Кто бы протянул надо мной руку, кто бы сказал «Оживи», передавая мне часть своей силы! Нет никого. Вообще никого. Кругом темнота, железо, враги и предатели. И где-то совсем рядом — Соляная Бездна.
«Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»…
Я встала и побрела по коридору, сама не зная, куда иду, и ничуть не заботясь об осторожности.
Вот я выбралась из клетки. Выбралась из темницы. Ну и что? Из замка мне не выйти ни за какие коврижки. А что я буду есть? Что я буду пить? Уж лучше сразу пойти и сдаться.
Вот так примерно раздумывая, я шла в полной темноте, пока коридор вдруг не свернул и я не увидела нишу в стене. В нише стояла не то кровать, не то скамейка, и на ней кто-то лежал.
Я сперва хотела пройти мимо, но потом всё-таки не выдержала и посмотрела.
Он лежал на спине, уставившись прямо перед собой голубыми глазами. Руки его были сложены на груди. Между пальцами торчала грубая деревянная рукоятка.
— Мастер-Генерал, — прошептала я.
На этот раз он был не в белой рубахе и не в пурпурной. Золотые парчовые рукава выбивались из-под чёрного кожаного жилета. Этот Мастер-Генерал выглядел побогаче прежних двух и поухоженнее, у него даже волосы были кое-где заплетены в косички.
Но тоже мёртвый. И тоже с дырой в груди. Может быть, он тоже умеет оживать?
— Мастер-Генерал, — сказала я шёпотом. — Очнитесь. Мне одной так плохо…
Он не ответил. И какого ответа ждать от остывшего трупа?
* * *Дальше я шла, как слепая. Вообще не помню, куда шла. Сменяли друг друга лестницы, и переходы, и коридоры. Видно, я забралась в какую-то совсем запретную часть замка — здесь не было ни души, никого: ни стражи, ни пленников. Ветер гулял по коридорам. Здесь даже пыли не было.
Потом я нашла винтовую лестницу и стала по ней взбираться. Подумала: может быть, в конце концов я найду хотя бы окно? Хотя бы бойницу или щель, чтобы можно было броситься вниз? Повезёт — взлететь, а не повезёт — так и разбиться?
Лестница вывела меня в огромный зал, полный шорохов и еле слышного поскрипывания. Я задержала дыхание: по гладкому каменному полу тысячами сновали чёрные жуки отвратительного вида. Шелест их лап и надкрыльев отражался от стен и потолка. Я испугалась, что меня стошнит, и быстренько направилась обратно.
— Кто здесь?
Я подпрыгнула.
Высоко под потолком висела, оказывается, ещё одна клетка. Побольше моей и не круглая, а квадратная. В клетке сидел, держась за прутья, длинноволосый бородатый человек. Он нащупывал что-то рядом с собой в клетке и одновременно вглядывался в темноту чуть правее меня.
Узник! Мой собрат по несчастью!
— Кто здесь? — повторил он быстрым шёпотом. — Ответь! Я знаю, что ты здесь!
Ему наконец-то удалось отыскать огниво. Руки у него тряслись, и он не сразу высек искру. Наконец из-под его пальцев брызнул огонёк; щурясь, как от яркого солнца, узник зажёг свечу и поднял над головой.
Я стояла неподвижно, давая себя разглядеть.
— Мальчик! — свечка дрогнула в его руке. — Ты как? Откуда здесь?
— Я девочка.
Он долго молчал.
— Я сбежала из клетки. Почти такой же, как ваша.
— Сбе… сбежала?
— Да, — я выпрямила спину. — Я вижу в темноте и умею летать. Я маг дороги из Королевства Оберона.
— Я не слышал о таком.
— Ещё бы. Ведь это за Печатью.
Я перевела дыхание. Выложить все тайны за полминуты, да ещё когда тебя не спрашивают — это надо уметь. Это подвиг разведчика.
— Удивительно, — пробормотал узник и опустил руку со свечой. — Чудеса… Расскажи мне. Я столько лет ни с кем не разговаривал…
Мне показалось, что я тоже не разговаривала ни с кем как минимум десять лет. Я готова была подойти поближе, но не идти же прямо по снующим черным жукам!
— Это смужелицы, — сказал узник, как будто эта новость должна была меня успокоить. — Ничего!
Сжав зубы и ступая на носочках, я приблизилась и задрала голову. Человек из клетки смотрел на меня сверху вниз, подсвечивая себе тоненьким язычком пламени. Он сильно щурился.
— Ты не могла бы дотянуться вон до того колеса и опустить клетку пониже?
Я проследила за его рукой. Действительно, в углу имелся механизм с колесом и рычагами, от него вела цепь к кольцу на потолке. На другом конце цепи висела клетка.
— Попробую, — сказала я, совершенно уверенная в том, что с моими весом и силой эту хитрую механику не одолеть.
Я ошиблась. Рычаг поддался, колесо повернулось, и клетка поднялась ещё на полметра вверх.
— Не туда! В другую сторону!
Я снова качнула рычаг. Клетка чуть опустилась. Я дёрнула что есть силы, колесо завертелось, шестерни застучали, клетка рухнула вниз.
— Не так низко! Не до земли!
Я повисла на рычаге. Клетка дёрнулась и встала, раскачиваясь, в нескольких сантиметрах от пола.
— Спасибо, — сказал человек.
Теперь я могла разглядеть его получше. Он был бледный, тощий и давно не стриженный, но молодой и, наверное, красивый, если его побрить. Борода казалась светлой по сравнению с чёрными прямыми волосами. А глаза он так щурил, что невозможно было разглядеть их цвет.
— Ниже клетку опускать нельзя, — сказал он, будто извиняясь. — Тогда смужелицы полезут ко мне в постель. Подойди поближе.
Я подошла. Теперь нас разделяли только несколько шагов и решётка.
— Вы сидите здесь в темноте?
— А разве ты сидела при свете?
— Да, но меня только сегодня поймали…
Я запнулась. Время сдвинулось, я уже не знала точно, что произошло сегодня, что вчера, а что — неделю назад.
— Я тут уже очень давно, — спокойно сказал человек. — И никто ко мне не приходит.
— Как же? А ваши тюремщики? А кто вас кормит, поит?
— У меня есть вечная краюшка хлеба, если её съесть, она всегда вырастает опять. И вечно полный кувшин молока. И луковица. И вечная свечка, но она тоненькая и в последнее время очень плохо восстанавливается. Боюсь, как бы мне не остаться совсем в темноте.
— За что?! — спросила я, потрясённая. — За что с вами так обошлись?!
— Ну как же. Ведь я должен был стать законным королём, в то время как власти желал мой брат.
— Вы Принц-пленник!
От моего крика даже невозмутимые чёрные смужелицы брызнули во все стороны, и на секунду их шуршание смолкло. Что до узника, то он чуть не выронил свечу:
— Что случилось? Что с тобой?
— Я нашла вас! — пустившись в пляс, я то и дело давила неосторожных насекомых. — Вы Принц-пленник! Я ради вас пришла из-за Печати, чтобы вы женились на принцессе из Королевства Оберона!
— Погоди, — сказал он тихо. — Но я ведь… я не могу жениться. Я заперт тут навечно.
— Как навечно? — я перестала танцевать. — Да я немедленно вас освобожу! Надо поднять клетку повыше, а потом грохнуть её об пол, тогда она развалится и…
— Она не развалится, — принц смотрел на меня серьёзными грустными глазами. — Освободить меня может только тот, кто возьмёт замок штурмом. А этот замок невозможно взять.
— Нет-нет, — я не желала отступать. — В крайнем случае… Я добуду пилу. Я что-нибудь придумаю. Вы очень нужны. Не только мне, всему нашему Королевству. Я придумаю, как вас освободить.
— Милая девочка, — он отвёл глаза. — Придумай сначала, как освободить себя.
Я замолчала.
Кто я такая? Одна, без друзей, без посоха. Ключа у меня нет, я никогда не смогу вернуться за Печать. Заблудившаяся в страшном замке, голодная, обессиленная…
— Хочешь есть? — спросил принц.
— Не хочу… отбирать у вас последнее.
— Это не последнее. Это вечное. На, — он отломил мне кусок чёрного хлеба. — К сожалению, это всё, чем я могу тебе помочь.
* * *Мы провели с Принцем-пленником несколько длинных часов. Его хлеб и молоко показались мне страшно вкусными — хотя краюшка, если честно, была черствовата, а молоко я с детства не люблю. Он жаловался, что забывает слова, что беседует сам с собой и боится сойти с ума. А я сидела на корточках, соломинкой отгоняла надоедливых смужелиц и с ужасом думала: что же дальше?
Можно, конечно, остаться. И принцу будет веселее, и мне не так страшно. Вечного хлеба и вечного молока нам хватит на двоих. Можно надёргать соломы из тюфяка и соорудить мне постель на каменном полу. Смужелицы противные, конечно, но ведь они не кусаются…
Получится, что я сбежала из одной тюрьмы в другую. Принца, по его словам, уже давно никто не проведывает, значит, меня не найдут и не поймают. И я останусь здесь навсегда, вроде бы свободная, но в тюрьме.
— Вы знаете выход отсюда?
— Нет, — принц огорчённо покачал головой. — Старые ходы замуровали и пробили новые. И у меня в памяти всё путается. Я бы не смог выйти.
«И ты не сможешь», — услышала я в его голосе.
Зажмурила глаза.
Вспомнила солнышко, как оно пробивается сквозь ветки и блестит на бегущей воде. Вспомнила Оберона, как он летит по полю верхом на Фиалке, своём крылатом зубастом коне. Вспомнила, как мама ставит на стол именинный торт, смеётся, а Петька и Димка сидят рядком и смотрят на свечки умильными глазами…
— Вы бы согласились жениться на принцессе? На прекрасной, умной, красивой, доброй… — мой голос дрогнул. Я кривила душой.
— Ну, конечно, согласился бы, — прервал меня принц. — Только какая разница? Я обречён навечно…
— Ничего вы не обречены.
— Я состарюсь в этой клетке…
— Ничего вы не состаритесь! — я заговорила громче, мой голос запрыгал от стены к стене. — И почему вы сдаётесь, я не понимаю? Я сейчас уйду…
— Ты уйдёшь?!
— Уйду, — я вся подобралась, не давая жалости опутать меня и погасить волю. — И вернусь! Я освобожу вас, мы пойдём за Печать…
Принц смотрел на меня грустными глазами, как зверь в зоопарке:
— Тебе не выбраться из замка.
— Выбраться!
— Ты заблудишься и умрёшь от голода и жажды.
— Не умру!
— Или тебя схватят, и тогда будет ещё хуже.
— Не схва… — голос у меня осип, и коленки задрожали. — Пусть лучше схватят, чем вот просто так сидеть! И ещё… я должна исполнить королевское Обещание.
— Разве ты его давала? Разве тебе его исполнять?
Стало тихо-тихо, только шуршали смужелицы.
— Спасибо за угощение, — сказала я наконец. — Теперь мне надо идти. До свидания.
* * *Сначала по стенам прыгали бледные отсветы огня — горела свеча Принца-пленника. Потом он задул свечу, и стало темно.
Я спустилась до самого низа. Оглянулась, пытаясь припомнить, откуда пришла. Безуспешно: все коридоры казались одинаковыми.
Куда теперь?
Ещё можно было вернуться. Без оружия, без ключа, без друзей — на что мне рассчитывать?
Я всхлипнула и зашагала по коридору — наугад. Я шла, и шла, и шла, и нарочно громко топала — если здесь ходит патруль, пусть он меня услышит. А если под замком затаился Максимилиан — ещё лучше, мне давно хочется взглянуть в его чёрные бессовестные глаза. А если…
Мне зажали рот, подхватили и понесли. Задыхаясь и сопя, я начала последнюю битву за свою жизнь — локтями, когтями, зубами и пятками.
Противник был несоизмеримо сильнее. Вот меня скрутили и куда-то волокут, я видела только каменный пол и быстро ступающие сапоги. Очень знакомые сапоги с голенищами, пришитыми к штанам. Уйма!
Я вступила в бой с новой силой. Бесполезно — он мог одной рукой прихлопнуть десяток Лен. Но я всё равно выворачивалась, теряя силы, уже зная приблизительно, что меня ждёт впереди. Если бы враг — было бы не так обидно! Но предатель…
Уйма замедлил шаг. Остановился. Я чувствовала, как ходят его бока, но не слышала дыхания.
— Зачем ты удрала?
Я попыталась укусить его за ладонь. Проще цапнуть яблоко, висящее на верёвке.
— Теперь я знаю, как выйти из замка. И ключ от Печати у меня.
От неожиданности я перестала вырываться.
— Твой посох в надёжном месте. Сейчас сменится вечерняя стража — и заберём.
Я неподвижно, как тряпочка, висела в его руках.
— Принц-пленник в замке. В подземелье. Спрятан. Чтобы его освободить, нужно взять замок приступом. Принц-деспот покорится победителю.
Я перевела дыхание.
— Я знаю, как найти Принца-саламандру, — он наконец-то отнял руку от моего лица. Осторожно поставил на ноги. Я пошатнулась и схватилась за стенку.
Уйма ещё больше оброс щетиной. Исхудал. Но жёлтые глазищи горели как ни в чём не бывало.
— Как я могу тебе доверять? — спросила я, пытаясь выпрямить спину.
— Как себе, — Уйма посмотрел удивлённа. — Ты что, не поняла ничего?
— Не поняла, — я отвернулась. Накатило такое облегчение, что я боялась зареветь или грохнуться в обморок.
— Ну так пошли, — он осторожно выглянул за ближайший угол.
— Тут где-то Максимилиан…
— Я знаю, — беспечно отмахнулся людоед. — Я его встретил.
Глава 17 Достоинства Уймы
Человеку легко сказать: «Это было самое счастливое утро в моей жизни». А потом наступает ещё одно счастливое утро, и опять хочется так сказать. Но вот, честное слово, сколько я живу — счастливее утра не припомню. Даже в день рождения.
Я проснулась на подстилке из травы и сразу увидела, как солнце пробивается сквозь ветки. И вокруг было светло, птицы чирикали, зелёные стебли пригибались от росы, и крупные капли блестели на моём белом посохе. А чуть дальше, в ложбинке, сидел спиной ко мне Уйма и жарил что-то на вертеле. Пахло дымком и шашлыками.
При виде Уймы моё счастье немножко вздрогнуло. Как дрожжевое тесто, если его тряхнуть. Людоед где-то потерял кольчугу и панцирь — зато теперь на нём была прекрасная кожаная куртка со множеством карманов, шнурков и заклёпок. С кого он только снял такую?
По другую сторону костра сидел Максимилиан, бледный и обиженный. Его руки были связаны крепче прежнего. При виде пленного некроманта на душе у меня снова сделалось спокойно.
— Доброе утро, Лена, — сказал Уйма, не оборачиваясь.
Потягиваясь, я подошла к костру. Максимилиан зыркнул на меня чёрным взглядом и снова потупился.
— Привет, — я улыбнулась немножко натянуто.
— Завтрак готов, — Уйма в последний раз повернул вертел. — Для всех, кроме некромантов и предателей.
— Сам ты предатель, — сказал Максимилиан.
Я уселась рядом с людоедом. Мне было неловко. Я не могла к нему привыкнуть — к новому Уйме.
Мясо было не чета тем жёстким тушкам, которыми нас потчевал Принц-деспот. Всё-таки людоеды знают толк в кулинарии.
— Уйма… — мне не хотелось говорить при Максимилиане. — Можно тебя на минутку?
Людоед вытер рот волосатой лапищей и поднялся. Мы отошли шагов на сто — отсюда был виден замок вдалеке и широкая накатанная дорога у подножия холма.
— Как ты его поймал? — спросила я шёпотом. — Он ведь по-настоящему большой колдун. Я сама видела.
— Колдун, — Уйма кивнул. — Только он мальчишка. Щенок. А я мужчина.
— Но ты не волшебник…
— Лена, — жёсткий рот Уймы чуть изогнулся в улыбке. — Я сын вождя и вождь. Я водил наше племя на Шакалов и на Угробов. Что мне один сопливый некромант?
Мы помолчали. Уйма поглядывал на дорогу, сыто, расслабленно — и в то же время зорко.
— А как тебе удалось выудить ключ у Принца-деспота?
— Я ему не давал ключ.
— Что?!
— Я ему дал будто-бы-ключ. Мой палец. Жритраву, он долго будет возиться на выходе.
— У меня в кармане был отпечаток твоего пальца?!
Уйма вздохнул:
— Ключ надо беречь. Ты его уберегла?
— Ты меня обманул!
— Мы живые? Живые. С ключом? С ключом. Двух принцев нашли. Ищем третьего. Чего ещё?
Я посмотрела на Уйму. Он был спокоен, как слон. Как хладнокровный сытый людоед.
— Ты… — вопрос уже вырвался, я не могла его удержать. — Ты в самом деле ел людей?
Уйма медленно перевёл взгляд на меня. Я прикусила язык.
— Врагов, — медленно сказал Уйма. — Людей не ел. Врагов.
— Но враги тоже люди!
— Кто тебе сказал?
— Все знают!
Он хмыкнул:
— Тебя кто-то обманул. Везде, в любом мире. В Королевстве. Здесь. В твоём мире, где люди летают на железных птицах и знают обо всём, что происходит на свете. Везде враги — это враги. Их готовы есть. И танцевать на их могилах.
— Нет, Уйма! — я снова почувствовала себя слабой. — Нет! Ведь и Оберон твой враг. И Гарольд… и… — я не договорила.
Уйма поднял мохнатые брови.
— Оберон, — сказал он задумчиво. — С тех пор, как появилось Королевство, все не знают и спрашивают. Оберон отпускал наших людей из плена. Они топили его корабли. Он снова ловил и снова отпускал. Потом он посадил вождей в тюрьму. Меня. Моего отца. Пригнись.
Он положил мне ручищу на голову, и я рухнула в траву. По дороге пылил обоз — пять телег одна за другой, лошади, погонщики, жеребята.
— Торговый путь, — пробормотал Уйма, лёжа рядом со мной. — Нам нужны деньги. Надо кого-то ограбить.
— Но у нас же есть… — я замялась. — Короче, то, что ты отобрал у Максимилиана.
— Отдал в замке кое-кому. Надо было.
— Взятка, что ли?
— Я не знаю, что такое «взятка»… У Оберона есть то, чего больше ни у кого нет. Если бы он был вождём нашего племени, его давно побили бы и прогнали. Но он — Оберон. Как можно быть с такой слабостью — таким сильным? Многие спрашивают.
— С какой слабостью?
Уйма смотрел вслед обозу.
— У него нет врагов, — сказал он наконец.
— Не может быть. Пираты, кочевники… людоеды, — я понизила голос.
Уйме на нос сел комар. Людоед отмахнулся одним пальцем. Комар, контуженный, упал в траву.
— У него — нет — врагов. Нет никого, кого бы он съел. На чьём бы трупе хотел попрыгать.
— Это что, слабость?
Уйма, казалось, меня не слушал.
— Если бы я был Оберон, я бы сперва дал Обещание. Для пользы дела. А потом отправил бы этих принцесс на поле, свёклу пропалывать. И выдал замуж за рыбаков.
— Тогда бы ты не был Оберон, — сказала я тихо.
— Тогда всем было бы хорошо. И принцессам.