— Надеюсь.
— Это правда. Те люди… мои друзья, которых вы арестовали… Они ничего не сделали. Вы должны отпустить их.
Странге фыркнул. Лунд пнула его ногой под столом.
— Здесь не место для торговли. Мы арестовываем тех, кого подозреваем. Если они невиновны, то будут отпущены.
Его такой расклад, по-видимому, удовлетворил.
— Я понимаю, что совершил ошибку, и понимаю, что должен заплатить за это. Но виноват только я, никто другой.
— Какую ошибку?
Он уселся на стуле поудобнее, сложил руки на животе.
— Единоверец связался со мной через мой сайт. Я думал, что он искренний, но… — Кодмани вздохнул. — Теперь я вижу, что он просто использовал меня. Говорил мне то, что я хотел слышать. Он обманул меня. Мне казалось, что он понимает меня, мою веру, мои политические взгляды, мою ненависть к…
— Я не собираюсь писать биографию этой сволочи, — буркнул Странге, бросив ручку на стол.
Лунд подняла ее, вложила ему обратно в руку и потом приставила палец к своим губам, выразительно глядя на напарника. Кодмани с удовольствием наблюдал за этой сценкой.
— Я думал, что могу доверять ему, — продолжил марокканец. — Такой он был… убедительный. Он попросил меня арендовать абонентский ящик на почте для его пожертвований моему сайту. Потом он захотел загрузить видео на наш форум.
— И еще он попросил тебя убить пару-тройку датчан? — спросил Странге, не поднимая головы от блокнота.
Лунд метнула на него грозный взгляд.
— Он никогда не просил меня сделать ничего такого, что выглядело бы опасным или незаконным, — твердо произнес Кодмани. — Ничего такого. Я не воин… — Он склонился над столом, глядя прямо в глаза Лунд. — Мое единственное преступление — это то, что я радовался. Сначала. Когда узнал, что и ваши люди тоже умирают. Я думал: наконец-то вас наказали. Отомстили за нас хоть раз…
— А потом? — спросила она.
— Вы показали мне те фотографии. Теперь я знаю, что мы все заплатим за это.
Она тряхнула головой:
— В каком смысле?
Он рассмеялся:
— Вы мне показались умнее, чем остальные. Но и вы видите только то, что хотите видеть. Эти убийцы — не мои люди. Ими управляет кто-то другой. И этот кто-то ненавидит нас.
— Кто это?
— Вы же полиция, — сказал он с усмешкой. — Пойдите и найдите его. Я никого не убивал. Мои друзья никого не убивали. Но этот Единоверец…
— На каком языке он вам писал?
— Чаще на английском. Иногда на арабском. — С брезгливой гримасой: — Наверное, хотел произвести на меня впечатление. Он плохо знал мой язык. Думаю, он и сам догадывался об этом. Я спросил его однажды, откуда он родом. — Кодмани развел руками. — Он не ответил.
— Он писал что-нибудь о датском контингенте в Афганистане? Или об Анне Драгсхольм?
— Нет.
Было заметно, что Кодмани больше не хочет говорить.
— Вспомните что-нибудь еще, это важно…
— Этот человек просто слал мне письма на электронную почту. Он четко знал, что делает, и меня заставил работать на себя. Еще он использовал такие слова… — Кодмани быстро взглянул на Странге. — Очень точные и краткие. Как будто привык отдавать приказы. — Он вдруг порывисто подался вперед, словно его осенило. — Он писал как военный. Да, так и есть. Он военный.
— Да бросьте, — отмахнулся Странге. — С чего вы взяли?
Кодмани смерил его презрительным взглядом.
— Она задает мне вопросы, а не ты. — Он снова обратился к Лунд: — Единоверец — солдат. Я в этом уверен. Или, может…
— Что?
— Может, раньше был.
Как и в прошлый раз, за допросом через стекло наблюдали Брикс и Кёниг. Когда Кодмани увели, они встретились с Лунд и Странге.
Шеф службы безопасности выглядел еще более кисло, чем обычно.
— Я пока не собираюсь снимать с Кодмани подозрений, — сказал он. — Вся эта история с Единоверцем — чистой воды выдумка, такое у меня впечатление. Чем он может доказать хотя бы слово?
— Он говорит, что за Мусульманской лигой стоит именно Единоверец, — заметила Лунд. — Видео, связи с армией, солдатские жетоны. А у нас нет ничего, что указывало бы на Кодмани и его людей.
— Ничего, — согласился Брикс. — Нам следует сосредоточиться на Рювангене и найти мотив.
— Какой мотив? — воскликнул Странге. — Мотив уже есть — у Кодмани. Если это сделали не его люди…
Лунд повернулась к Кёнигу:
— Расскажите, что вам известно о подразделении Рабена.
Глава службы безопасности не любил, когда ему приходилось отчитываться.
— Это была сплоченная команда. Рабен возглавлял ее два года. Они воевали в Ираке, получили награды. То же самое в Афганистане.
— Что конкретно они делали? — спросила Лунд.
— Выполняли свою работу, — ответил Кёниг, как будто этого было достаточно. — Всегда на переднем крае, неоднократно участвовали в боевых действиях. Во время последней миссии подразделение попало в засаду — их подорвал смертник.
— Где сейчас остальные бойцы Рабена?
Странге сверился с блокнотом.
— Поульсен и Грюнер мертвы. Третий солдат погиб в автомобильной аварии в прошлом году. То есть остаются Рабен и женщина. Лисбет Томсен. Она тоже ушла из армии, когда они вернулись. Никто не знает, где она сейчас.
— Подождите, — вспомнила Лунд, — Драгсхольм никогда не была в составе команды Рабена, но какое-то отношение к ней все же имела, правильно?
— Да, — согласился Кёниг. — В ходе расследования Анна Драгсхольм представляла интересы пятерых выживших солдат.
— Расследования чего?
— Их последней миссии. Выясняли причину гибели солдат. — Он заколебался. — И вообще пытались понять, что там случилось.
Брикс с интересом посмотрел на него:
— А что там случилось?
Кёниг мялся.
— Местные власти утверждали, будто Рабен и его команда убили афганскую семью прямо в их жилище. И поэтому на них напали. Их не талибы хотели подорвать, а жители деревни.
— И? — спросила Лунд, так как остальные молчали.
— Военный судья полностью их оправдал.
— Подождите, подождите. — Она не собиралась закрывать тему. — Я говорила с мужем Драгсхольм и знаю, что возник какой-то конфликт. По словам Анны, армейское руководство практически выгнало ее.
Кёниг замотал головой:
— Может, она так ему и сказала, но на самом деле она сама уволилась. У нас сохранилось ее заявление, разумеется.
В дверь постучали. Рут Хедебю вызывала Кёнига к себе в кабинет.
— И все-таки я не понимаю, — сказал он, перед тем как уйти. — Допустим, Кодмани прав, и этот Единоверец действительно из военных. Предположим, что он тоже вернулся из Афганистана. Зачем ему мстить своим же товарищам? Нет… Это бессмыслица. — С этими словами он вышел.
— Что нам известно о том суде против команды Рабена? — спросила Лунд, когда они остались втроем.
— Следствие вела военная прокуратура. Проверяла, не имело ли место воинское преступление или нарушение международных конвенций, — пояснил Странге. — Рабена и его команду могли привлечь к ответственности, если бы доказали их вину.
Лунд посмотрела на Брикса.
— Мне нужны все материалы по тому делу, пусть пришлют на мой домашний адрес. — Она взяла сумку. — Нужно срочно найти Лисбет Томсен. И…
— Лунд, — с улыбкой сказал Странге.
Она помнила, что было еще какое-то важное дело. Но какое?
— Торт, — подсказал он ей терпеливо. — Вам нужно отвезти матери торт, который вы купили.
Когда Брикс, также вызванный телефонным звонком к Рут Хедебю, вошел к ней, она уже закончила разговор с Эриком Кёнигом и с улыбкой смотрела, как тот выходит. Затем она обошла стол, сцепив руки, и остановилась возле своего кресла. Брикс застегнул пиджак.
— Что случилось? — спросил он.
— Как я понимаю, ты все же решил оставить Лунд.
Брикс перебрал все возможные варианты ответа. Он мог бы рассказать, что об этом его попросил Кёниг, что она на два шага впереди остальных… Вместо этого он спросил:
— Ты считаешь это ошибкой?
— Нет, Леннарт. Нет, если тебя не волнует, что будет с твоей карьерой.
Он отошел к окну, выходящему в коридор, посмотрел на деловитую суету в большом общем помещении отдела убийств.
— Ты обсуждала мое будущее с Эриком Кёнигом? Я нахожу это довольно унизительным для себя. В министерстве поговаривают, что его положение сейчас чуть более шатко, чем…
— Это я хожу в министерство, а не ты! — выкрикнула Хедебю прямо в его угловатое неулыбчивое лицо. — Мне приходится отдуваться за…
Он молчал.
— О, я знаю, Леннарт. Уже много лет ты вхож во все кабинеты, в которые стоит входить. Ты ведь не просто глава отдела убийств, у тебя друзья повсюду.
На это он улыбнулся:
— Да, я известный светский лев. Кому, как не тебе, ценить это мое качество.
— У кого действительно шаткое положение в министерстве, так это у самого Бука. Ты видел его в сегодняшних новостях? Толстый мямля…
— У кого действительно шаткое положение в министерстве, так это у самого Бука. Ты видел его в сегодняшних новостях? Толстый мямля…
— Что происходит? Я имею право знать. Если тебе или Кёнигу что-то известно…
Рут Хедебю протянула руку и поправила его шелковый галстук.
— Ты самонадеянный мерзавец, — проговорила она вполголоса.
— Кажется, ты уже упоминала это пару раз.
Ее рука скользнула по его идеально выглаженной белой рубашке.
— Сегодня вечером я свободна. Встретимся позже? — Она с тревогой вглядывалась в его лицо. — Только давай у тебя, Леннарт. Мы же не хотим, чтобы нам помешали.
Он все еще молчал.
— Я понимаю это как согласие, — сказала Хедебю. — В десять вечера. Я принесу вино.
— Нет. — Брикс вздрогнул. — У меня есть вино.
Она подняла бровь.
— Хорошее, — сказал он.
Бук стал увереннее чувствовать себя в скрытом от посторонних глаз лабиринте коридоров Слотсхольмена, поэтому рискнул совершить путешествие самостоятельно. Огромный хот-дог, политый острым соусом и сдобренный жареным луком и маринованными огурчиками, исчез задолго до того, как он наконец нашел переход, соединяющий дворец Кристиансборг с остальными зданиями. Вытирая жирные пальцы о штанины, он вошел к премьер-министру.
В комнате работал телевизор, передавали новости. Журналисты уже выяснили имя жертвы третьего убийства — Давид Грюнер — и тот факт, что он служил в Рювангене.
Грю-Эриксен и министр обороны Флемминг Россинг обсуждали увиденное, когда появился Бук. Россинг был щеголем, одевался всегда с иголочки; на его хищном, угловатом лице особенно выделялся римский нос, а волосы напоминали гладкое орлиное оперение. Заметив, как Бук тайком вытер руки о гардины Грю-Эриксена, он приподнял бровь.
— Снова обедали в ресторане? — спросил он.
— Нет, в последние дни успеваю только перекусить на ходу.
Томас Бук никогда не испытывал к этому человеку особой симпатии. В те редкие случаи, когда по долгу службы ему приходилось общаться с министром обороны, Россинг вел себя с ним высокомерно, как и многие другие из старой партийной гвардии. Они считали его выскочкой, попавшим в политику на волне популярности погибшего старшего брата, и никакие его действия не могли изменить их мнения.
— Как и две предыдущие жертвы, — продолжал диктор новостей, — Грюнер был убит с изощренной жестокостью.
— Откуда они все это узнали? — воскликнул Грю-Эриксен с таким видом, будто его лично обидели. — Что подумает жена этого бедняги?
Бук сел напротив них у окна. На манеже трусцой бежала лошадь под присмотром конюха, прячущего лицо в воротник от ветра и дождя.
— Ей сообщили практически сразу, — ответил Бук. — Я сам проконтролировал это. А что касается прессы, то мы никак не могли скрыть от нее столь серьезный инцидент в общественном месте.
Премьер-министра такой ответ не удовлетворил. Вошел помощник и подал ему телефон. Он отошел к окну и заговорил с кем-то очень тихо.
Россинг тоже поднялся, пожал Буку руку.
— Рад вас видеть. Жаль, что приходится встречаться по таким печальным поводам.
— Я что-то пропустил?
— Нет, мы всего лишь обменялись новостями. — В его отрепетированной улыбке не чувствовалось тепла. — Столько всего произошло с тех пор, как вы заняли пост министра. Справляетесь?
— Делаю все, что могу, — ответил Бук.
— Вот это я называю боевым духом! — Россинг сильно ударил его по плечу. Наверняка этот мужской жест он позаимствовал у военных. — У вас все получится. Монберг… — При упоминании имени старого друга лицо Россинга стало более человечным. — Я думаю, он был бы рад знать, что его преемником стали именно вы. Кроме того… Если он заболел после небольшого напряжения, то что стало бы с ним теперь?
— Можно начинать, — объявил Грю-Эриксен, завершив телефонный разговор.
Его помощница принесла кофе и красивые пирожные, после чего они остались втроем.
— Полиция и служба безопасности прикладывают все усилия, — добавил Бук после того, как вкратце изложил ход расследования.
— Потребуется время, чтобы закрыть дело? — спросил Грю-Эриксен.
— Вероятно, да.
— У нас нет времени, — проворчал Россинг. — Эти выродки знают, что с принятием антитеррористического проекта у нас проблемы. Ждать, когда Аггер наконец услышит доводы рассудка, бессмысленно. Она почуяла, что сможет добыть на этом проекте голоса.
Бук сделал глубокий вдох и сказал:
— Да, ее подход исключительно негибкий…
— Негибкий? — возмущенно переспросил Россинг. — Эта женщина пойдет на все, чтобы добиться своего, и не погнушается самыми низкими средствами. Придется нам срочно искать общий язык с Краббе и Народной партией. Если это означает запрет одной из мусульманских организаций, которые он так ненавидит, то… — Он вздохнул и развел руками. — Выбора у нас нет. Договоримся с Краббе и покончим уже с этим.
— Не все так просто.
Оба политика уставились на Томаса Бука.
— Увы, — добавил он. — Мы взяли тех экстремистов потому, что за ними вела наблюдение служба безопасности, но никаких прямых улик против них нет. До сих пор мы не сумели привязать к убийствам хотя бы одного из арестованных.
— Томас… — попытался сказать что-то Россинг.
— Сейчас за решеткой все фундаменталисты, которые только известны в Дании. И тем не менее совершено новое убийство. Запрещать организацию только потому, что она упоминается в ходе расследования, неправильно и неэффективно.
— Осторожность и терпимость хороши и весьма похвальны в мирное время, — заметил Россинг с язвительностью в голосе. — Не находись мы в состоянии войны, я бы согласился с вами.
— Но есть такое понятие, как «справедливость», — воскликнул Бук. — Если мы запретим деятельность этих людей, а потом будем вынуждены всенародно признать, что они ни в чем не виновны…
— Мы уже знаем, что кое в чем они виновны, — возразил Россинг. — Иначе служба безопасности не вела бы за ними наблюдение.
— Некоторые события и факты искажают картину, и они могут не иметь никакого отношения к Кодмани и его жалким сторонникам.
Грю-Эриксен в задумчивости потер подбородок. Потом Россинг сделал то же. Вновь Бук почувствовал себя мальчиком в кабинете директора школы, только на этот раз присутствовал еще и завуч.
— Есть основания полагать, что Монберг лично знал первую жертву — Анну Драгсхольм, — сказал он, внимательно наблюдая за их лицами, но никакой реакции не последовало. — И что он держал их отношения в секрете.
— Как он мог познакомиться с ней? — спросил Россинг. — И что говорит об этом служба безопасности?
— У них ничего нет…
— Монберг — мой друг, — заявил Россинг. — Он один из самых порядочных людей, известных мне. Я требую прекратить эти недозволенные сплетни…
— Мне очень жаль, но это не сплетни. Мы нашли его дневник. Мы знаем, что они встречались. Мы знаем, что они обсуждали…
Россинг в отчаянии всплеснул руками:
— Если служба безопасности не заинтересовалась этим, то и для нас тут не может быть ничего интересного.
— Томас, — заговорил Грю-Эриксен, — есть ли что-нибудь, о чем вы умолчали?
За окном лошадь заводили обратно в конюшню — ледяной дождь, падающий на землю под углом сорок пять градусов, вынудил завершить ежедневную прогулку раньше обычного.
— Я изложил вам все факты, которыми располагаю на данный момент.
— Хорошо, — кивнул премьер-министр. — Предоставим службе безопасности разбираться с их делами, а сами сосредоточимся на наших. Наш приоритет — проведение законопроекта через парламент. Допускаю, что обвинять эту конкретную организацию было бы преждевременно. Но мы все читали их грязную пропаганду.
— Может, она и отвратительна, но не противозаконна.
— Эти люди презирают и ненавидят все, за что мы ратуем, — перебил его Грю-Эриксен. — Если Биргитта Аггер захочет жаловаться на то, что мы принимаем против них меры, пусть жалуется. Давайте спросим любого человека на улице и посмотрим, на чьей он стороне.
— Но закон…
— Законы делаем мы! — От добродушия, с которым премьер-министр до сих пор принимал Бука, не осталось и следа. — Я хочу, чтобы вы удовлетворили требования Краббе. Добавьте еще несколько группировок в список запрещенных. Он держит нас за яйца и прекрасно осознает это. Подпишите соглашение с Народной партией, чтобы мы имели возможность заявить об этом как можно скорее.
Бук сидел молча.
— Вы сможете это выполнить? — спросил Флемминг Россинг.
— Широкий альянс предпочтительнее.
— Широкий альянс невозможен! — нетерпеливо воскликнул Грю-Эриксен. — Теперь это очевидно, и даже вы не можете не видеть этого. Да, вы новичок в правительстве, но… — Он дал Буку время ответить, прекрасно понимая, что ответа не последует. — Значит, решено, — подвел черту премьер-министр.