Лунд отняла телефон от уха. Луиза Рабен, пройдя несколько десятков метров, остановилась у дороги и говорила с Согардом — рослым, самодовольным белокурым майором. Она улыбалась, лицо сияло, глаза блестели.
— Лунд? Лунд? — доносился из телефона голос Странге. — Вы слышали, что я сейчас сказал? Служба безопасности уверена, что убийства — дело рук исламистов. И Брикс тоже так считает.
Значит, так и есть. Она нажала отбой и сунула телефон в карман.
Тренировки были такими интенсивными, что память о них въелась в его тело на всю жизнь. Йенс Петер Рабен работал под прикрытием в Ираке, в Афганистане, в других местах, о которых датскому обществу знать не полагается. А теперь он был у всех на виду, пытаясь скрыться посреди Копенгагена.
Капюшон поднят, спина сгорблена, походка как у слабого болезненного человека — в таком виде он ходил вокруг вокзала Эстрепорт уже почти час. Садик Йонаса был неподалеку. Луиза обязательно придет сюда, рано или поздно.
Прячась за железной оградой, в скоплении велосипедов и скутеров, он наблюдал за тем, как она вышла из метро, пересекла улицу, преодолела короткое расстояние до детского сада. Через несколько минут она вернулась с Йонасом и пошла по тротуару, не улыбаясь и ничего не говоря.
После двух лет заключения — сначала в госпитале, а потом, после краткого перерыва, в Херстедвестере — этот серый открытый мир казался Рабену странным и чужим местом. И необъятно большим. Йонас тоже стал больше, подрос.
Луиза была в черном пальто, на шее намотан розовый шарф. Сын — в синей куртке с капюшоном и зеленых варежках. Мальчик шел очень медленно, с несчастным лицом. Луизе приходилось буквально тащить его за руку. Он намеренно уронил свой контейнер для завтрака. Она подобрала его. Тогда он бросил на землю варежки. Она сказала ему что-то и нагнулась, поднимая их.
Они перешли дорогу.
Рабен, скорчившийся за перилами ограды, был всего в десятке метров от них, но если бы они и увидели его, то не узнали бы: какой-то чудаковатый, плохо одетый горбун.
Видеть, оставаясь невидимым. Двигаться как привидение, быстро и незаметно. Трудные в учении уроки сохраняют тебе жизнь, когда другие погибают.
По ту сторону ограждения Луиза одной рукой держала возле уха мобильный телефон, а второй волочила за собой Йонаса. Не забывая горбиться, прячась под капюшоном и в тенях, Рабен двигался параллельно с ними.
Ей нужно было всего лишь повернуть к входу в метро, зайти в полумрак лестницы, ведущей вниз к платформам. Тогда он скользнул бы к ней, сказал пару слов, а весь мир увидел бы только случайную встречу двух прохожих, один из которых спросил дорогу или время.
Неожиданно из метро вышли двое полицейских. Голова Рабена опустилась еще ниже, он развернулся, остановился, закашлялся.
Шанс упущен.
Потом он снова увидел сквозь ограждение синюю полицейскую форму — копы садились в белую патрульную машину, один из них переговаривался по рации. Рабен проследил за тем, как машина влилась в поток, и, чувствуя, как бешено колотится сердце, вышел из своего укрытия, отчаянно надеясь, что еще сможет догнать Луизу на ступенях подземки. Но ее нигде не было видно.
И вдруг он услышал недовольный детский крик.
Прямо напротив Рабена на асфальте лежала зеленая детская рукавичка. А чуть дальше Луиза тащила упиравшегося Йонаса к военному джипу.
У распахнутой дверцы джипа стоял Кристиан Согард и махал рукой, подзывая Луизу с мальчиком. Йонас что-то крикнул ему. Луиза подняла взгляд на Согарда и улыбнулась извиняющейся улыбкой.
Йенса Петера Рабена удержала на месте холодная сила — спецназовская выучка. Голова правит сердцем. Голова помогает тебе выжить.
Зайдя за стену, он выглянул из-за угла и смотрел за тем, как его жена и сын забираются в джип защитного цвета. Расстояние было достаточно небольшим, чтобы слышать зычный офицерский голос Согарда:
— Извините, что не смог привезти вас сюда. Завтра должно получиться. Йонас, ты садись посередине. Пять минут, и мы дома.
«Дома».
Он так замерз и устал, что не мог злиться. Поэтому Рабен стал делать то, что нужно было делать: пытался сосредоточиться.
Сначала он поднял с тротуара варежку и купил кофе в привокзальном магазинчике. Прихлебывая горячий напиток в тени за ограждениями, он думал о том, что делать дальше, когда зазвонил телефон, добытый для него Гуннаром Торпе.
— Это Грюнер.
— Что скажешь?
Встревоженный голос Грюнера в телефоне заглушал шум проезжающих машин. Значит, он где-то на улице, а не на подземной парковке, где он работал, иначе голос звучал бы иначе. Рабен попытался представить, как целыми днями, а иногда и ночью, Грюнер сидит в этом пропитанном бензиновыми выхлопами темном замкнутом пространстве и мечтает о музыке. Ад бывает разных форм и размеров.
— Прости, что рассердился на тебя, Йенс. Я испугался. Та женщина-юрист несколько недель назад приходила ко мне, задавала вопросы. А потом ее убили.
— Что за вопросы?
— Ты действительно ничего не помнишь?
— Я же говорил…
— Повезло тебе. Приезжай ко мне на работу.
Грюнер назвал ему адрес в районе Исландс-Брюгге.
— Через полчаса буду, — сказал Рабен.
— Нет. Сегодня моя смена с четырех. Дай мне пару часов, и тогда уже…
Похороны проходили в парке Сольберг. Прислушиваясь к колокольному звону в отдалении, Лунд наблюдала за немногочисленными скорбящими в черном, что собрались вокруг могилы.
В первый день своего возвращения в управление она видела Стига Драгсхольма. Тогда он еще был подозреваемым, и в тот же вечер Свендсен выдавил из него признание в убийстве. Это был высокий мужчина с правильными чертами лица и ухоженной внешностью преуспевающего адвоката. На похоронах его жены почти никто с ним не заговаривал. Никто не пошел рядом с ним, когда церемония у могилы завершилась.
Она пересекла газон и остановила его возле парковки.
— Сара Лунд, — представилась она, махнув удостоверением. — Полиция. Хотела бы задать несколько вопросов…
Ошеломленный, он уставился на нее, потом покачал головой и двинулся дальше. Лунд не отставала.
— Я бы не стала беспокоить вас сегодня, если бы не обстоятельства…
Драгсхольм достал ключи от автомобиля. Она услышала, как щелкнули замки в салоне его «вольво», и встала прямо перед водительской дверцей.
— Мы должны предотвратить гибель других людей. Ваша жена, возможно, лишь первая в списке жертв.
Он отодвинул ее с дороги, сел за руль и уставился прямо перед собой невидящим взглядом. Лунд обошла машину, открыла пассажирскую дверцу и тоже села. Он плакал. Она молчала, давая ему время справиться с собой.
Все остальные, кто хоронил Анну Драгсхольм, разошлись. На кладбище начинались новые похороны, на аллею вынесли светлый гроб. Это был бесконечный процесс, и Лунд понимала это лучше многих.
Наконец Драгсхольм вытер глаза, вылез из машины, встал перед безукоризненно чистым капотом. Она присоединилась к нему. Чуть погодя он двинулся с места и пошел по одной из тропинок, разбегающихся между надгробьями. Лунд следовала за ним.
— Почему вы признались в убийстве? — спросила она, когда они оказались уже далеко от машины и могилы.
— Этот мерзкий полицейский все орал и орал на меня. Больше всего мне хотелось заткнуть ему рот. Я знаю, что Анну убил не я. Она тоже это знает. Остальное неважно. — Он глянул на нее. — И, кроме того, я юрист. Выбравшись из той вонючей дыры, я бы не оставил от вашего обвинения камня на камне.
— Не сомневаюсь, — кивнула Лунд и обрадовалась, вспомнив, что днем ранее Свендсен уехал в отпуск. — Она рассказывала вам о своей работе в армии?
— Не много.
Он оглядывал кладбище. Вазоны. Букеты — огромные, пышные на свежих могилах, более скромные на старых. Некоторые плиты совсем без цветов, запущенные, забытые.
— Она когда-нибудь упоминала Мюга Поульсена?
— Об этом меня уже спрашивали. Ответ по-прежнему — нет.
— А Йенса Петера Рабена?
— Нет.
Они оказались рядом с похоронной процессией. Она уже достигла могилы, кто-то громко рыдал.
— Я хотел, чтобы она нашла другую работу. Но Анне нравилось в армии. По-моему, ее привлекала мысль, что она делает нечто секретное. Нечто, о чем ей нельзя говорить со мной.
— Несмотря на то, что вы юрист?
В его тускло-голубых глазах промелькнула обида.
— Всего лишь скучный адвокат по коммерческому праву. Я зарабатывал в десятки раз больше ее. Но она всегда утверждала, что получала в десятки раз больше удовлетворения. А потом ее уволили.
— Вы уверены?
— Так она мне сказала.
— Почему ее могли уволить?
— Возник какой-то конфликт. Она проводила исследование, и результаты вызвали споры. Со мной она не хотела это обсуждать, поэтому я не в курсе подробностей. Скорее всего, она перешла кому-то дорогу.
— Так она мне сказала.
— Почему ее могли уволить?
— Возник какой-то конфликт. Она проводила исследование, и результаты вызвали споры. Со мной она не хотела это обсуждать, поэтому я не в курсе подробностей. Скорее всего, она перешла кому-то дорогу.
Он остановился, обернулся к машине. Должно быть, приходит в себя, подумала Лунд, и скоро его и след простынет. И в тот же миг эта часть его жизни начнет исчезать в туманном, далеком месте под названием «прошлое».
— Анна иногда превращалась в тигрицу. Уж если она ухватилась за что-то, то не отпустит ни за что.
— И что, по-вашему, она ухватила в тот раз?
— Было какое-то происшествие в Афганистане пару лет назад. Опять же, никаких подробностей она мне не рассказывала. Мне пора ехать…
— То есть армия дала ей поручение расследовать этот инцидент?
Драгсхольм замотал головой:
— Нет! В том-то и дело. Анна что-то услышала, заинтересовалась, стала расспрашивать по собственной инициативе. Ей не полагалось этим заниматься. Ее очень волновал вопрос… прав человека. Я и хотел, чтобы она работала в этой сфере, в этом было ее настоящее призвание. — Он пожал плечами. — Я не такой. Для меня это просто работа. А у нее было обостренное чувство справедливости.
— Что она успела узнать?
— Люди попали в засаду. Армия тоже проводила расследование, когда все закончилось. Командование не поверило тому, что говорили солдаты.
— Этим и занималась Анна?
— Она представляла интересы выживших солдат. Вела их дело в суде. И проиграла, а этого она никогда не любила. Поэтому продолжала задавать вопросы.
Лунд поняла, что ее намеренно обманули.
— Давайте уточним еще раз. Значит, она была адвокатом, который представлял интересы солдат из датского контингента «Эгир», вернувшихся после миссии в Афганистане?
— «Эгир», — кивнул он. — Точно. Она считала, что с ними обошлись несправедливо. Анна особенно страстно ненавидела ошибки правосудия — и не только в армии.
— Простите за то, что вам пришлось пережить по нашей вине, — сказала Лунд, протягивая ему руку.
Он не пожал ее.
— Я сам виноват. Не надо было уезжать, когда я нашел Анну.
— Почему же вы уехали?
— Испугался. Перед этим выпил, не соображал ничего. Было столько крови. Я подумал, что со мной сделают то же самое.
Она молчала.
— Я совсем не такой, как она, — проговорил Драгсхольм. — Анна была храброй, ничего не боялась. А я жалкий трус и сам знаю это.
Затем он коротко пожал Лунд руку и собрался уходить, но передумал.
— Это сделали террористы, о которых пишут в газетах?
— Я не имею права обсуждать ход следствия.
Он внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Да. Я тоже не поверил в эту версию.
Глядя, как Драгсхольм идет к машине, Лунд набрала номер Странге.
— Я поговорил с людьми в Главном штабе, — сообщил он. — Они сейчас проверяют, что именно случилось в Гильменде.
— Об этом пока забудьте. Вы получили список группы «Эгир»?
Он обиженно помолчал пару секунд.
— Да. Он передо мной.
— Там указано, кто входил в отряд Рабена?
— Нет, но я смогу это узнать.
— Хорошо. Нам нужно поговорить с кем-нибудь из них.
— Кодмани…
— Пусть служба безопасности тратит на него свое время. Мне нужен хотя бы один из бойцов Рабена.
Объединенный совет созывался на внеочередное заседание в экстренном порядке. В небольшом конференц-зале в фолькетинге собрались лидеры всех партий со своими советниками. Также присутствовала горстка тщательно отобранных представителей средств массовой информации. Аггер вцепилась в Бука с первых минут заседания, требуя объяснений, почему Министерство юстиции никак не отреагировало на сообщение о возможных терактах.
— Монберг принял такое решение из соображений национальной безопасности, — заметил Томас Бук.
— Вы хотите сказать, что нам нельзя доверять?
Бук в отчаянии закатил глаза к потолку. Карстен Плоуг сидел рядом с ним и нервно вздрагивал под напором агрессии, прикрытой вежливыми фразами.
— А что вы скажете об организации «Ахль аль-Кахф»? — спросил Краббе. — Это правда, что ее члены арестованы?
— Некоторых из них сейчас допрашивают…
Краббе перегнулся через стол и громко заговорил в микрофон:
— Прошу отметить в протоколе, что Народная партия требует немедленно запретить эту ужасную группировку!
Бук улыбался, дожидаясь, когда все посмотрят на него.
— Антитеррористический законопроект, который будет обсуждаться в парламенте на следующей неделе, включает меры против всех организаций, которые, по мнению компетентных служб, могут быть опасны. Если «Ахль аль-Кахф» относится к этой категории, то и она попадает в число таких организаций. Если нет…
— Вы уходите от ответа, Бук, — перебила его Биргитта Аггер. — Ваш предшественник считал, что мы имеем дело с терроризмом. Почему же полиция потратила десять дней на допросы мужа убитой женщины?
Хороший вопрос. Томас Бук прикрыл глаза и попытался представить, чем сейчас занимаются его девочки дома, в Ютландии.
— По известным всем причинам Фроде Монберг не в состоянии сейчас предоставить объяснения относительно своих действий. Однако кое-что могу прояснить я сам. — Кивком он указал на Карину, которая обходила стол, раздавая всем копии одностраничного документа. — Я раскрываю эту информацию вам строго конфиденциально и неохотно. Она до сих пор относится к разряду секретных, прошу не обсуждать ее с посторонними и с прессой. Когда вы ознакомитесь с ней…
— Это все игры, Бук, — вставила Аггер.
— Когда вы ознакомитесь с ней, то узнаете, что Монбергу не рекомендовали проводить открытое расследование, так как оно может скомпрометировать нашу военную стратегию в Афганистане и тем самым подвергнуть опасности жизни датских солдат.
Аггер передала листок своей помощнице.
— Это вы так говорите.
— Нет. Так говорят наши собственные советники по безопасности. Или в их мотивах вы тоже сомневаетесь? — поинтересовался Бук. — Ведь мои мотивы вам очевидно кажутся подозрительными.
— Только не прячьтесь за именем своего брата…
Бук грохнул кулаком о стол:
— Мой брат мертв уже шесть лет! Никакие мои действия не вернут его. Но если я смогу уберечь хоть одну датскую семью от боли, которая выпала нам, я сделаю это…
— Тогда верните их домой! — выкрикнула Аггер и пожалела о своих словах сразу, как только они сорвались с ее губ.
— Они там, — произнес Бук, чуя близкую победу. — Как бы вы ни относились к войне, они там. Так скажите же мне. Если бы это письмо оказалось на вашем столе, если бы вы прочитали его и узнали, что любые разговоры об этом деле подвергнут наших храбрых мужчин и женщин смертельной опасности…
Губы Аггер превратились в узкую полоску ненависти. Она подхватила со стола бумаги, не обращая внимания на то, что часть из них посыпалась на пол.
— Вы бы все равно не ослабили своего напора? — спросил Бук. — Невзирая на цену?
Разумеется, ответа не последовало. Аггер вскочила и быстро вышла из зала. Все взгляды вновь обратились на министра юстиции.
— Если больше вопросов нет…
Его фраза была обращена Краббе, и тот только качнул головой.
— Тогда, — закончил Томас Бук, — я закрываю заседание и возвращаюсь к своим обязанностям.
— Вот это команда! — Вернувшись к себе, Бук одарил улыбкой Плоуга, послал Карине воздушный поцелуй. — Я не слишком переусердствовал? Обещаю больше не упоминать брата. Я и сейчас бы не стал, если бы она не намекала…
— Она сама напрашивалась, — заверила его Карина. — Какая наглость. Я хотела поговорить с вами кое о чем…
— А между прочим, у нас есть все основания подать на нее в суд за разглашение секретной информации… — предложил Плоуг с надеждой в голосе.
— Победители великодушны! — воскликнул Бук. — Забудем. Кто-нибудь хочет хот-дог? Я угощаю.
Ни один из его помощников не принял предложения.
— Но нам все равно нужно выяснить, откуда у Аггер это письмо, — напомнил Плоуг. — Кто-то здесь мутит воду.
На столе министра зазвонил телефон. Карина сняла трубку.
— Это премьер-министр, — шепнула она, прикрывая рукой микрофон.
— Да, займитесь этим, — ответил Бук Плоугу.
— Томас! — радостно воскликнул Грю-Эриксен. — Мои поздравления! Как я слышал, все прошло хорошо.
— У меня превосходные сотрудники. — Бук покивал Плоугу и Карине. — Они меня отлично подготовили к заседанию, так что заслуга исключительно их.
— Вы слишком скромны. Теперь сконцентрируйтесь на законопроекте. Подбросьте Краббе несколько крошек. Пора уже ставить точку.
— Я займусь этим немедленно. Премьер-министр?
Однако в трубке уже шли гудки, а Карстен Плоуг открывал бутылку.