— Он что, переселяется из тела в тело?!
— Ну да. Как если бы у него было девять одинаковых домов и он жил бы в них по очереди. Где-то умер — в другом месте ожил. И сразу в бой. Чтобы не тратить время. Он не пирует, не спит и не ест, не любит женщин. Он только сражается, — некромант вздохнул. — Это большое сокровище, тело Мастер-Генерала. Если бы у моей мачехи его не было — давно бы всех перебили и замок сровняли с землёй.
— Он великий воин, — сказал Уйма с непонятным выражением.
— Под его рукой, — глаза Максимилиана чуть затуманились, — все становятся воинами. Старые деды и бабы, трусы, калеки — все. И не только люди. Можно хоть кукол нашить из мешков, из дерева вытесать или из глины слепить. Правда, солдаты из глины разваливаются слишком быстро… Зверей можно послать в сражение. Если у тебя есть Мастер-Генерал — всё, считай, ты победил. Да что угодно можно сделать!
Максимилиан замолчал. Большая холодная капля просочилась сквозь хвою и упала мне за шиворот.
— Что же, — тихо спросил Уйма, — и замок Принца-деспота можно взять?
— Ну, — некромант поёжился под его взглядом. — Вообще-то… нельзя.
— Не пробовали?
— Пробовали… однажды. Нашлись такие. Только Принц-деспот все входы закрыл, войско побилось-побилось о камень, да и разбилось. Короля ихнего прихлопнули, а в Мастер-Генерала засадили стрелу. С тех пор они, говорят, всё потеряли: и замок свой, и землю, и людей. Так и ходят, и Мастер-Генерала с собой носят, мёртвого, конечно, с двумя стрелами. Думают, он оживёт.
— Да мы же их видели! — не выдержала я. Некромант даже не взглянул в мою сторону:
— А только он никак не встанет, с двумя-то стрелами.
— Ну надо же, — пробормотала я саркастически. — Со стилетом вставал, а со стрелами…
— После поражения он не оживает, — Максимилиан по-прежнему обращался к Уйме. — Если разбили — значит, всё. Протухло.
Красное лезвие ножа светилось в темноте. Я сидела, скрестив ноги, положив на колени посох. Что же получается? Мы с таким трудом и риском нашли двух принцев, а толку от этого никакого. Принца-деспота не принудить, Принца-пленника не освободить. Столько сил и времени — коту под хвост…
Людоед исподлобья смотрел на красное лезвие, и по глазам его нельзя было сказать, о чём он думает.
— До страны вулканов долго лететь? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Некромант хотел ответить, но Уйма вдруг поднял голову:
— А как он вообще выбирает, где ему оживать? Я не сразу сообразила, что он имеет в виду Мастер-Генерала.
Некромант шмыгнул носом. Вытер сопли тыльной стороной ладони:
— Говорят, он приходит на последний бой. Так говорят. Если он кому-то очень-очень нужен. Ну вот как моей мачехе, когда Принц-деспот своей армией на наш замок попёр.
— А за Принца-деспота он воевал когда-нибудь?
— Сто раз! Принц с его помощью столько земель заграбастал… Правда, это было давно уже.
Снова стало тихо, только дождь по веткам шуршал.
— Выходит, он то за тех, то за этих, — пробормотала я. — Что ему, совсем всё равно, за кого воевать?
— У кого последний бой, за того и воюет.
— И сколько у деспота насчиталось этих «последних боев»?
— Дура, — непочтительно сказал некромант. — Последний — это не по счёту. Это по настроению. Когда вот хоть умри — а надо победить.
— Знакомо, — ухмыльнулся Уйма. — Мой папа, Охра Костегрыз, тоже так умеет. Идёт к каким-нибудь недобитым Шакалам за двумя бочками рыбьего жира, а верит, будто последний бой, самый-самый важный. У него бы Мастер-Генерал вообще не умирал никогда.
— Какая нам разница, — промямлила я. — Если замок деспота всё равно не взять.
Уйма поглядел на меня, потом на Максимилиана. Поманил некроманта пальцем. Тот подполз поближе.
— Удирать попробуешь? — спросил Уйма, обнажая в улыбке белые зубы.
Максимилиан отпрянул и так замотал головой, что с мокрых волос во все стороны полетели капли. Он был напуган; я покосилась на Уйму, и мне тоже сделалось страшновато.
* * *Утром мы перевалили за холм, и нашим взглядам открылась пристань огненных шаров.
Не то чтобы я раньше никогда шаров не видела. У нас перед школой на перекрёстке, помнится, целый месяц стоял надутый шар с какой-то рекламой, но тот был тряпичный, с вислыми серыми боками, и улететь на нём никуда нельзя было. А от этих, прикованных цепями к якорям, так и пыхало жаром. Всего их было три: два почти чёрные, тяжёлые, цепи вокруг них провисли. А третий — тёмно-красный — висел над землёй, натягивая цепи, и воздух над ним дрожал.
— Троих не поднимет, — тихонько сказал Максимилиан.
— Даже и не думай, — прочитал его мысли Уйма. — Шаг в сторону ступишь — знаешь, что сделаю?
Максимилиан повесил голову.
Чем ближе мы подходили к шарам, тем неспокойнее становилось у меня на душе. Под шарами громоздились на земле хибары и помосты, и ещё какие-то странные сооружения, а вокруг не было ни души. Ни голосов, ни шагов, ни лая, ни скрипа колёс — в тишине слышались только неясное царапанье, шорох и возня, будто в огромную спичечную коробку затолкали майского жука величиной с дом.
— Перевозчик! — крикнул Уйма, нарушая эту жуткую тишь.
Приоткрылась деревянная дверь, висящая на одной петле. Выглянул старикан лет девяноста, жёлтый и морщинистый, лысый, зато с длинной белой бородой.
— Ну?
— В страну вулканов свезёшь?
— Пятьсот монет, — старик не обрадовался и не удивился.
— Триста.
— Четыреста пятьдесят, — старик опять-таки не выказал никаких эмоций, будто все вопросы и ответы были расписаны наперёд.
— Триста.
— Четыреста.
Уйма отцепил от пояса кошелёк. Бросил старику. Тот не поймал, разиня. Кошелёк ударил его в грудь, заставив покачнуться, и шлёпнулся на пол. Звякнули монеты. Старик поморщился, потирая рёбра:
— Тут триста пятьдесят.
— Так мы летим или уходим?
— Летите, — старик подцепил кошелёк босой ногой, поднял его ловко, как обезьяна, перехватил рукой и сунул за пазуху. — Где вам надо в стране вулканов?
Мы переглянулись.
— Мы ищем Принца-саламандру, — сказала я прежде, чем Уйма успел вмешаться.
Стариковская лысина — от бровей и, наверное, до затылка — взялась мелкой рябью морщин. Кажется, мои слова слегка поколебали его скучное равнодушие.
— Мало с вас взял, — сказал он после длинной паузы.
— Сделанного не воротишь, — сообщил Уйма, искоса зыркнув на меня круглым бешеным глазом.
— Ладно, — старик решился. — Вам, стало быть, в столицу ихнюю надо, ко дворцу. Под такое дело лучший шар запущу. Пошли.
Мы прошли вслед за ним через покосившуюся дверь и оказались в квадратном дворике. Над головами нависал горячий шар. Царапанье, шорох и возня стали громче, они доносились из шара, изнутри. А посреди дворика, опутанная верёвками, стояла огромная странная штука, я с первого взгляда даже не поняла, что это такое. А когда поняла, то так и застыла с разинутым ртом.
Это был костяк! Вернее, одна только грудная клетка с рёбрами. К позвоночнику крепились цепи, ведущие вверх, к шару, а внутри, где когда-то помещались лёгкие, сердце и прочие потроха, была устроена кабина для воздухоплавателей. Я так и встала — к земле приросла.
— Ловко, — сказал Уйма. — Это где же водятся такие птички?
— Где надо, — вежливо сообщил старик. — Голову-то пригни, а то таких здоровых мы обычно не перевозим.
Уйма пробрался внутрь, через секунду я увидела его сквозь рёбра, как сквозь решётку. Теперь, когда он упомянул о «птичках», я и сама догадалась, что скелет, похоже, птичий, а значит, лёгкий. Вот только зачем? Что им, трудно было обыкновенную корзину смастерить?
Некромант стоял и смотрел на это уродливое чудо, видно, и на него устройство шара произвело впечатление. Тем временем старик-перевозчик влез на шаткую лестницу (мне казалось, что он вот-вот свалится) и длинной палкой заколотил по тёмно-красному горячему боку.
Шорох сделался громче. Послышалось шипение, а потом и свист. Шар стал разгораться изнутри, с каждой секундой становясь всё ярче и горячее. Я отпрянула — таким жаром пахнуло в лицо. Старик тонко закричал и заругался, и в следующую секунду я увидела угловатые тени, которые метались там, в шаре, внутри. С каждой секундой они становились всё яснее, потом сквозь полупрозрачную оболочку прямо на меня уставилась зубастая морда — глаза горели, из пасти вырывался белый огонь.
— И-и-и! — завизжал старик. — Вз-и-и! Пошли! Снулые твари, холодцовые кишки, давай, сволочи, в столицу, во дворец, чтобы вам всем повыздыхать! Вз-и-и!
И так, визжа и ругаясь, он что есть сил колотил палкой по шару. Оболочка чуть вздрагивала, а цепи, удерживающие шар на земле, натягивались всё сильнее.
— Чего уставились? — крикнул перевозчик нам с Максимилианом. — Сейчас отвалит!
— И-и-и! — завизжал старик. — Вз-и-и! Пошли! Снулые твари, холодцовые кишки, давай, сволочи, в столицу, во дворец, чтобы вам всем повыздыхать! Вз-и-и!
И так, визжа и ругаясь, он что есть сил колотил палкой по шару. Оболочка чуть вздрагивала, а цепи, удерживающие шар на земле, натягивались всё сильнее.
— Чего уставились? — крикнул перевозчик нам с Максимилианом. — Сейчас отвалит!
Некромант первый кинулся в костяную кабину, к Уйме. Я испугалась, что останусь одна, подхватила посох и побежала за ним. За секунду до того, как мне впрыгнуть внутрь, старик отпустил одну якорную цепь. Шар дёрнулся вверх, и костяная кабина вдруг оказалась почти в двух метрах надо мной. Старик кинулся к другому якорю, а я от страха подпрыгнула, взлетела ввысь на два человеческих роста и ухватилась за волосатую руку Уймы.
Цепь упала, я слышала её глухой звон. Шар рванулся так, что нас чуть не распластало по деревянным перемычкам, соединяющим рёбра и образующим пол. На секунду я увидела внизу перевозчика. Похоже, мне во второй раз удалось его удивить — он стоял и смотрел нам вслед, разинув рот.
Наверное, никогда не видел раньше, чтобы люди так прыгали.
Глава 19 Страна вулканов
Итак, мы летели.
Над нашими головами всё сильнее разгорался шар, наполненный не горячим воздухом и даже не огнём, как я раньше себе представляла, а непонятными тварями, изрыгавшими пламя и легко тащившими нас как раз туда, откуда дул довольно сильный ветер.
— Это против законов физики, — сказала я, щёлкая зубами. Меня бросало то в холод, то в жар, и не только из-за волнений. Воздух в небе был ледяной, зато сверху, от шара, так шпарило, что без ветра можно было превратиться в барбекю.
— Ерунда, — отмахнулся Уйма. — Ты радуйся! Летим…
Некромант молчал. Он боялся высоты: сидел, зажмурившись, вцепившись в жёлтое птичье ребро. Кажется, если мог бы — даже уши прижал к голове, как испуганный кот.
Огненные обитатели шара визжали, как пар в скороварке, шипели и шелестели, задевая изнутри плотную оболочку. Похоже, старик здорово раздразнил их и палкой, и обидными словами. Теперь они распалялись всё больше, и шар поднимался все выше.
— Я думала, перевозчик с нами полетит, — сказала я, поближе придвигаясь к Уйме.
— Я тоже думал, — признался людоед. — Как этими пискунами управлять?
— Ими нельзя управлять, — сказал Максимилиан с закрытыми глазами. — Это огнекусы. Их запихивают в шар, покуда они в яйце. И тогда зашивают на веки вечные. Они там вылупливаются и внутри живут всю жизнь. А жизнь у них длинная. Они откладывают новые яйца, и оттуда вылупляются новые огнекусы. И так всегда.
— И никогда-никогда не вырываются на волю? — спросила я сочувственно.
— А если вырываются, — Максимилиан ещё плотнее втянул голову в плечи, — то взрыв получается такой, будто взлетела на воздух пороховая башня.
— Да?!
Мы с Уймой одновременно подняли головы, но не увидели ничего, кроме птичьего позвоночника. Сквозь частокол жёлтых рёбер пробивались жар и красный свет.
— И часто они взрываются?
Максимилиан не ответил. Он был бледнее рыбьего брюха и дышал ртом — ко всем бедам, его ещё и укачивало.
Мы долго молчали. Свистел ветер, шипели и шуршали взрывоопасные огнекусы, навеки заключённые в шаре. Я смотрела вниз — мы летели под высокими облаками, и земля была видна отлично. Горы делались всё моложе и выше, и почти на каждой верхушке сидела крепость, как птичье гнездо. Присмотревшись, можно было разглядеть, что все твердыни полуразрушены и брошены.
— Здесь гмурры, — задумчиво сказал Уйма.
— Кто такие гмурры?
— Молчи, — прошелестел Максимилиан. — Дура. Нельзя их вслух называть, когда они так близко!
Я животом легла на дощатый пол. Наверное, было бы весело вот так лететь над землёй, если бы не огнекусы над головой и не зловещие гмурры внизу. И не ощущение, что болтаешься в пустоте без всякой надёжной опоры.
— Что мы скажем Принцу-саламандре, Уйма?
Людоед не ответил.
— А если он не согласится с нами идти?
— Ты его уговоришь, — голос Уймы звучал спокойно.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что двоих ты уже уговорила.
Уйма бесстрастно глядел на меня круглыми выпуклыми зенками. Мне захотелось треснуть его посохом по башке и скинуть вниз, на землю.
— Уговорю, — сказала я сквозь зубы.
На самом деле в этот момент мне очень захотелось домой. Совсем домой — к маме. И я прокляла Гарольда, явившегося за мной, когда я ничем не могла помочь. Лучше всю жизнь ничего не знать о Королевстве и о судьбе Оберона, лучше сказка без конца, чем с таким ужасным и безнадёжным окончанием. Я закрыла глаза…
— Гляди!
Уйма указывал волосатым пальцем куда-то вниз. Я проследила за его рукой, но ничего не заметила. Только тень метнулась от дерева к дереву, вот и всё.
Уйма глядел вниз. Никогда раньше мне не доводилось видеть у него такого лица.
— Что там? — спросила я, чувствуя, как у меня сердце проваливается в кишечник.
— Гмурры, — глухо сказал Уйма.
И целый час не говорил ни слова.
* * *Мы весь день болтались в воздухе. Я думала, некромант умрёт прямо тут, между птичьих рёбер. Его тошнило, он терял сознание, мне приходилось возиться с ним, держать ладонь над его головой и бормотать «Оживи». Мальчишке это не очень-то помогло, зато я измучилась и обессилела вконец.
Землю под нами затянуло не то низкими тучами, не то дымом, и мы летели теперь между двумя слоями облаков. Близился вечер, мы с утра ничего не ели, но, честно говоря, и не хотелось. Солнце, склонившись к закату, осветило серебристо-серые облака над нами и рыжевато-белые облака под нами, это было страшно красиво, я бы залюбовалась, если бы в этот момент некромант не застонал бы опять и не закатил глаза под лоб. Приводя его в чувство, я впервые подумала: может, проще было бы стряхнуть Макса вниз, раз-два, и дело с концом?
Огнекусы понемногу успокаивались и остывали: то ли забыли трёпку, которую им задал перевозчик, то ли так задумано было, ведь мы приближались к цели. Медленно опускаясь, шар пролетел сквозь нижний слой облаков, мы сперва ослепли минуты на три (тучи противно липли к коже, вся одежда моментально вымокла), а потом увидели землю вулканов.
* * *Дымы стояли, будто колонны, подпирающие небосвод. Если бы меня попросили нарисовать землю вулканов — я сначала бы нарисовала дымы, много толстых и тонких дымов от земли до туч, неподвижных, как огромные деревья. Безветрие стояло такое, что даже тончайший пепел, поднимавшийся в воздух с каждым нашим шагом, не улетал никуда, а оставался висеть над землёй. Там, где мы прошли, долго ещё таяли облачка мути.
Огнекусы, успокоившись и остыв, сгрузили нас посреди каменного плато с трёхногой вышкой в центре, и первым делом мы подумали, что перевозчик обманул. Потому что какая же это «столица», и где вы тут видите «дворец»? Вокруг ни человечка, ни домишки, под ногами растрескавшийся красно-бурый камень, весь присыпанный пеплом, и только дымы тянутся к небу — белые, серые и коричневые. Уйма кое-как заякорил шар (надо же нам было как-то возвращаться), и минуты три мы с ним думали: что делать дальше?
Ужасно не хотелось бросать шар без присмотра: вдруг вылезут местные жители и на нём улетят. С другой стороны, кому поручить охрану? Идти на поиски без Уймы мне тем более не хотелось, а о том, чтобы отправить его одного, не было и речи. Оставался Максимилиан, которому, как известно, совсем нельзя доверять.
— А ты не думаешь, Уйма, что он просто улетит на этом шаре, а мы снизу ручкой помашем?
Людоед смотрел на Максимилиана. Тот сидел на камне, привалившись спиной к желтоватым рёбрам нашей «кабины», полузакрыв глаза, время от времени мучительно чихая от пепла.
— Не улетит, — сказал Уйма веско.
— Не улечу, — еле слышно подтвердил Максимилиан. — Вообще. Никуда. Тут останусь. Уж лучше гмурры, лучше Принц-чума…
— Помолчи! — рявкнул Уйма и сразу посуровел.
— Тогда он просто отпустит шар, — сказала я. — А сам сбежит.
— Сбежит? — Уйма хмыкнул. Максимилиан чихнул, подняв такой ветер, что вокруг взметнулась целая туча пепла.
— Не сбегу.
— Не сбежит, — с удовольствием подтвердил Уйма. — Идём, маг. В последнее время нам не очень везло с принцами, может, теперь повезёт?
И мы пошли. Облачка пепла, зависшие над землёй, отмечали наш путь по плато. Уйма уверенно вёл меня туда, где поднимался из-под земли ближайший столб дыма.
Это оказался не дым, а пар. Он вырывался из дырки в земле, как из-под кастрюльной крышки, а рядом лежал круглый камень. Слишком круглый, на мой взгляд. В природе камни такими не бывают.
Уйма раздумывал минуту, не больше. Потом упёрся в камень сапогом, примерился и толкнул. Камень скатился в дыру. Поднялась новая туча пепла — мы с Уймой оказались в густом облаке, он по пояс, а я по грудь. Пар из-под земли перестал идти.