Дагни приветствовала их, любезный наклон головы относился к каждому. Поклонившись в ответ, Риарден увидел короткий кивок Лилиан, ее движение прочь и обнаружил, что уже долго стоит с наклоненной головой.
Риарден словно сквозь сон слышал, что говорят ему друзья Лилиан, и что он им отвечает. Как человек бредет шаг за шагом, стараясь позабыть о нескончаемом пути, так и он проживал минуту за минутой бесконечно тянувшееся время, не оставлявшее в его мозгу никаких впечатлений. Он слышал отрывки веселого смеха Лилиан, ее самодовольный голос.
Спустя время он заметил, что его окружили женщины, все как одна похожие на Лилиан, с теми же холеными лицами, приподнятыми выщипанными бровями и глазами с застывшим выражением веселья. Он догадался, что они пытаются флиртовать с ним, и что Лилиан смотрит на них, наслаждаясь их неудачей. Именно об этом счастливом моменте женского тщеславия она умоляла его, и он согласился, хоть и жил по другим стандартам. Риарден повернулся и ретировался к группе мужчин.
Ему никак не удавалось уловить ни единой фразы без околичностей. Какой бы предмет они не обсуждали, речь шла как будто о другом. Он слушал их как иностранец, понимающий отдельные слова, но не в силах связать их в единое предложение. Молодой человек, проходивший мимо нетвердой походкой, хохотнул с пьяной наглостью:
— Получил свой урок, Риарден?
Он не понял, что имел в виду крысенок, но, кажется, все остальные его поняли, судя по выражению лиц и еле сдерживаемому смеху.
Лилиан отплыла, словно давая понять, что не настаивает на его постоянном присутствии рядом с ней. Он отошел в угол, где его никто не мог заметить или проследить за направлением его взгляда. Здесь он позволил себе посмотреть на Дагни.
Он рассматривал ее серое платье, колыхание нежной ткани при ходьбе, мимолетную скульптурность поз, обрисованную шелком, игру полутеней. Он любовался сквозь голубовато-серую дымку на длинный изгиб ткани, завившийся вокруг колен, а потом отхлынувший к крошечной босоножке. Исчезни дым, и Риарден припомнил бы каждый отблеск, брошенный шелком.
Он испытывал глухую тянущую боль ревности ко всем мужчинам, с которыми она разговаривала. Прежде такого не случалось, только здесь, где каждый имел право подойти к Дагни, кроме него самого.
И вдруг он почувствовал удар, мгновенный сдвиг, обрисовавший происходящее и повергший его в глубокое смятение. Он вдруг утратил все свои прежние догмы, концепции, проблемы. Он видел только, словно издалека, что человек живет ради достижения своих целей, и недоумевал, для чего он стоит здесь, и кто имеет право требовать от него тратить невосполнимые часы своей жизни, когда его единственное желание — схватить фигуру в сером и удерживать ее в своих объятиях все то время, которое ему еще оставалось прожить.
В следующий момент Риарден вернулся к действительности. Он почувствовал, как губы твердо произносят слова, которые он мысленно кричит самому себе: «Ты заключил контракт, выполняй его». А потом вдруг подумал, что в бизнесе суд не признает контракт действительным, если одна из сторон не оказывает другой достаточного уважения. И задумался. Но что заставило его так подумать? Он счел эту мысль недостойной и отбросил ее.
Джеймс Таггерт увидел плывущую к нему Лилиан Риарден именно в тот момент, когда оказался в одиночестве в темном углу между пальмой в горшке и окном. Он остановился, позволяя ей приблизиться.
Джим не мог угадать, зачем он ей нужен сейчас, но понимал, что лучше ее выслушать.
— Как тебе понравился мой свадебный подарок, Джим? — Лилиан засмеялась, увидев его растерянное лицо. — Нет, нет, не перебирай мысленно список, прикидывая, что, черт возьми, она имеет в виду. Он не в твоей квартире, он находится прямо здесь. И этот подарок не материальный, дорогуша.
Он уловил на ее лице скрытую улыбку, взгляд, который среди его друзей означал приглашение разделить тайную победу. Этот взгляд говорил о том, что она кое-кого перехитрила.
Он ответил формальным тоном, с любезной улыбкой:
— Твое присутствие — лучший подарок для меня.
— Мое присутствие, Джим?
На мгновение ее лицо исказилось. Он знал, что она имеет в виду, но не ожидал, что она это поймет.
Она широко улыбнулась.
— Мы оба знаем, чье присутствие сегодня для тебя самое ценное, но и самое неожиданное. Я удивлена. Я-то считала, что ты — гений по части вычисления потенциальных друзей.
Он не выдал себя, сохранив нейтральность тона:
— Разве я ошибся в твоей дружбе, Лилиан?
— Ну, ну, дорогуша, ты знаешь, о чем идет речь. Ты не ожидал, что он придет сюда, но ты же не думал, что он тебя боится? Но заставить других так думать — неоценимое преимущество, не так ли?
— Я… удивлен, Лилиан.
— Почему ты не сказал «потрясен»? Твои гости потрясены. Я почти слышу их мысли по всему залу. Большинство соображают: «Если он ищет связей с Джимом Таггертом, нам лучше подчиниться общей линии». Немногие размышляют иначе: «Если он боится, мы наворуем еще больше». Этого ты и хотел, но я не хочу испортить тебе праздник, однако мы с тобой — единственные, кому известно, что ты достиг этого не своими руками.
Он не улыбнулся в ответ. С непроницаемым лицом, с тщательно отмеренным намеком на жесткость он произнес ровным голосом:
— Что ты хочешь за это получить?
Она рассмеялась:
— Вот это по-твоему, Джим. Но, если уж на то пошло, ничего не хочу. Просто я сделала тебе одолжение и взамен тоже жду одолжения. Не волнуйся, я не собираюсь лоббировать ничьи интересы, не стану выжимать из мистера Моуча никаких директив, даже не потребую от тебя бриллиантовой диадемы. Но, в некотором, нематериальном смысле, твоя поддержка стоит любых драгоценностей.
Он впервые посмотрел на нее прямо, сузив глаза, расслабив лицо в такой же полуулыбке, как у Лилиан, изобразив выражение, которое означало для них, что вдвоем они оба чувствуют себя как дома: выражение презрения.
— Тебе известно, Лилиан, что я всегда восхищался тобой, как одной из по-настоящему великих женщин.
— Я знаю об этом, — он уловил тончайший, как слой лака, налет насмешки в ее нежном голосе.
И продолжал в упор смотреть на нее.
— Ты должна извинить меня, если я на миг подумал, что между друзьями позволительно некоторое любопытство, — словно извиняясь, продолжил Джим. — Мне интересно, с какой точки зрения ты рассматриваешь возможные прибыли или потери, которые затрагивают твои собственные интересы.
Лилиан пожала плечами.
— С точки зрения наездницы, дорогуша. Если у тебя самая мощная лошадь в мире, ты обуздываешь ее, направляя туда, где тебя ожидает комфорт, даже если приходится принести в жертву ее огромные возможности, даже если ее высшую резвость никогда не увидят, и ее великая мощь пропадет зря. Ты сделаешь это, потому что, если дать лошади полную волю, она мгновенно сбросит тебя. Однако финансовые аспекты для меня не главное, как, впрочем, и для тебя, Джим.
— Я тебя недооценивал, — медленно произнес он.
— Что ж, я могу помочь тебе исправить эту досадную оплошность. Я знаю, какую проблему он для тебя представляет. Я знаю, почему ты его боишься, и на это есть веская причина. Но… ты занимаешься бизнесом и политикой, поэтому я постараюсь говорить на твоем языке. Бизнесмен говорит, что он продает товары, а мелкий политикан говорит, что может продавать голоса, не так ли? Что ж, я хочу, чтобы ты знал: я могу продавать его, в любое время, когда мне захочется. Ты же можешь действовать в соответствии с этим.
На тайном коде его друзей, раскрыть часть своих мыслей значит, дать оружие в руки врагу, но он принял ее признание и подыграл, сказав:
— Хотелось бы мне быть таким умным с моей сестрой.
Лилиан посмотрела на него без удивления: она не сочла его слова неприличными.
— Да, она крутая. И что, никаких слабых мест? Никаких болевых точек?
— Ни одной.
— Никаких любовных приключений?
— Да нет же, Господи!
Она пожала плечами, меняя тему разговора: Дагни Таггерт — не та особа, на которой ей хотелось подробно останавливаться.
— Я, пожалуй, отпущу тебя, чтобы ты мог немного поболтать с Бальфом Юбэнком, — произнесла Лилиан. — Он волнуется, потому что ты так ни разу и не взглянул на него за весь вечер, и встревожен тем, что литература может остаться без покровителя в верхах.
— Лилиан, ты великолепна! — почти невольно вырвалось у него.
Она рассмеялась.
— Это, мой дорогой, и есть та нематериальная диадема, которую я хотела получить!
Проходя через толпу, она сохраняла на лице остатки этой улыбки, незаметно переходившей в выражение напряжения и скуки, окрашивавшее все окружавшие ее лица. Она двигалась медленно, наслаждаясь тем, что на нее смотрят. Атласное платье цвета слоновой кости волновалось вокруг ее высокой фигуры подобно густым сливкам.
Ее внимание привлекла зелено-синяя искра, вспыхнувшая в отдалении на запястье узкой обнаженной руки. Потом Лилиан увидела стройное тело, серое платье, хрупкие обнаженные плечи. Она остановилась. Нахмурилась, посмотрела на браслет.
При ее приближении Дагни обернулась. Больше всего Лилиан возмутила безличная любезность во взгляде Дагни.
— Что вы думаете о браке вашего брата, мисс Таггерт? — как бы мимоходом, улыбаясь, спросила Лилиан.
— У меня нет особого мнения на этот счет.
— Не хотите ли вы сказать, что он не стоит того, чтобы о нем думать?
— Если вам больше нравится быть точной, что ж, именно это я имею в виду.
— Но разве вы не находите в нем общечеловеческой значимости?
— Нет.
— Не думаете ли вы, что невеста вашего брата заслуживает интереса?
— Нет.
— Я завидую вам, мисс Таггерт. Завидую вашему олимпийскому спокойствию. Я думаю, в нем секрет того, почему у простых смертных никогда не будет надежды сравняться с вашими достижениями в бизнесе. Они позволяют нашему вниманию разделяться, по крайней мере, на то, чтобы признавать успехи и в других областях.
— О каких достижениях вы говорите?
— Разве не достойна признания женщина, достигшая небывалой высоты в условиях жестокой конкуренции, но не в промышленности, а в житейском смысле?
— Я не считаю, что слово «конкуренция» применимо к житейским делам.
— Но согласитесь, например, как приходится тяжко трудиться другим женщинам — если только слово «труд» к ним подходит — чтобы добиться того, чего эта девочка добилась с помощью вашего брата.
— Я не думаю, что она верно понимает суть того, чего достигла.
Риарден увидел Дагни и Лилиан, стоящих вместе. Он пошел к ним.
Он чувствовал, что должен слышать их разговор, невзирая на последствия. Он молчаливо остановился рядом. Он не знал, подозревает ли Лилиан о том, что он близко; Дагни видела его.
— Проявите к ней немного великодушия, мисс Таггерт, — произнесла Лилиан. — По крайней мере, великодушного внимания. Вы не должны презирать женщин, которые не обладают вашим ярким талантом, и пользуются своими собственными дарованиями. Природа неравномерно распределяет свои дары и предлагает взамен компенсации, вы так не думаете?
— Я не уверена, что понимаю вас.
— О, а я уверена, что вы не хотите, чтобы я говорила менее двусмысленно.
— Напротив, хочу.
Лилиан раздраженно пожала плечами. Среди своих подруг ее давно бы поняли, но этот противник для нее был непривычен и нов: женщина, не желавшая, чтобы ей причиняли боль. Она не хотела выражаться яснее, но вдруг увидела смотревшего на нее Риардена.
Лилиан улыбнулась и проговорила:
— Так вот, касательно вашей невестки, мисс Таггерт. Какие шансы у нее были в нашем мире? По вашим стандартам, никаких. Она не смогла бы сделать успешной карьеры в бизнесе, она не обладает вашим выдающимся умом. Кроме того, мужчины бы ей этого не позволили. Они сочли бы ее слишком привлекательной для этого. Поэтому она воспользовалась тем, что мужчины имеют свои стандарты, к сожалению, не столь высокие, как ваши. Она обратилась к талантам, которые вы, я уверена, презираете. Вы никогда не утруждали себя тем, чтобы соревноваться с другими женщинами на единственной арене наших амбиций — достижении власти над мужчинами.
— Если вы называете это властью, миссис Риарден, то я так не считаю, — ответила Дагни.
Она повернулась, чтобы уйти. Но ее остановил голос Лилиан:
— Мне хотелось бы убедиться, мисс Таггерт, в вашей самодостаточности и полном отсутствии человеческих слабостей. Возможно даже, вы никогда не испытывали желания льстить или оскорблять. Но я вижу, вы ожидали, что мы с Генри придем сегодня вместе.
— Не могу сказать, что ожидала, я не читала список приглашенных.
— Тогда зачем вы надели этот браслет?
Дагни демонстративно смотрела прямо в глаза Лилиан.
— Я всегда его ношу.
— Вам не кажется, что шутка зашла слишком далеко?
— Я не шучу, миссис Риарден.
— Тогда вы поймете меня, если я попрошу вас отдать мне браслет.
— Я понимаю. Но не отдам его.
Лилиан помолчала, чтобы они обе поняли значение этой паузы. И впервые за вечер посмотрела на Дагни без улыбки.
— И что, мисс Таггерт, по-вашему, я могу о вас подумать?
— Думайте, что хотите.
— Что вами движет?
— Вы знали мои мотивы, когда дали мне этот браслет.
Лилиан посмотрела на Риардена. Его лицо ничего не выражало, ни малейшего намека на помощь или на призыв к молчанию — ничего, кроме строгости и скуки, отчего ей показалось, что она оказалась в центре всеобщего внимания.
Улыбка вернулась на ее лицо, как защитное забрало, покровительственная улыбка, направленная на то, чтобы вернуть их разговор в русло светской беседы.
— Я уверена, мисс Таггерт, вы понимаете, насколько это неприлично.
Улыбаясь, Лилиан с упреком покачала головой.
— Мисс Таггерт, не думаете ли вы, что сейчас — тот самый случай, когда нельзя полагаться на пустую надежду, но необходимо считаться с реальностью?
Дагни не улыбнулась в ответ.
— Я никогда не понимала значения подобных сентенций.
— Я хочу сказать, что вы заняли позицию идеалистки, но, к сожалению, большинство людей не разделяют ваших высоколобых стремлений, они неверно и самым мерзким образом истолкует ваш поступок.
— Значит, вся ответственность ляжет на них, а не на меня.
— Меня восхищает ваша… нет, я не скажу «невинность», лучше сказать «чистота». Я уверена, вы об этом не думали, но жизнь не столь пряма и логична, как… как железнодорожные пути. Это прискорбно, но, возможно, ваши высокие устремления заставят людей подозревать вещи… которые, я опять же уверена, вы назовете низкими и скандальными.
Дагни не отводила взгляда.
— Нет.
— Но вы не можете игнорировать такую возможность.
— Могу, — Дагни повернулась, чтобы уйти.
— Но почему же вы избегаете обсуждения, если вам нечего скрывать? — Дагни остановилась. — А если вы безупречны, и ваша смелость позволяет вам рисковать своей репутацией, не можете же вы отрицать опасность, грозящую мистеру Риардену?
Дагни медленно переспросила:
— Какая опасность угрожает мистеру Риардену?
— Уверена, что вы меня понимаете.
— Не понимаю.
— Но я уверена, что мне нет нужды выражаться яснее.
— Есть, если вы хотите продолжить дискуссию.
Глаза Лилиан искали в лице Риардена знака, который помог бы ей решить, продолжить разговор или прекратить. Он не стал ей помогать.
— Мисс Таггерт, — произнесла она. — С философской точки зрения, я вам не ровня. Я нормальная жена. Прошу, отдайте мне этот браслет, если не хотите, чтобы я подумала, о чем должна подумать. Вы не захотите, чтобы я произнесла это вслух.
— Миссис Риарден, вы избрали это место и эту манеру, чтобы предположить, что я сплю с вашим мужем?
— Разумеется, нет! — крик, полный паники, вырвался рефлекторно, как отдергивается рука карманного воришки, пойманного на месте преступления. С сердитым, нервным смешком, саркастическим тоном, выдававшим признание в ее истинном мнении, Лилиан сказала:
— Такое я и представить себе не могла.
— Тогда будь любезна извиниться перед мисс Таггерт, — наконец-то подал голос Риарден.
Дагни перевела дух.
Они обе смотрели на Риардена. Лилиан ничего не видела, Дагни прочла в его взгляде страдание.
— Это не обязательно, Хэнк, — проговорила она.
— Обязательно — для меня, — холодно ответил он, не глядя на нее. Он смотрел на Лилиан, приказывая, и она не могла не подчиниться.
Лилиан изумленно взглянула на мужа, но без гнева, как человек, встретивший неожиданное затруднение.
— Конечно, — ее голос снова звучал ровно и доверительно. — Прошу принять мои извинения, мисс Таггерт, если я позволила себе вообразить существование отношений, которые я считаю невозможными для вас и, зная о его пристрастиях, для моего мужа.
Она равнодушно отвернулась и пошла прочь, оставив их вдвоем, словно нарочно представив доказательство своей правоты.
Дагни застыла, прикрыв глаза, она вспоминала ту ночь, когда Лилиан отдала ей браслет. Тогда он принял сторону жены, сегодня взял ее сторону. Она единственная из всех троих понимала, что это означает.
— Чего бы плохого ты мне ни наговорила, ты права.
Услышав его голос, Дагни открыла глаза. Он холодно смотрел на нее с жестким выражением лица, не пытаясь ни намеком на терзающую его боль, ни извинением выпросить у нее надежду на прощение.
— Любимый, не терзай так себя, — сказала она. — Я знала, что ты женат. Я никогда не пыталась убежать от этого факта. И не он меня сегодня ранил.
Ее первое слово стало самым сильным испытанием в его жизни: она никогда прежде его так не называла. В голосе Дагни никогда еще не звучала такая нежность. Она никогда не заговаривала о его браке во время их уединенных встреч. Сегодня она говорила о нем просто и без усилий.