Другая половина — тот, кого называют практичным человеком, презирает принципы, абстрактные понятия, искусства, философию и собственный разум. Он рассматривает приобретение материальных объектов как единственную цель своего существования и смеется над необходимостью соизмерять цель и средства. Он ждет, что ему дадут наслаждение, и недоумевает, почему, чем больше он получает, тем меньше чувствует. Этот человек проводит время в погоне за женщинами. Рассмотрим тройной обман, который он совершает над собой. Он не признает своей потребности в самоуважении, поскольку поднимает на смех такие понятия, как нравственные ценности, и чувствует глубочайшее презрение к самому себе, проистекающее из осознания того, что он — не более чем кусок мяса. Он не признается в этом, но уверен, что секс — физиологическая дань личностным ценностям. Вот он и пытается, начиная со следствия, достичь того, что должно быть причиной. Он пытается получить чувство самоуважения от женщин, которые капитулируют перед ним, но забывает о том, что женщины, которых он выбирает, не имеют ни характера, ни рассудительности, ни стандартов ценности. Он говорит себе, что все, чего он хочет — физическое наслаждение, но замечает, что устает от своих женщин через неделю или после единственной ночи, что он презирает профессиональных шлюх и любит воображать, что соблазняет невинных девушек, считающих его человеком исключительным. Он стремится к чувству победы, но никогда его не обретет. Что за честь в завоевании тела, лишенного разума? Подходит ко мне это описание?
— Нет!
— Тогда вы можете судить сами, не задавая мне лишних вопросов, многих ли женщин я добился за свою жизнь.
— Но зачем тогда ты появлялся на первых страницах газет за последние, кажется, лет двенадцать?
— Я потратил кучу денег на самые отвратительные и вульгарные вечеринки, какие только можно себе представить, и старался не появляться с приличными женщинами. Что до остального… — Франсиско помолчал, потом добавил: — Некоторым моим друзьям известно об этом. Но вы — первый, кому я признаюсь, нарушая собственные правила: я никогда не спал с этими женщинами. Не прикасался ни к одной из них.
— Самое невероятное, что я вам верю.
Лампа на полу бросила пятна света на лицо Франсиско, когда он с невинной улыбкой наклонился вперед.
— Если бы вы внимательно посмотрели на те газетные страницы, то заметили бы, что я сам никогда ничего не заявлял. Это женщины рвались в печать со своими историями, намекающими, что, если их видели в ресторане вместе со мной, значит, у нас роман. Можно предположить, что женщины стремились к тому же, что и банальный бабник — они желали повысить собственную ценность за счет количества и скандальной славы тех мужчин, которых они завоевали. Только их случай еще фальшивее, потому что ценность, к которой они стремились — даже не конкретный факт, а попытка произвести впечатление на других женщин и вызвать у них зависть. Что ж, я давал этим бабенкам то, чего они искали, и именно то, чего они хотели, а не обман, который скрыл бы от них истинную сущность их стремлений. Думаете, они хотели спать со мной или с другими мужчинами? Они не способны на столь реальное и честное желание. Им нужна была пища для тщеславия, и я ее предоставлял. Давал возможность похваляться перед друзьями и любоваться собой на страницах скандальных газет в образе великих соблазнительниц. Но знаете ли вы, что это действовало точно так же, как на вашем судебном процессе? Если вы хотите разрушить какой-нибудь порочный обман, соглашайтесь с ним буквально, не добавляйте ничего личного, не маскируйте его сущность. Все те женщины это понимали. И знали, приносит ли удовлетворение чужая зависть к твоей победе, которой ты на самом деле не добился. Вместо самоуважения, разрекламированные романы со мной наградили их еще более глубоким чувством неполноценности: каждая из них знала, что потерпела неудачу. Если для женщины затащить меня в постель значило добиться публичного стандарта ценности, она знала, что никогда его не достигнет. Но мой секрет никогда не раскроют, потому что каждая из женщин думает, что она единственная, кто потерпел поражение, а все другие одержали надо мной победу, а значит, она с еще большим азартом будет клясться, что у нас роман был, и никогда никому не откроет правды.
— Но что ты сделал со своей репутацией?
Франсиско пожал плечами:
— Те, кого я уважаю, рано или поздно узнают правду. Другие же, — его лицо посуровело, — другие думают, что я — воплощенное зло. Пусть принимают меня за того, кем я кажусь на первых страницах газет.
— Но чего ради? Зачем ты это делаешь? Чтобы преподать им урок?
— Черт, нет, конечно! Я хотел, чтобы меня считали плейбоем.
— Зачем?
— Плейбой — это человек, который позволяет деньгам утекать у него между пальцами.
— Зачем ты играл такую неблаговидную роль?
— Это камуфляж.
— Для чего?
— Для достижения собственной цели.
— Какой?
Франсиско покачал головой:
— Не просите меня отвечать. Я и так уже сказал больше, чем должен был. Остальное вы так или иначе скоро узнаете.
— Если ты сказал больше, чем должен был, то почему именно мне?
— Потому что… вы первый за много лет, кто вызвал во мне желание открыться, — голос его звучал предельно искренне. — Потому что я никогда не хотел, чтобы кто-то, кроме вас, узнал обо мне правду. Потому что знал, что вы, как и я сам, презираете плейбоя больше всех других человеческих типов. Плейбой? Я в жизни не любил никого, кроме одной женщины, я и сейчас ее люблю и всегда буду любить! — Слова вырвались против его воли, и он добавил, понизив голос: — Я не признавался в этом никому… даже ей.
— Ты ее потерял?
Франсиско сидел, глядя в пространство, и Риарден не видел его глаз, только рот — опустившиеся уголки губ, выражением мрачной покорности. Риарден понял: лучше этой раны больше не касаться.
Настроение Франсиско, как обычно, резко изменилось, и он, вставая, с улыбкой произнес:
— Что-то беседа затянулась!
— Раз уж ты доверился мне, — сказал Риарден, — я в ответ хочу рассказать тебе о своей тайне. Хочу, чтобы ты знал, как сильно я доверял тебе еще до того, как пришел сюда. И позднее мне может понадобиться твоя помощь.
— Вы — единственный человек, которому я хотел бы помочь.
— Я еще многого в тебе не понимаю, но уверен в одном: ты не друг мошенникам.
— Не друг, — в глазах Франсиско мелькнула искра веселья.
— Поэтому я уверен, что ты не выдашь меня, если я скажу, что собираюсь продолжить продажу своего металла клиентам по собственному выбору, как только увижу подходящую возможность. Как раз сейчас я готовлюсь к сделке, в двадцать раз превосходящей ту, за которую меня судили.
Сидя на подлокотнике кресла, Франсиско нахмурился и подался вперед, молча глядя на него.
— Вы думаете, что таким образом боретесь с ними? — спросил он.
— А как, по-твоему, это называть? Сотрудничеством?
— Сначала вы работали и производили для них металл ценой потери своей прибыли, потери друзей, обогащения подонков, пытавшихся вас ограбить, и сносили брань за то, что позволяли им выживать. Теперь вы хотите делать это, рискуя занять позицию преступника и в любой момент попасть в тюрьму, ради сохранения системы, поддерживать существование которой возможно лишь ценой жертв, только нарушая собственные законы.
— Я это делаю не ради системы, а для клиентов, которых я не могу отвергнуть из милосердия к их системе. Я не намерен продлевать существование их системы, я не намерен позволить им остановить меня, неважно, насколько тяжело мне придется, и не намерен отдать им мир, даже если я останусь последним выжившим. В данный момент этот нелегальный заказ для меня важнее, чем все мои заводы.
Не ответив, Франсиско медленно покачал головой. Потом спросил:
— Кому из ваших друзей в меднодобывающей промышленности вы хотите предоставить привилегию донести на вас на сей раз?
Риарден улыбнулся:
— На сей раз этого не случится. Я заключил сделку с человеком, которому доверяю.
— Правда? И кто же это?
— Ты.
Франсиско резко выпрямился:
— Что? — ему почти удалось скрыть изумленное «Ах!»
Риарден улыбался.
— Тебе не известно, что я теперь твой клиент? Все сделано через пару подставных лиц и под фальшивым именем, но мне нужна твоя помощь, чтобы твои сотрудники не слишком совали нос в это дело. Мне нужна эта медь, нужна вовремя, и меня не волнует, арестуют ли меня после того, как всё получится. Я знаю, что ты потерял интерес к своей компании, своему состоянию, своей работе, потому что не желаешь иметь дело с мошенниками вроде Таггерта и Бойла. Но если ты действительно веришь в то, чему меня научил, если я — последний, кого ты уважаешь, ты поможешь мне выжить и разбить их. Я никогда ни у кого не просил помощи. Я прошу помощи у тебя. Ты мне нужен. Я тебе доверяю. Ты никогда не скрывал своего восхищения мной. Что ж, моя жизнь в твоих руках, бери ее, если хочешь. Медь «Д’Анкония Коппер» уже отгрузили и везут мне. Судно вышло из Сан-Хуана пятого декабря.
Не ответив, Франсиско медленно покачал головой. Потом спросил:
— Кому из ваших друзей в меднодобывающей промышленности вы хотите предоставить привилегию донести на вас на сей раз?
Риарден улыбнулся:
— На сей раз этого не случится. Я заключил сделку с человеком, которому доверяю.
— Правда? И кто же это?
— Ты.
Франсиско резко выпрямился:
— Что? — ему почти удалось скрыть изумленное «Ах!»
Риарден улыбался.
— Тебе не известно, что я теперь твой клиент? Все сделано через пару подставных лиц и под фальшивым именем, но мне нужна твоя помощь, чтобы твои сотрудники не слишком совали нос в это дело. Мне нужна эта медь, нужна вовремя, и меня не волнует, арестуют ли меня после того, как всё получится. Я знаю, что ты потерял интерес к своей компании, своему состоянию, своей работе, потому что не желаешь иметь дело с мошенниками вроде Таггерта и Бойла. Но если ты действительно веришь в то, чему меня научил, если я — последний, кого ты уважаешь, ты поможешь мне выжить и разбить их. Я никогда ни у кого не просил помощи. Я прошу помощи у тебя. Ты мне нужен. Я тебе доверяю. Ты никогда не скрывал своего восхищения мной. Что ж, моя жизнь в твоих руках, бери ее, если хочешь. Медь «Д’Анкония Коппер» уже отгрузили и везут мне. Судно вышло из Сан-Хуана пятого декабря.
— Что?!!
Это был почти вопль отчаяния. Франсиско вскочил на ноги, не в силах скрывать чувства.
— Пятого декабря?
— Да… — ответил растерянный Риарден.
Франсиско подскочил к телефону.
— Я же говорил вам, чтобы вы не имели дела с «Д’Анкония Коппер»! — это был то ли гневный вскрик, то ли стон.
Уже протянутая было рука отдернулась от телефона. Он схватился за угол стола, словно пытаясь удержаться и не снять телефонную трубку. Ни сам Франсиско, ни Риарден не могли бы сказать, как долго он стоял, опустив голову. Риарден впал в оцепенение, следя за напряженной, неподвижной фигурой, внутри которой шла ожесточенная борьба, больше напоминавшая агонию. Он не мог знать причин этой борьбы, понял только, что Франсиско обладает силой, достаточной, дабы многое предотвратить, но не может ее применить.
Когда Франсиско поднял голову, Риарден увидел лицо, отмеченное таким нечеловеческим страданием, что, казалось, можно услышать крик боли. Лицо было тем ужаснее, что выражало твердость, будто решение уже принято и принято ужасной ценой.
— Франсиско… что случилось?
— Хэнк, я… — Он потряс головой, потом выпрямился.
— Мистер Риарден. — голос был исполнен отчаяния и твердости, словно Франсиско сознавал безнадежность мольбы. — Когда вы будете готовы проклинать меня, когда будете готовы разувериться в каждом моем слове… Клянусь вам именем той женщины, которую люблю, что я — вам друг.
Искаженное болью лицо Франсиско в тот трагический момент всплыло в памяти Риардена через три дня, сквозь ослепляющее потрясение потери и ненависти. Оно вернулось к нему, когда, стоя у радиоприемника в своей конторе, он подумал, что теперь должен держаться подальше от отеля «Уэйн-Фолкленд», иначе он убьет Франсиско д’Анкония, как только его увидит. Этот образ постоянно возвращался к нему и тогда, когда он услышал сообщение о том, что три сухогруза «Д’Анкония Коппер», следовавшие рейсом Сан-Хуан — Нью-Йорк, были атакованы Рагнаром Даннескъёлдом и отправлены на дно океана, и потом, когда он понял, что с этими судами он потерял гораздо больше, чем медь.
ГЛАВА V. СЧЕТ ПРЕВЫШЕН
Впервые в истории «Риарден Стил» произошел провал. Впервые металл не был доставлен согласно заказу. Но пятнадцатого февраля, в назначенный день поставки рельсов для компании Таггертов, это уже никого не волновало.
Зима началась рано, в конце ноября. Люди говорили, что это самая суровая зима за все время наблюдений, и в необычной свирепости метелей упрекать некого. Никому и в голову не приходило припомнить, что раньше, какими бы ни были вьюги, улицы освещались, дома отапливались, поезда не прекращали движение, зимняя непогода не оставляла за собой сотни трупов.
В последнюю неделю декабря, когда компания «Данаггер Коул» впервые запоздала с поставкой топлива для «Таггерт Трансконтинентал», кузен Данаггера объяснил, что ничем не может помочь. Ему пришлось сократить рабочий день до шести часов, сказал он, чтобы поднять моральный настрой людей, которые работали не так хорошо, как при Кеннете Данаггере. По его словам, они стали апатичными и небрежными, потому что их истощила жесткая дисциплина прежнего руководства. Он не мог ничего поделать, потому что половина его управляющих и бригадиров, проработавших в компании по десять, а то и по двадцать лет, поувольнялась без объяснения причин. Он ничего не мог поделать с тем, что между рабочими и новым управляющим персоналом возникли трения, несмотря на то, что новички оказались людьми более либеральными, чем прежние начальники. Сказал, что это всего лишь вопрос притирки. Кузен Кена не мог ничего поделать и с тем, что уголь, предназначенный для «Таггерт Трансконтинентал», в самый вечер назначенной отгрузки перераспределили в пользу Бюро помощи зарубежным странам для Народной Республики Англии. Этого требовала неотложная необходимость: люди в Англии голодали, все их государственные заводы позакрывались, и мисс Таггерт возражала напрасно, ведь речь шла всего лишь о задержке на один день.
Задержка на один день. Для грузового состава номер триста восемьдесят шесть, следовавшего по маршруту Калифорния — Нью-Йорк с пятьюдесятью вагонами салата-латука и апельсинов, задержка превратилась в трехдневную. Грузовой состав номер триста восемьдесят шесть ожидал на запасных путях топлива, которое не поступило вовремя. Когда состав достиг Нью-Йорка, салат и апельсины утопили в Ист-ривер: они слишком долго ждали своей очереди на складах в Калифорнии, из-за урезанного расписания движения и составов, сокращенных, согласно директиве, до шестидесяти вагонов.
Никто, кроме друзей и торговых партнеров, не заметил, что три поставщика апельсинов в Калифорнии вышли из бизнеса, точно так же как и два фермера, специализировавшихся на салате-латуке в Империал-Вэлли. Никто не заметил, что закрылись биржевая брокерская фирма в Нью-Йорке, водопроводная компания, которой биржевая брокерская фирма ссужала деньги, исчез оптовый торговец трубами, который снабжал водопроводную компанию. Когда люди голодают, писали газеты, они не должны сочувствовать неудачам в бизнесе частных предприятий, которые работают ради личной выгоды.
Уголь, отправленный Бюро помощи зарубежным государствам через Атлантику, так и не достиг Народной Республики Англии: его захватил Рагнар Даннескъёлд.
Во второй раз «Данаггер Коул» запоздала с поставкой топлива для «Таггерт Трансконтинентал» в середине января, и кузен Данаггера прорычал в телефон, что ничего не может сделать: его шахты закрылись на три дня из-за нехватки смазочных масел для оборудования. Уголь для «Таггерт Трансконтинентал» запоздал на четыре дня.
Мистер Куинн из компании «Куинн Болл Беаринг», производившей шарикоподшипники, когда-то переехавшей из Коннектикута в Колорадо, целую неделю дожидался грузового состава, доставлявшего по его заказу риарден-металл. Когда поезд прибыл, двери «Куинн Болл Беаринг» оказались запертыми.
Никто не заметил закрытия компании по производству двигателей в Мичигане, которая ожидала поставки подшипников (механизмы бездействуют, люди в оплачиваемом простое); закрытия лесопилки в Орегоне, тщетно дожидавшейся нового двигателя; закрытия склада пиломатериалов в Айове, оставшегося без снабжения; банкротства строительного подрядчика в Иллинойсе, который, не получив вовремя пиломатериалов, обнаружил, что его контракты аннулированы, а покупатели домов отправлены бродяжничать по занесенным снегом дорогам на поиски того, чего больше нигде не существовало.
Снежная буря в конце января заблокировала пути через Скалистые горы, воздвигнув на главной линии железной дороги «Таггерт Трансконтинентал» снежные наносы в тридцать футов высотой. Люди, пытавшиеся расчистить пути, сдались спустя несколько часов: роторные снегоочистители один за другим вышли из строя. Машины пытались отремонтировать, хотя срок их эксплуатации уже два года как истек. Новые снегоочистители так и не доставили — их производитель оставил бизнес, отчаявшись получить у Оррена Бойла необходимую сталь.
Три поезда западного направления оказались в ловушке у Уинстон-Стейшн, высоко в Скалистых горах, где главная линия «Таггерт Трансконтинентал» пересекала северо-западную часть штата Колорадо. Они оставались недоступными для отрядов спасателей в течение пяти дней. Поезда не могли пробиться к ним из-за снежной бури. Последние грузовики, изготовленные Лоренсом Хэммондом, разбились на обледеневших склонах горных автодорог.