Три старухи сидели на лавочке у церковного забора, одинаково сложив руки на коленях. Клямин опустил стекло и поздоровался. Старухи молчали.
- Спите, что ли, бабки? - не выдержал Клямин. - Или померли?
- Тебя дождемся и помрем. Вместе чтоб, - ответила та, что сидела слева.
Подруги согласно закивали.
- Село-то какое? Верхняя Терновка, верно? А улица Профсоюзная где?
- Кака така Профсоюзная? Я вот на Антелериской живу. Езжай на Антелериску. Надоел.
- Мне Профсоюзная нужна, - улыбнулся Клямин.
- И слыхом не слыхали, где та Профсоюзная. Фамилия-то как? Кто нужон?
Клямин взглянул на листочек.
- Снегирев.
Старухи молчали, вспоминая.
- Ну, - подтолкнул Клямин.
- Что «ну»? Нет у нас таких. Есть Ситниковы, есть Губасовы, а Снегиревых нету…
- Ишшо есть Порубаевы, - пискнула та, что сидела в середине. - Я Порубаева… А Снегиревых нету и не было.
«Вот те на, - озадаченно подумал Клямин. - Из этой дыры, пожалуй, и в диспетчерскую не дозвониться. Надо разыскать сельсовет». И проговорил:
- Телефон-то есть в вашей Терновке?
- Есть! - разом закивали старухи. - У батюшки. Врачиху завсегда вызываем.
Клямин вышел из автомобиля и, толкнув калитку, прошел узкой опрятной аллеей к церковному крыльцу.
Зеленая краска на перилах протерлась до дерева, ступени скрипели. Поднявшись на паперть, он толкнул дверь. Но та оказалась запертой. Стучать было как-то неловко. Может, звонок есть?
В это время за спиной Клямина послышался шорох раздвигаемых ветвей. Клямин обернулся и увидел мужчину средних лет в сером костюме и косоворотке. Стриженные ежиком волосы открывали невысокий прямоугольный лоб.
- Милости просим завтра. - Голос мужчины звучал мягко и доброжелательно.
- Мне надо позвонить по телефону.
- Здесь церковь, а не почта.
Клямин подошел к перилам паперти и уперся руками:
- Я прогнал восемьдесят километров. По вызову. А где заказчик, хрен его знает!
Мужчина покачал головой и что-то укоризненно прошептал.
- Пардон! - буркнул Клямин и сошел с крыльца. - Восемьдесят километров - не баран чихал. Верно? Считайте: туда и обратно только по счетчику рублей тридцать пять. Верно?
- Вы таксист? Вас-то я и жду. Снегирев моя фамилия. - Мужчина улыбнулся и развел руками, словно извиняясь. - Но ехать я не собираюсь.
Клямин подозрительно оглядел мужчину. Что это еще за шутки?
- Сейчас все объясню… Местный священнослужитель Андрей Васильевич Снегирев, - добавил мужчина, представляясь.
Он отстранился, пропуская Клямина на выложенную ровным галечником тропинку.
«В один конец поп мне еще заплатит - душу вытряхну, а за обратно может и не заплатить, имеет право. - Клямин накачивал себя злостью. - Но я ему устрою крестный ход со свечами, попомнит…» Клямин сдерживался из последних сил, чтобы не раскричаться.
Резные листочки терновника, зеленые, со светлой кокетливой оторочкой, валились на аллейку с обеих сторон, образуя густой коридор, в конце которого угадывалось какое-то строение.
- Очень рад вашему прибытию, - говорил в спину Клямина Снегирев. - А то, знаете, не надеялся, далековато. А вы не сомневайтесь, я оплачу вам оба конца, не сомневайтесь.
- Само собой, - миролюбиво ответил Клямин.
Они вышли к низкому добротному сараю, в распахнутых дверях которого виднелась старенькая «Волга» с откинутым капотом. Рядом топтался парень лет двадцати с небольшим. Круглое лицо парня было перепачкано, рукава клетчатой рубашки закатаны, потертые джинсы, казалось, вот-вот свалятся с тощих бедер.
- Местный специалист Григорий, - представил Снегирев парня. - Третий день лечит мой автомобиль, а тот ни с места.
Молодой человек конфузливо развел руками, пнул ботинком колесо.
- Искры нет… Искра в баллон ушла - и не найти.
Клямин усмехнулся и вопросительно уставился на Снегирева.
- Видите ли, - улыбнулся священник, - я решил: кому же, как не таксисту, знать устройство автомобиля… Вот вызвал вас. Вы уж не обессудьте. А я заплачу вам сколько положено.
- Не в деньгах счастье, Андрей Васильевич, - великодушно проговорил Клямин.
Он чувствовал, как начинает бродить в нем нахальное веселье. Клямину нравилось такое состояние. Он был насмешник и трепач.
- Сейчас, батюшка, таксист пошел такой - ему бы только счетчик переключать да чаевые складывать. А случись что с двигателем - техпомощь вызывает.
- Известное дело, - согласно вздохнул Снегирев.
- Ладно. Посмотрим, что с вашей коломбиной… Сколько ей лет, если считать от Рождества Христова?
Специалист Гриня хихикнул.
Священник сжал губы, находя шутку Клямина неудачной.
- Лет десять назад приобрел, - ответил он, выдержав паузу. - Может, переоденетесь? А то вы в светлом…
- Только так, - согласился Клямин.
Вскоре отыскался какой-то халат, и Клямин приступил к работе. Он любил автомобиль, поэтому знал его. Взаимосвязь деталей и агрегатов, хитросплетения проводов виделись ему знакомой, много раз читанной книгой. Одно время Клямин работал автомехаником. Потом ему надоело получать твердый оклад, и он переметнулся в таксисты. Но и сейчас нет-нет да и приглашали его на консультацию. Так что батюшке повезло…
Специалист Гриня таращил круглые ясные глаза и держал наготове необходимый инструмент, благо этого добра у Снегирева было много. До недавних пор жил на селе один умелец, и Снегирев горя не знал со своим автомобилем. Но умелец уехал на заработки в Кустанай, доверив весь свой инструмент на хранение батюшке…
- Так-так, - проговорил Клямин, что-то развинчивая и свинчивая. - А что, Андрей Васильевич, не махнуться ли нам аккумуляторами? Ваш совсем дохлый, а мой почти новый.
- Как же вы сами? - застенчиво спросил специалист Гриня.
- Сиди ровно, солдат! - одернул Клямин. - Генералы разговаривают.
- Ну, если вы находите… - нерешительно произнес Снегирев.
- Это обойдется вам в две красненькие, батюшка.
Снегирев вздохнул.
- Могу еще кое-чем облагодетельствовать по весьма сходной цене. Установку фирма берет на себя.
Снегирев застенчиво молчал. Ему и хотелось обновить свой старенький драндулет, да совестно как-то было.
- Не смущайтесь, Андрей Васильевич. Мне это у себя в парке достать - раз плюнуть, а у вас тут только чистый воздух. - Клямин весело подмигнул правым глазом, продолговатым, как абрикосовая косточка. - Карбюратор перекинем. Кардан поизносился, всего-то четыре болта отвернуть - и вся игра… Опять же трамблер проскакивает…
- Соглашайтесь, батюшка. Фарт идет, - радовался Гриня.
Снегирев махнул рукой. Мол, где наша не пропадала.
И Клямин принялся раскурочивать поповский кабриолет. Весело и ловко…
Для удобства он решил подогнать к гаражу свой таксомотор.
Старухи все еще сидели на лавочке.
- Отыскался твой Снегирев-то? - дружно спросили они.
- Батюшка ваш и есть Снегирев, - бросил Клямин. - Темнота!
- Отец Андрей-то?! Куда же он укатывает? - загомонили старухи. - А Верку-то кто ж отпевать завтра будет?
- Петухи! - Клямин послал старухам воздушный поцелуй и тронул автомобиль.
Покорно опустив салатную башку, таксомотор печально глядел слепыми фарами вслед уносимым в гараж родным деталям.
- Как же сами работать будете? - вежливо поинтересовался Снегирев.
- Недельку-другую откатаю, - милостиво поделился Клямин. - А там новую получать поеду. В Горький, на завод.
- От дает, а?! - восхищенно пробормотал Гриня. Снегирев отошел к стене сарая и присел на край табурета.
- Говорят, что автомобили снова поднимутся в цене, - мягко проговорил священник.
- Вот и продайте свой катафалк. Зачем он вам? Через год и не собрать, рассыплется, - откликнулся Клямин.
- Мне без транспорта нельзя, - вздохнул священник. - Приход обширный. Иной раз за сорок километров вызывают соборовать. А то и далее… С автобусами знаете как связываться…
Клямин понятия не имел, что значит соборовать.
- И хорошо платят? - спросил он.
- За что?
- За это… соборование.
- Соответственно расценкам. По тарифу. - В голосе священника прорвалось скрытое раздражение.
- И квитанцию выписываете?
- А как же. - И, не выдержав, священник проговорил: - А вы бы… Простите, как вас величают?
- Антоном нарекли.
- Так вот, любезный Антон, вы бы поначалу поинтересовались, что значит соборовать, а потом уж мздоимством-то интересовались…
- У меня, Андрей Васильич, свои отсчеты. От вознаграждения отталкиваюсь… Скажем, стакан семечек: ему цена грош, и пользы - ноль. Одно засорение желудка. А икорочка черная - другой коленкор. И цена. И польза соответственно…
- Легко вам жить, Антон, - примирительно произнес священник.
- Не жалуюсь, не усложняю. - Клямин, поддерживая разговор, старался приглушить блатную интонацию. Ему священник нравился.
Снегирев сидел, сомкнув замком пальцы с выпуклыми янтарными ногтями. Глаза его с умным прищуром стягивали к уголкам веер мелких белесых морщин, как это бывает у людей, любящих открытое солнце. Полосатый, далеко не новый пиджак мягко облегал его, видимо, крепко сбитый торс и широкие, покатые плечи. Из кармана пиджака торчала авторучка. «Точно как наш Мамай, - вспоминал Клямин начальника колонны. - Сейчас спросит, сколько привез выручки за смену, ну точно. Ай да поп».
- Легко вам жить, Антон, - примирительно произнес священник.
- Не жалуюсь, не усложняю. - Клямин, поддерживая разговор, старался приглушить блатную интонацию. Ему священник нравился.
Снегирев сидел, сомкнув замком пальцы с выпуклыми янтарными ногтями. Глаза его с умным прищуром стягивали к уголкам веер мелких белесых морщин, как это бывает у людей, любящих открытое солнце. Полосатый, далеко не новый пиджак мягко облегал его, видимо, крепко сбитый торс и широкие, покатые плечи. Из кармана пиджака торчала авторучка. «Точно как наш Мамай, - вспоминал Клямин начальника колонны. - Сейчас спросит, сколько привез выручки за смену, ну точно. Ай да поп».
Гриня наливал в миску бензин и тщательно промывал каждую деталь, прежде чем вручить Клямину. Круглое лицо молодого человека было исполнено выражения самого предельного внимания и благодарности за порученное. Клямин делал свое дело споро. Иной раз он даже не глядел на руки, демонстрируя высшее мастерство и уверенность. Он тяготился молчанием. И вместе с тем непривычная робость сковывала его нетерпеливую натуру…
- А я знаю, что такое соборовать, - осмелился Гриня и застенчиво улыбнулся.
- Ну?! - обрадовался Клямин.
- Когда моя бабка болела, она вызывала батюшку. В грехах каялась, - лукаво продолжал Гриня.
- Сразу и в грехах, - покачал головой Снегирев. - Твоя бабушка была женщина скромная. Труженица. Передовой человек в колхозе…
Клямин присвистнул сквозь неплотно сжатые зубы:
- А что, Андрей Васильевич, может, вы тоже планом озабочены?
Снегирев засмеялся громко и коротко:
- Дела мирские, любезный, церкви не чужды. А что, Антон, напряженный у вас нынче план?
- Везу понемногу. Куда деться! Шестьдесят рублей в смену, - ответил Клямин.
- Да, тяжеловато, - поддакнул священник.
- А что легко? - вставил Гриня. - Пока я права автомобильные получал, нагляделся. Легко, думаете?
- Трамблер оботри насухо. - Клямин досадовал, что специалист Гриня нарушил живой разговор.
- Тяжеловато, - продолжал Снегирев. - Я, бывает, когда в город приезжаю, робею. Пешеходы, автомобили. Думаю: «Пронеси, Господи, без осложнений…»
- А что, штрафует вас милиция? - искренне заинтересовался Клямин. - Или узнают, что священник, и отпускают?
- Штрафуют, - добродушно ответил Снегирев. - А кто и отпускает. Пожурит малость и отпускает… Вообще-то я стараюсь не нарушать.
- По закону, значит, стараетесь жить.
- Закон - это неплохо. Это миропорядок. Жили бы все люди по закону - им и слово Божье было бы не в тягость.
- А вы сами-то, Андрей Васильевич… Запчасти от моей машины на свою колесницу сгоношили. По левой цене. Как это понимать? Грех ведь, - невзначай бросил Клямин.
Казалось, Снегирев только и ждал этого вопроса. Он хлопнул себя по коленям и откинулся к стене:
- Грех, говорите? Какой же это грех, любезный Антон? Вы и так детали бы продали. Не мне, так другому. А мне-то они нужнее, потому как и купить труднее на селе. А главное, автомобиль у меня не для утехи, для дела. Верно говорю. Так что действо, которое вы назвали грехом, заключается в том, что мне при желании все равно в магазине переплачивать пришлось бы лихоимцам всяким. Да еще в пояс кланяться. А тут прямо на дому…
- Я вроде явился автомобиль соборовать, - оборвал Клямин.
- Не богохульствуйте, Антон. Это таинство Божье. И смешки строить ни к чему.
Глаза Снегирева смотрели на Клямина с жалостью и сочувствием. Клямин поначалу и не понял этого - кольнуло что-то и пропало. Но в следующее мгновение он определенно понял, что его жалеют, словно приготавливают к какому-то особому испытанию…
Отраженный деревьями зеленоватый вечерний свет давно пригас и падал в широкую дверь сарая сиреневатыми густеющими сумерками. Со двора пахнуло свежестью. Вершины деревьев чуть склонились под несильным ветерком. И в их изумрудной чешуе стойко плыл церковный крест…
Пора бы и лампочку включить. Что священник и сделал.
Длинные тени резко повторили на стенах контуры предметов. Словно переставили декорации. И, как это случается в конце дня, изменилось и настроение.
- Человеков много на земле расплодилось, Андрей Васильевич. Каждый хочет жить получше. Другой-то жизни не будет. Вот и стараются, на себя одеяло тянут. И какое одеяло! Я бы вам порассказал… А с виду - просто святые. - Антон ругнулся и вдруг смутился: - Извините, сорвалось.
Священник улыбнулся и близоруко прищурил глаза:
- В Библии сказано: «Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония». То Господь обращался к фарисеям.
- Фарисеи? Не знаю, - признался Клямин. - Но в морду дать охота.
Священник рассмеялся:
- Глядишь, я вас и к вере приобщу.
- Не приобщите, Андрей Васильевич. У меня бог другой.
- Рубль?
- Рубль? Сейчас рубль ничего не значит, отец Андрей. Вроде его и нет вовсе. Так, мираж. Сейчас с червонца разговор начинают. Как в Италии. У них тысячи монет на стакан лимонада не хватает.
- Капиталисты, - вставил Гриня.
- О! Прав комсомолец! - Клямин широко развел руками. - А мы, строители светлого будущего, люди скромные. С червонца начинаем.
- Особенно вы строитель, - не удержался священник.
- А что? Я и есть. Самый строитель. Светлого будущего. Своего! Подчеркиваю! - проговорил Клямин. - Я и карабкаюсь тихонечко, не тушуюсь.
- Не сорвешься? - вздохнул священник.
- Я сильный. И мне везет.
- Сильные быстрее погибают. И насчет везения тоже разобраться надо б… Слабый человек - более счастливый. Слабый чувствует жизнь острее. За двоих живет. И выживает в лихих испытаниях, потому как за надежду цепляется… А сильный мучается гордыней. И погибает. На то примеров множество. - Снегирев переждал и добавил: - Потому как Бог на стороне слабых. В этом великая истина. Кто на многое претендует, ничего не имеет.
- А сами, Андрей Васильевич, не в лаптях ходите. Автомобиль, телевизор. Телефон персональный… Как это вы с Богом примиряете?
Клямин понимал, что говорит чепуху, но удержаться не мог.
- Все, Антон, Божий промысел. Все добрые дела рук людских - это Божественное проявление. В религиозном смысле. И через все эти вещи я Бога познаю. Как и через деревья эти, птичьи голоса, телевизионные антенны и морской прибой. Во всем, где есть красота, ум и деяние во благо, нахожу я Божественное проявление. А все, что создано во благо, человеку дозволено…
- Дозволено, - подхватил Гриня и наморщился. Руки его были испачканы соляркой, и вытереть нос не представлялось возможным. Он жалобно посмотрел на священника. Снегирев поднялся, подобрал с подоконника чистую ветошь и поднес к мокрому носу специалиста. Гриня с наслаждением сморкнулся.
- Дозволено, - повторил Гриня облегченно. - А ваша проповедь на Успение? Мать из церкви вернулась и две пластинки мои грохнула. Я за них очередь в городе отстоял. Из соседних поселков ребята приезжали слушать.
- Бесовская музыка. Воют в микрофон, как звери, и в барабаны бухают. Это музыка? - возразил священник.
- А говорите - все дозволено.
- В послании апостола Павла сказано: «Все мне позволительно, но не все полезно…» Все, что создано в мире, мне дозволено, но не все мне на пользу.
Снегирев швырнул ветошь в угол и вернулся на место.
- А родительница твоя самочинье проявила. Этого я не проповедовал. Но с матери и спросу нет… Что касаемо музыки вашей, то не душу радуете, а тоску заглушаете. И искушение… Ты послушай, как в церкви поют. Не жалостливо, не покорно. Просветленно! Если и не веруют, все равно соприкасаются… Не поймете вы, Антон, ибо грешны в помыслах…
Под жаркими фарами таксомотора дорога как бы выворачивала черную спину. Она была сейчас не та, что вечером.
Вообще дорогой, как и людьми, владело настроение. Утром такой добрый, отдохнувший, асфальт к полудню становился жестким, неровным. Он швырял под колеса колдобины, ямы, щели. Он сужался в самом неподходящем месте.
К вечеру дорога уставала, смиряла строптивость, чтобы ночью окончательно успокоиться, зализать раны, нанесенные колесами автомашин, гусеницами тракторов. Ночью не так ощущаются пороки шоссе. Ночью внимание водителя не отвлекают посторонние предметы. Можно заняться своими заботами, уйти в себя…
Разговор со священником все бродил в сознании Клямина обрывками фраз, доброй интонацией, мягкими движениями крепких смуглых рук с янтарными ногтями. Мысль о том, что слабые люди счастливее тех, которые считают себя твердыми и сильными, вызывала все больше и больше неосознанных ассоциаций. Прав отец Андрей, прав…
Клямин переключил скорость - дорога пошла на подъем. Детали, снятые с автомобиля священника, работали исправно…
«Черт бы тебя взял, поп. - Клямин испытывал желание как-то оправдать свою не совсем законную сделку там, в гараже батюшки Снегирева. - Ишь хитрец - через собственный «Волгарь» Бога познает. Неплохо пристроился, батюшка… К Серафиму бы тебя на ковер…»