— Краббе будет настаивать, чтобы мы включили ту организацию в список запрещенных, — предупредил Плоуг.
— Ха! Я только что победил Биргитту Аггер, злую северную королеву, так неужели испугаюсь каких-то мелких людишек?
Плоуг засмеялся, поднял бокал.
— Карина?
Она выходила на минуту в свой кабинет, а вернувшись, закрыла за собой дверь.
— Отправьте несколько бутылок в Министерство обороны, — распорядился Плоуг. — Теперь Аггер ничего не получит от поднятого ею шума. А затевать что-либо еще она не посмеет.
— Я должна вам кое-что показать, — сказала Карина, кладя на стол Бука записную книжку в кожаной обложке. — Я нашла это, когда разбирала перед заседанием совета личные архивы Монберга. Так странно — раньше я никогда ее не видела.
— Положите все это в коробку и отошлите министру на дом, — сказал Плоуг и налил еще вина в бокалы. — Держите, вы тоже заслужили.
— Я не хочу. Может, все-таки выслушаете меня? Монберг вел дневник. Я ничего об этом не знала. Тут только его размышления.
— Так, и что? — спросил Бук.
Она сделала глубокий вдох, приступая к самому важному:
— Я начала читать. Похоже, он знал Анну Драгсхольм лично. И встречался с ней. Недавно.
Она раскрыла маленькую кожаную книжку. Плоуг отставил бокал, Бук допил свой. Двое мужчин подошли к Карине.
— Вот номер ее мобильника. В последний раз они виделись в гостинице за несколько дней до того, как ее убили.
Бук прислонился к стене и зажмурился. Сладкий вкус победы уже пропал.
Он глянул на Плоуга, коснулся пальцами страницы.
— Проверьте всё, — приказал Бук. — Я выйду прогуляюсь.
Шесть часов, а низкое ноябрьское небо за окном уже потемнело. В гостиной дома Ярнвига Йонас играл со своими игрушками: пластмассовый танк, три солдатика, ружье, самолет-истребитель.
Луиза Рабен наблюдала за сыном из спальни через открытую дверь. Эти первые годы так важны, они определят всю его будущую жизнь. А что есть у ее ребенка? Отец, который неизвестно где. Мать, которая все свое время тратит на хлопоты о его освобождении. Жизнь в казарме, в окружении солдат. Йонас рос в мире, окрашенном в цвет хаки, наполненном рычанием боевой техники, топотом сапог и громкими приказами, где царили чинопочитание и строгая воинская дисциплина.
Мысли о свободе никогда не придут ему в голову. К ней самой такие мысли приходили все реже и реже. Она любила отца, любила Йонаса. И если суждено жить в клетке, то, по крайней мере, пусть эта клетка будет хотя бы удобной.
Но тюрьма все равно остается тюрьмой, без надежды на освобождение. Йенс теперь стал дважды преступником, а не просто бывшим солдатом с расстроенной психикой, опасным для общества. После того как он сбежал из Херстедвестера, их шансы вырваться из тесных рамок казарменной жизни свелись к нулю. Его обязательно найдут и снова упрячут за решетку, но уже на долгие годы. Йонас станет совсем взрослым, прежде чем его отец сможет снова жить с ними.
Хватит ли у него сил ждать? А у нее?
Луизе Рабен было тридцать четыре года. Она скучала по мужу, скучала по его прикосновениям, по его голосу. Ей не хватало физической близости с мужчиной. А в тюрьме он больше никогда не дотронется до нее, только не на этом раскладном диване в комнате, отведенной для супружеских пар. Теперь она знала это наверняка.
Что-то надломилось в нем после их последнего похода, словно в Гильменде навсегда осталась часть его души. Луизе предстояло принять несколько трудных решений, и они касались не только Йонаса, но и ее саму.
— Мамочка?
В руках мальчика был пластмассовый самолет, подаренный Согардом, и он возился с маленькими бомбами, подвешенными под крыльями.
— Мы скоро будем ужинать?
— Через пять минут. Я только закончу стирку.
— А я сражался.
Она похолодела.
— В садике?
— Нет! Здесь. Вместе с моими солдатами.
— И с кем же вы сражались?
— С грязными арабами! — воскликнул он.
Она не засмеялась.
— Это нехорошие слова, не надо так говорить. И ты слишком много играешь в войну.
— Я ведь пойду на войну, когда вырасту. Как папа. Как дедушка. А еще я буду майором, как Кристиан.
— Вот как?
Она опустилась на колени перед сыном, наблюдая, как он играет с самолетом: водит им вверх и вниз на вытянутой руке, увлеченно рычит и время от времени выкрикивает «ба-бах!», изображая бомбардировку в ярком мире детского воображения.
— Послушай, Йонас… Ты бы хотел, чтобы у тебя была своя комната?
Он посмотрел на нее, улыбнулся и кивнул.
— Мы перенесем туда все твои игрушки. Это будет самая уютная комната на земле. И тебе больше не придется слушать мамин храп ночами напролет.
— Ты не храпишь!
— Ну что, согласен?
— Да.
Самолет подлетел прямо к ее голове. Из-за крыльев выглядывало милое лицо сына.
— А еще я нашла тут неподалеку хорошую школу.
— Я скоро пойду в школу?
Она огляделась вокруг. Не такой уж плохой дом, пусть и в казармах. Зато здесь спокойно и безопасно. Все предсказуемо. Зачем искать что-то еще?
И все же, когда она отвечала сыну, ее голос предательски задрожал, а в глазах защипало от набегающих слез.
— Да. Уже очень скоро.
— А у папы тоже будет своя комната?
Входная дверь распахнулась — пришел ее отец. Он стоял в коридоре и смотрел на них обоих.
— Обязательно будет. Когда-нибудь. Ну так что, пойдем ужинать?
Она поднялась с пола.
— Йонас, — сказал Ярнвиг. — Я тебе кое-что принес.
Мальчик бросил самолет и подбежал к дедушке.
— Одна зеленая варежка. — Ярнвиг покачал ее в руке, глядя на внука сверху вниз. — Ты ее, наверное, обронил.
— Когда? — спросила Луиза.
— Не помню, — протянул Йонас.
— Тут написано его имя. — Ярнвиг показал ей подписанную метку. — Один из бойцов нашел ее у главных ворот.
— Сегодня мы не шли через главные ворота, нас подвез на машине Согард.
Он молча протянул ей варежку.
Луиза вздохнула:
— А ты, молодой человек, впредь будь повнимательней и не разбрасывай повсюду свои вещи…
Йонас, потеряв интерес, вернулся к игрушечному бомбардировщику.
— Я пойду переоденусь, — сказал Ярнвиг и пошел вверх по лестнице.
Она дождалась, когда он скроется за дверью, потом пригляделась к варежке.
На варежке Йонаса никогда не было именной метки. Он никак не мог уронить ее у главного входа на территории части.
И это даже не метка — так, кусочек белой ткани, вероятно оторванный от носового платка. На нем шариковой ручкой выведено: «Йонас Рабен». Неровным, почти детским почерком, который она сразу же узнала.
Когда она вернулась в управление, Странге на месте не было. И на звонки он не отвечал. Лунд углубилась в бумаги, стараясь не встречаться с Бриксом и Кёнигом, который бродил по отделу убийств с выражением отчаяния на лице. С острова Слотсхольмен до управления уже донеслись слухи, будто политики недовольны тем, что служба безопасности скрыла от полиции возможную связь дела Драгсхольм с терроризмом. Как следствие, Кёниг мог лишиться поста, и потому он с еще большим усердием искал, на кого бы переложить вину.
Наконец Странге перезвонил ей.
— Когда я ухожу, не предупредив вас, вы всегда ворчите, — заметила она, прежде чем он успел вымолвить хоть слово.
— Не верю своим ушам. Все еще ревнуете?
— А вам бы хотелось?
— Конечно. К вашему сведению, я пытался найти кого-нибудь из команды Рабена. Не так просто, между прочим. Они как будто специально разбежались кто куда после «Эгира».
— И?
— Я бы с удовольствием съел на ужин пиццу. «Четыре сыра» или «Маргариту»?
Пиццу она любила, но не собиралась признаваться ему в этом.
— Так мы можем с кем-нибудь поговорить?
— Я заеду за вами.
Она ждала его перед зданием управления и неожиданно обрадовалась, увидев его черную неприметную машину. Он выскочил, с театральной галантностью распахнул перед ней дверцу.
— Клоун, — пробормотала Лунд, устраиваясь на пассажирском сиденье.
— Сначала вы, — сказал он, когда сел за руль. — Значит, Драгсхольм была адвокатом боевой группы?
— Думаю, да. Это надо будет подтвердить. Куда мы едем?
— Недалеко. К Давиду Грюнеру. Служил по призыву в подразделении Рабена. До армии был многообещающим пианистом. Окончил консерваторию.
Они двигались в сторону гавани.
— Сейчас работает смотрителем на подземной парковке в районе Исландс-Брюгге. Передвигается в инвалидной коляске. Его смена сегодня до десяти вечера.
Они остановились перед офисным зданием возле станции метро. Лунд вышла, осмотрелась, заглянула внутрь через стеклянную дверь.
— Вы уверены, что это правильный адрес? Как-то пусто.
— Его жена сказала, что это здесь. А жены никогда не лгут. Вы проверьте, что внутри, а я поищу другой вход.
Она вошла в здание. Почти сразу ее остановил скучающий охранник. Лунд помахала удостоверением, упомянула имя Грюнера и парковку. Он показал ей дверь у лифта, который не работал, судя по табличке. Ей пришлось идти пешком.
Два этажа вниз. Запах выхлопных газов и пыли.
Указатель на администрацию парковки. Она пошла по коридору туда, куда указывала стрелка.
Здесь почему-то остро пахло бензином, как на заправке.
За столом в крошечной каморке никого не было. На экране компьютера нотное письмо.
Она посмотрела вдоль коридора. В дальнем конце спиной к ней медленно брел человек в джинсах и зимней куртке цвета хаки.
И никакой инвалидной коляски.
— Эй! — крикнула Лунд.
Он обернулся.
Бородатое угловатое лицо, мускулистое тело. Она так удивилась, что на секунду потеряла дар речи.
— Рабен? Рабен!
Он бросился к дальнему выходу и скрылся где-то среди машин на парковке.
Она умела бегать. Но не так, как он. Когда она добежала до распахнутой двери, то увидела лишь черную машину Странге, съезжающую по пандусу. Лунд выбралась на открытое место между колоннами и махнула ему, чтобы он остановился.
— В чем дело? — спросил Странге, опустив стекло.
— Здесь Рабен. А Грюнера нет. Что тут вообще происходит?
Запах бензина становился все сильнее. Лунд посмотрела на ряды автомобилей. В глубине стоял микроавтобус «рено» с распахнутыми дверцами и включенными фарами.
Она двинулась к нему, Странге за ней.
— Звоните Бриксу, — сказала она.
— Зачем?
Она ругнулась, подошла к «рено», заглянула внутрь. С зеркала заднего вида свисал на цепочке новенький армейский жетон, разрезанный пополам.
— Вот зачем.
Странге все еще не звонил. Он смотрел на водительское сиденье, на котором лежал мобильный телефон.
Она обошла микроавтобус, открыла багажник. Он был завален пустыми пластиковыми канистрами. Проверять их не было необходимости. Резкий запах не оставлял сомнений в том, что находилось в них совсем недавно.
— Вы еще не дозвонились до Брикса?
Странге по-прежнему стоял у водительской двери.
— Вам лучше взглянуть на это, — сказал он.
— На что? Где, черт возьми, ваш человек?
Она подошла к нему. Дисплей мобильника на сиденье ярко светился. На нем были цифры, которые отмеряли секунды. Шел обратный отсчет.
Оставалось всего пять. Лунд следила, как они уходят, чувствуя свою тупость и беспомощность.
— Что это? — спросила она, когда вспыхнули четыре нуля.
Странге оглядывался вокруг.
— Не знаю…
Взрыв прозвучал едва слышно, словно где-то зевнул просыпающийся великан.
Лунд обернулась, посмотрела на вентиляционные решетки. И оставалась на месте, пока ее не схватила мощная рука Странге и не пробудили к жизни его яростные окрики.
— Бегите! — орал он, а из-за металлических решеток вырвалось огненное облако и покатилось, полилось по бетонным катакомбам.
И она побежала.
5
Среда, 16 ноября
18:34
Брикс прибыл из управления с целым эскортом служебных машин. К тому времени Лунд и Странге сложили более-менее точную картину того, что случилось. Давид Грюнер должен был заступить на дежурство в четыре часа дня. Микроавтобус и телефон принадлежали ему. Должно быть, кто-то напал на него, когда он выбирался из автомобиля со своей коляской, затолкал в маленькую комнатку в подвале и запер его там.
Брикс слушал их, шагая через парковку. Заходилась визгом сигнализация. Пожарные заканчивали свою работу, повсюду растекалась вода и пена. Из-за горького химического дыма было трудно дышать.
— У нас есть свидетели? — спросил он.
— Система видеонаблюдения отключилась как раз перед приездом Грюнера, — сказал Странге. — Информация о сбое была передана в обслуживающую компанию, их техников ожидали сегодня вечером.
— Мы должны были догадаться, — проговорила Лунд.
— Как? — воскликнул Странге. Он обернулся к Бриксу. — Мы нашли микроавтобус. Убийца соорудил что-то вроде таймера с помощью мобильного телефона. Мы ничего не успели бы сделать до того, как эта штука сработала.
Брикс задрал голову к потолку.
— Разбрызгиватели не сработали?
— Их тоже отключили, — подтвердила Лунд. — Тут действовал кто-то очень толковый. Если вы думаете, что это фанатик выскочил из мечети и…
Она замолчала, увидев выражение лица Брикса. Потом сделала один глубокий вдох, второй, пытаясь избавиться от вони, которая стояла в той маленькой комнатке в подвале и которая проникла в ее ноздри, в ее легкие, в ее тело. От того, что они там увидели, она не сможет избавиться никогда.
— Хотите взглянуть? — спросил Странге. — Это не… — Он переглянулся с Лунд. — Ничего подобного я не видел.
Шеф в сером шерстяном пальто пошел первым.
— Он разлил вокруг Грюнера бензин. Возможно, и на самого Грюнера тоже, как считают криминалисты, — продолжал Странге, пока они спускались по лестнице.
Запах дыма и чего-то еще усиливался с каждым шагом. Лунд подташнивало, она знала, чем так воняло: горелой плотью. По коридору и смежным помещениям ходили оперативники и криминалисты в белых защитных костюмах и масках, проводили осмотр места преступления, светя фонариками.
— Телефон в микроавтобусе был соединен с детонатором зажигательной бомбы, установленной под инвалидную коляску Грюнера, — рассказывал Странге. — Так что преступнику нужно было только позвонить с улицы и запустить устройство.
Лунд покачала головой:
— Почему нельзя было напрямую привести детонатор в действие?
Странге развел руками:
— Да, я тоже спрашивал криминалистов об этом. Они сказали, что второй телефон понадобился, чтобы быть ближе. — Он указал на низкий потолок. — Мы же под землей, помните? Грюнера он связал, засунул ему в рот кляп, а коляску приковал цепью к радиатору отопления. Бедный парень не мог двигаться, не мог кричать, просто сидел и ждал.
Странге вытащил из кармана белые марлевые повязки, передал по одной Бриксу и Лунд, но от запаха они спасти не могли.
— Что мы знаем о жертве? — спросил Брикс.
— Давид Грюнер, — заговорила Лунд. — Двадцать восемь лет. Служил под командованием Рабена в составе датского контингента «Эгир» в Афганистане. На парковку устроился около года назад, после того как его комиссовали по здоровью. Был ранен в бою.
Команда в белых костюмах вынесла в коридор почерневшую коляску вместе с телом, которое так обгорело, что в нем едва угадывались человеческие очертания.
Брикс подошел ближе, осмотрел ужасные останки, спекшиеся с металлическим каркасом коляски в единое целое. В области шеи на трупе висело что-то черное, вроде гипертрофированного ожерелья.
— Ноги он потерял в Афганистане, — добавил Странге.
— Это, кажется, автомобильная покрышка? — спросил Брикс.
Странге нагнулся и присмотрелся.
— Покрышки надевали на шею предателям в Южной Африке, — припомнил он. — Да, в его микроавтобусе мы обнаружили обрезанный армейский жетон. Похоже, одних рук дело.
— Если бы служба безопасности не скрыла от нас, где нужно искать… — пожаловался Брикс.
Лунд многозначительно посмотрела на него.
— Что? — спросил он.
— Преступник отключил систему наблюдения и пожарную сигнализацию. Настроил телефон для детонации бомбы. Кроме того… мы же вроде всех их задержали?
— Достаточно одного человека, — предположил Странге.
— Мне нужно позвонить, — скороговоркой выпалила Лунд и почти бегом бросилась в обратную сторону.
Этажом выше она отыскала подсобку, где была большая оцинкованная раковина. Там ее вырвало. Когда она полоскала рот, в подсобку заглянул Брикс — он искал ее. Она пару раз сплюнула и вытерла рот салфеткой, шеф ждал в стороне.
— Я должна была догадаться, — сказала она, когда отдышалась. — Как только увидела Рабена, надо было сразу что-то сделать.
— Вы сделали все, что можно.
— Если бы мы приехали на полчаса раньше… минут на пятнадцать…
— Лунд…
— Не справилась. Опять.
Она плеснула водой на лицо, достала еще салфетку, вытерлась.
— Не вините себя…
Она обернулась:
— Убиты трое. А мы по-прежнему тычемся как слепые котята…
Лунд решительно направилась к двери.
— Куда вы?
— Осмотрю все еще раз.
Через двадцать минут прибыл Эрик Кёниг. Брикс ввел его в курс дела в конце коридора, ведущего к комнате, где погиб Грюнер. Шеф службы безопасности не выразил желания подойти ближе.
— Точно так же покрышки надевали на жертв в Южной Африке, — сказал Брикс. — Если Странге прав, то так поступали с предателями.
— Не с предателями, а с информаторами, насколько я помню. Но о чем мог информировать бывший солдат-инвалид? И кого?