин.
Столб опасно затрещал, покрылся разрастающейся паутиной трещин и продавился от тяжести, какую удерживал. Князь воспользовался секундной возможностью отвлёкшегося на выбивание клина противника сблизиться с ним и полоснул лезвием под левым ухом. Кровь из вены брызнула на доспех хана. Отбив его саблю, князь грудью прижал Чёрного хана к стене, словно в нелепом танце, провернулся с ним на месте, и оттолкнул туда, где был до этого. Трещины змеями из растревоженного клубка расползались по угрожающе хрустящему, словно оживающему своду, от которого посыпалась пыль, каменная труха. Надо было поскорее уходить. Едва князь отступил к уступу, на его глазах рухнула часть свода, заглушая невнятный возглас и сумасшедший хохот Карахана. Трещины продолжали неумолимо ползли за князем от грохочущего обвала, как будто им придало силу ханское проклятие.
– Надо бежать! – перекричал он стук падения камней, увидев перед собой Удачу.
Тот подхватил на руки безвольно сидящую в углу красавицу, прыгая через ступени, быстро последовал за ним. Но опасения князя оказались напрасными. Разветвление трещин прекратилось, словно с последним вздохом раздавленного хана воздействие его проклятия теряло силу. Удача поставил молодую женщину на ноги, схватил за локоть и заставил идти. Она покорно и бездумно подчинилась. Белый князь прихватил факел, и они втроём быстро покинули наполненное мёртвыми телами помещение, заспешили удалиться подальше от его мрачных тайн.
10. Пропажа шкатулки
На обширном ровном участке горного склона, лишь с одним пригодным для проезда телег и повозок спуском к бескрайней степи, шла тяжёлая работа по возведению крепости. Почти сотня пленных вырубали на каменоломне необходимые камни, обтёсывали их и отвозили к постройкам, где другие рабы производили кладку. Их всех обрекали на изнурительный подневольный труд щедрые на наказания плетьми вооружённые охранники-надсмотрщики. Надсмотрщиков было около трёх десятков. Одни из самых верных людей Карахана, уже извещённые о событиях в котловине, они со злой подозрительностью следили за поведением работающих невольников и ожидали самого хана, без него не смели принять решение, что им делать в таких обстоятельствах.
Было безветренно и душно. В небесной сини не заблудилось ни одного барашка облачка. А яркое солнце поднялось высоко, уставилось на северо-восточные уклоны Чёрных гор, на бескрайнюю примыкающую к ним степь. Мучимый жаждой от одного вида безводной степной равнины Гусейн был среди тех, кто возводили стены. Передёрнувшись от очередного удара кнута, он поторопился схватить камень, понёс его к месту непосредственной кладки. Всё тело гудело от непривычного труда, израненные и опухшие пальцы и ладони ныли от боли. Глаза опять защипало из-за пота, а он не мог позволить себе опустить камень даже на мгновение и смахнуть капли, которые скатывались со лба на брови, с них на веки. С неприязнью и завистливым ожесточением он поглядывал на каменоломни. Там, по его убеждению, многие пользовались возможностями работать медленнее, делая вид, что отламываемые и обтёсываемые камни было слишком прочными. Тогда как ему приходилось мучиться, не разгибая спины, носить их с рассвета и до темноты, и иссыхать от скудной и отвратительной пищи, не восполняющей растрачиваемые силы.
Он первым увидел в небольшой щели справа каменоломни бронзового от загара молодого человека, появление которого было подобно выходу воинственного духа из недр земли. Но молодой человек не был духом, его рука быстро размахнулась и что-то метнула. Нож ярко сверкнул на лету, и заметивший молодого человека надсмотрщик зашатался как горький пьяница. Охранник, что был рядом, встрепенулся, вскинул и поспешно швырнул в ответ свой дротик. До слуха Гусейна донёсся стук наконечника о скалу, а странный молодой человек, который смог ловко увернуться от дротика, не дал тому упасть, перехватил, метнул обратно, и пронзённый насквозь своим же оружием головорез повалился за валун. Под выкрики тревоги других надсмотрщиков в той же щели возник седовласый мужчина, в котором Гусейн неожиданно узнал Белого князя. Большая сабля в руках князя после короткой схватки рассекла кожаные с железными наклёпками доспехи третьего охранника, последнего из троих, что сторожили подступы к каменоломне со стороны горного выступа.
– Отец! Я здесь! – бросаясь навстречу князю, вдруг закричал один из работающих там пленных, худой и высокий, почти ещё юноша с прядями вьющихся светлых волос.
После краткого замешательства остальных надсмотрщиков, послышались гортанные приказы десятников. Забеспокоились и охранники в крепости. Один грубо оттолкнул Гусейна, побежал к воротному проёму в стене, от которого было шагов полтораста до каменоломни.
Сын Белого князя подхватил увесистый камень, присоединился к отцу и Удаче, и они стали отступать к щели, намереваясь скрыться там, откуда появились. Однако некоторые из пленных тоже схватились за камни, четверо кинулись к оружию убитых надсмотрщиков. Как будто судорога пробежала по прекратившей работать рассеянной толпе измождённых людей. Им не хватало только клича вождя, и Удача бросил такой клич.
– Вперёд! – зычно выдохнул он всей грудью. – Чёрный хан мёртв!
И побежал навстречу сбегающимся, чтобы выстроиться в единый отряд, надсмотрщикам. За ним устремились князь с сыном, потом одни, затем другие пленённые разбойниками мужчины.
– А-а-а! – набирал силу отчаянный многоголосый вой большинства рабов, которые осмеливались бросить вызов своим мучителям, и тех, кто поверил, и тех, кто не верил, словам о смерти хана.
Волнение перекинулось за недостроенные стены крепости, где охранников было меньше. Крупный камень, брошенный с верха стены, размозжил голову одному их них, и камни полетели отовсюду, иногда сшибаясь с встречным полётом дротиков надсмотрщиков. Сначала убитых или раненых среди восставших было больше, но их озлобление росло, и численное превосходство решило исход сражения. Четверть часа спустя от крепости с победными воплями вооружённая толпа ринулась к каменоломням, но там тоже добивали последних врагов. Уже убитых разрывали, терзали, затаптывали, не в силах утолить вспыхнувшую пламенем ненависти жажду мести.
Выход из подземелья в щели скалы дочери Карахана привлёк внимание озверевшей, измазанной кровью толпы, и она завыла от радости.
– Бей и эту суку! – изрыгала она призывы. – Дави отродье хана!
Факел догорал в руке Чёрной Розы, как и её жизнь. В отличие от языка пламени, который боролся за продление каждой секунды своего огненного бытия, она казалась равнодушной к тому, что её ожидало. Жемчужный плащ обречённо свисал с её опущенных плеч, она уронила факел и бессознательно поправила скрепляющую его серебряную запонку. Толпа со звериным рёвом хлынула к ней, как огромная волна неистовой бури к утлому судёнышку. Но когда до неё оставалось не больше двух десятков шагов, передних обогнал тот, кого дочь хана считала виновником обрушившихся на неё несчастий.
Удача резко обернулся, закрыл её грудью, раскинув в стороны руки с окровавленным ножом и саблей.
– Она моя!! – крикнул он так грозно и решительно, что первые из бегущих словно налетели на стену, приостановились, задерживая собой остальных.
Они столпились, ещё пылая слепой яростью, и он снова сквозь зубы грозно повторил так, чтобы слышали все:
– Она моя!
С минуту все стояли на месте. Толпа постепенно остывала, разделялась отдельными настроениями и выражениями лиц. Кто-то сзади развернулся и устало побрёл обратно к недостроенным крепостным воротам. За ним последовали другой, третий, затем сразу несколько мужчин откололись от прочих, на ходу роняя или выбрасывая камни и булыжники. Вскоре Удача и дочь хана видели перед собой только удаляющиеся спины освобождённых пленников, уже озадаченных тем, что ж делать им дальше. Они разбредались, однако в большинстве своём собирались в тенях ставшей никому не нужной крепости для обсуждения своего нового положения.
– Пошли, – негромко сказал Удача молодой женщине.
Он направился от крепости к спуску с горы, туда, где в её подоле успел заметить в тени скалы табунок стреноженных и осёдланных коней надсмотрщиков, явно подготовленных для поспешного бегства на случай появления Карахана либо захвативших котловину врагов. Она пошла за ним, но так же равнодушно, как и ожидала страшную смерть. Он обогнул скалу, и вскоре уже был возле обеспокоенных его приближением лошадей.
Развязав ноги двум из них, самым крепким и выносливыми, он услышал шорох сухой травы, без настороженности подминаемой торопливыми шагами. В тень скалы как будто нырнул посланник бухарских купцов, которого по разорванным штанам и без дорогой верхней одежды можно было самого принять за оказавшегося в полосе неудач разбойника.
– Ты хочешь отпустить её? – без обиняков и обычных восточных приветствий полюбопытствовал он у Удачи, имея в виду дочь Карахана.
Удача проверил подпруги, затянул их, потом только отозвался.
– Тебе что за дело?
Купец не обиделся и примирительно вступился в объяснения.
– Ты меня считаешь трусом за неучастие в схватке с охранниками. Но Карахан меня не сегодня, так завтра отпустил бы. Понял бы, что сделал ошибку, и отпустил бы. Зачем же мне было драться с его людьми и, может быть, погибнуть?
Удача распрямился перед ним, похлопал буланую лошадь по крупу, успокоил животное. После чего сообщил ему новость, как человек, знающий о ней не понаслышке
– Вам, купцам, больше нечего бояться Чёрного хана. Он мёртв, и разбойники его истреблены или рассеяны.
– Вот оно что. – Бухарца новость не обрадовала. Он подозрительно осмотрел собеседника с ног до головы, понял, что тот не врёт. – Отчего ты решил, что я купец? Я не купец, меня наняли для сношения с ханом.
Удача не проявлял никакого желания верить его вранью. И бухарец перестал выдавать себя не за того, кем был.
– Плохо, плохо, – заметил он, помолчав и мрачнея. – Ты считаешь, раз хан мёртв, это хорошо. А я боюсь, купцы не обрадуются, как не радуюсь я сам. Мы платили ему одному, знали его слабости. А теперь объявятся ненасытные шайки, и главарь каждой захочет требовать такой же платы, какую брал Карахан. – Он присел, чтобы развязывать ноги пегой лошади, которая ему приглянулась. – Надо не откладывая предупредить купцов.
Удача не скрывал, что его удивили рассуждения бухарца. Когда глянул на Чёрную Розу, углы её губ тронула насмешка над озадаченным выражением его лица, но ему показался в этой насмешке и волнующий призыв, которому он не мог дать названия. Он подставил колено и подал девушке руку. Наступив сапожком на его колено, она не отвергла помощь, легко поднялась в седло.
– Я провожу тебя до Хивы, – предложил он.
– Ненавижу тебя, – последовал холодный ответ сверху лошади.
– Я сам провожу её, – пообещал бухарец. – Можешь не тревожиться. Дочь Карахана никто не посмеет тронуть. Многие пожелают видеть её союзницей.
Она вдруг стегнула Удачу по лицу плетью, тут же стегнула лошадь, и та взвилась, поскакала прочь от гряды. За нею запоздало погнался купец. Но пока Удача видел их, нагнать гордую наездницу купцу не удавалось. Он проследил, как она удаляется, заворачивая к югу, к мареву, потрогал жгучую полосу ожога на лбу и щеке. Кожа не была содрана, и это показалось странным, вряд ли девушку подвела опытная рука.
– Догнать, – пробормотал он, отзываясь призыву, застучавшему в голове. – Догнать.
Но он знал, что не сделает этого, никогда не сможет быть рабом женщины. Поглощённый волной противоречивых чувств и порождаемых ими мыслей, он вздрогнул от неожиданного вкрадчивого голоса за спиной.
– Чёрный хан, правда, мёртв?
Нехотя обернувшись, он узнал Гусейна. Тот тоже смотрел вслед достигшим предела видения точкам всадников, одновременно выбирая коня из тех, что остались в табунке.
– Этих трёх я забираю, – Удача указал на нужных ему самому. Для себя, для Белого князя и его сына.
– Хорошо, – охотно согласился Гусейн, отступая к другим. – Они все хороши.
Удача смотрел, как он готовится отъехать и не испытывал к нему тех чувств, которые нужны для наказания убийцы. С того времени, когда порочный красивый перс умер на его глазах на берегу моря, он стал свидетелем таких преступлений, стольких, и им вызванных, смертей, пережил такие впечатления, что то событие поблекло и почти исчезло в его памяти. Даже слова о золотой розе с рубином не возбуждали прежнего любопытства после увиденного в подземной сокровищнице. Он отвернулся от отъезжающего Гусейна, но за маревой далью заросшей полынью и ковылём степи не было уже никаких признаков движения.