Помимо этого в комнате был платяной шкаф, доверху набитый одеждой, которая была небольшой слабостью Ливии. Запихивая в него очередную вещь после длительного похода по магазинам, она оправдывала своё расточительство мыслями, что каждая нормальная девушка имеет право на обновление и пополнение своего гардероба. А так же стоящие по обе стороны от окна с выходом на её персональный балкончик и видом на сад письменный и туалетный столы. Стол для занятий был большой, широкий, сделанный из орехового дерева, он достался Оливии от отца, как и новенький компьютер, стоящий на нем, который тот считал оазисом цивилизованности среди средневековья, царящего в доме, а также что без него бывшая жена и её мать превратят Ливию в пещерного человека. Девушка всячески доказывала, что это не так и потихоньку учила бабку и маму работать на компьютере. Вскоре ещё один «двигатель прогресса» появился в библиотеке, и бабушка, лихо стуча по клавишам, общалась по Интернету с другими столь же «продвинутыми» как и она, ведьмами по всему свету. Над столом Оливия повесила книжные полки, заставив их учебниками и любимыми книгами, которые время от времени перечитывала. Туда же она поставила фотографии. Самыми дорогими её сердцу фото были те, на которых она была запечатлена с обоими родителями. Там они выглядели таким счастливыми, и, главное, были вместе. А рядом с семейным фото стояли те, где были засняты Оливия и Сидни в объятиях огромного Микки Мауса в окружении разноцветных шаров в парижском Диснейленде. Туда их вывезли родители подруги на весенние каникулы за примерное поведение… практически примерное поведение и замечательные оценки. Это было одно из самых замечательных событий в жизни девушки, воспоминания о которых всегда появлялись, когда она смотрела на фотографию, дарящую ей ощущение радости.
Туалетный столик был показателем её женственности, маленький с расписной поверхностью и резными ножками, уставленный всевозможными баночками и тюбиками с косметикой, с висящим над ним большим зеркалом и пуфом, который стоял рядом со столом. Пол комнаты покрывал толстый, мягкий ковёр нежно-бирюзового цвета, как и всё остальное, он прекрасно вписывался в обстановку и цветовую гамму спальни.
Но самым примечательным, достойным восхищения и внимания было панно огромных размеров, занимавшее практически всю стену напротив постели. Его выполнила Оливия, повинуясь, какому-то порыву души. Это был ангел, с огромными крыльями, сидящий на холме в сиянии лунного света, возле бежавшей у самых его ног реки. Поза, в которой он сидел, была напряжённая, и казалось, что в любую минуту ангел может сорваться с места, чтобы вознестись на небо, оставив после себя лишь примятую траву. Но был изъян: Оливия не смогла сделать ему лицо, ни одни черты, выходившие из-под её рук, не соответствовали желаемому, приводя девушку в отчаяние. Тогда она оставила ангела без лица, понадеявшись, что когда-нибудь она придумает достойный его лик. Спустя время ей в голову пришла идея и Ливия, немного «оживила» своё творение. Теперь ночью, река, изображённая на полотне, медленно начинала катить свои воды, отражая на поверхности размытый силуэт Безликого ангела и луны, заливавшей своим белесым светом все, что было на панно. Ветер играл травинками у ног ангела, его свободными одеждами, нежно перебирал тёмные локоны.
Каждую ночь, засыпая, Оливия рассматривала полотно, снова и снова любуясь своим творением и мечтая о том, что может именно этой ночью, во сне увидит его лицо и на утро закончит работу.
Войдя в комнату и окинув её придирчивым взглядом, чтобы убедиться, что всё на месте, девушка быстро переоделась. Надев старую растянутую майку и потёртое трико, в которых она просто обожала валяться на постели и, достав взятую у учителя книгу, девушка растянулась на постели, принявшись за чтение.
Глава 4
— Ведьма, ведьма! — кричали со всех сторон, и в неё летели камни, причиняя уже и так израненному телу нестерпимую боль.
Ноги не слушались, железные кандалы на руках и ногах тянули вниз, и она постоянно падала, путаясь в лохмотьях, которые некогда были изящным платьем. Тюремщик не пытался помочь подняться, а лишь награждал очередным ударом рвущей нежную плоть плети и пинками. Слёзы усталости, безнадежности и обиды на свою судьбу застилали глаза, мешая ей идти вперёд, но спасали от вида толпы окружавшей её со всех сторон. Разъярённый, жаждущий крови народ. На их лицах не было ни жалости, ни сострадания, а лишь ненависть и желание потешить себя зрелищем сожжения ведьмы, но где-то на донышке глаз всё же плескался суеверный страх.
Но после очередного падения она вставала вновь и вновь, гремя железными путами, стерев грязной ладошкой с личика плевки вперемешку с кровью и откинув грязные, нечесаные локоны, шла вперёд. Стараясь изо всех сил высоко держать голову и не выглядеть жалкой в глазах своих палачей, ничем не выдать ужаса, пожиравшего душу изнутри. Она не сделала никому ничего дурного за свои восемнадцать лет, ничего… Но все готовы с большей охотой поверить знатному господину, обвинившему её в том, что она погубила его скот, чем какой-то безродной девчонке, да ещё сироте, приёмной дочери старой знахарки.
Жители её деревни отвернулись, друзья, соседи — все, кого она знала, кто приходил к ней за помощью и за советом. Они не встали на защиту, когда за ней пришли, а лишь досадовали, что сами не успели расправиться с ведьмой. Перед ожидавшей её страшной участью она осталась совсем одна.
А затем… А затем месяц в жутком «каменном мешке» темницы с крысами, составлявшими ей единственную компанию, задыхаясь от вони сточных канав, замерзая на холодном каменном полу и питаясь жидкой похлёбкой, которую приносил ей тюремщик, бросая миску под ноги, словно собаке, и спешивший убраться восвояси. Вот так она ожидала своего приговора, который и так был ясен. Надежда на спасение и помилование умерла в первую неделю пребывания в тюрьме.
— Сжечь ведьму!!! Долой дьявольское отродье!!! — закричал рядом какой-то оборванец с гнилыми зубами и безумным взглядом, а затем, размахнувшись, ударил наотмашь по лицу. Всё перед глазами закружилось и с тихим стоном, сорвавшимся с разбитых губ, с запёкшейся на них кровью, она распласталась на мостовой в пыли, у ног веселящейся толпы. Сил подняться больше не было, лишь страстное желание умереть, закончив тем самым свои мучения на этой грешной земле. Но тюремщик не позволил ей это сделать, грубо схватив за волосы и лохмотья, хорошенько встряхнул и поставил на ноги, тычком между лопаток заставив идти вперёд.
Толпа расступилась перед ней, открыв уставшему и обреченному взору трибуны, украшенные как по случаю празднества, с помпезно восседающими на них Священной Инквизицией и знатью. Последние с любопытством разглядывали её и тихо перешептывались, дамы, закрыв лица веерами, прятали свою брезгливость. Рядом с трибуной располагалось место казни: укреплённый в земле столб с небольшим помостом, у основания заваленный охапками сухого хвороста. Тут же стоял палач, держа в руках горящий факел и спрятав своё лицо за безобразной маской, с прорезями для глаз и носа, делавшей его ещё безобразней.
— Расступись! — гаркнул тюремщик, взмахами плети расчищая путь себе и своей пленнице к трибунам. Справившись с этим, он ударом заставил её упасть на колени перед этими святошами, важно взиравшими со своих мест.
— Довольно! — повысил голос первосвященник, не позволив её мучителю плетью опустить ей на плечи очередной удар. — Вы выполнили свою работу, доставили обвиняемую, теперь ступайте!
Тюремщик, неловко поклонившись, поспешил отступить прочь, боясь вызвать гнев важного господина.
— Ирина Мойра Притенза, ты обвиняешься в колдовстве и связи с дьяволом, как и в причинении ущерба почтенному господину и жителям своей деревни. Готова ли ты признаться в своих тяжких грехах, покаяться перед Богом и людьми и принять заслуженную кару, дабы предстать перед очами Всевышнего с чистой душой. — глава Инквизиции возвысил голос, грозно глядя неё, жалко сжавшуюся в комочек перед трибунами. Но столь ужасные и лживые слова заставили ее поднять своё избитое, грязное лицо, не выражавшее в эту минуту никаких эмоций, чтобы посмотреть на того, кто их произносил. Ей стоило больших усилий выдавить из себя хоть звук, чтобы ответить, но, собравшись, она прошептала: «Нет!».
Инквизитор нахмурил брови, по-видимому, не расслышав ответ или услышал, но совсем не тот, что ожидал. Поэтому повторил, повысив свой голос, на пол октавы выше и громче.
— Так ты сознаёшься??? Говори громче, что бы все могли тебя слышать!
В голове пронеслась мысль, что её хотят заставить оклеветать саму себя! Тем самым, подписав приговор собственноручно. Голова закружилась от слепой ярости на такое беззаконие, придав ей сил, что бы вскочить и крикнуть, глядя в глаза этой публике, взявшейся судить, как впрочем, и всему миру, ополчившемуся против неё:
— Нет, нет, нет!!!!! Вы слышите, я не ведьма!!!
— Она сошла с ума! Девчонка тронулась умом! — со стороны знати послышались негромкие возгласы.
Первосвященник поднял руку, заставив всех умолкнуть.
— Раз так, — начал он — ты будешь казнена через сожжение на костре, нераскаявшейся! Тем самым обрекая свою бессмертную душу на вечные мучения в Гиене Огненной. Тебе даётся последнее слово и последний шанс на покаяние. — Инквизитор выжидательно замер.
— Будьте вы все прокляты! Будьте вы все прокляты… — крикнула она и, собрав остатки сил, плюнула в их сторону.
Глава Инквизиции качнул головой и к ней мгновенно подскочили стражники и потащили к столбу. Сопротивляться смысла не было, как и желания. Она словно кукла в их руках, безвольная, не имеющая ни чувств, ни мыслей, беспрепятственно позволила снять с себя кандалы, а потом втащить на помост и крепко привязать к столбу. Прикосновение шершавого, сухого дерева к спине причиняло боль при малейшем неловком движении, поэтому она стояла неподвижно, отказываясь страдать в последние мгновения своей короткой жизни. Равнодушно глядя на толпу этого жалкого люда, с их радостью от того, что они сейчас насладятся сполна её болью.
Палач выжидательно взглянул в сторону трибун и, получив одобрение, бросил факел на охапки хвороста, которые мгновенно занялись и вспыхнули, превратившись в миг в ревущее пламя.
Она почувствовала то мгновение, когда огненные языки начали лизать её одежду и обнажённые ноги, поднимаясь выше, желая поглотить. Нос забил удушливый едкий дым, разрывающий лёгкие, не дающий дышать. Её лохмотья быстро занялись и загорелись, тело пронзила боль, а перед глазами потемнело, из горла вырвался пронзительный крик.
Глава 5
Оливия открыла глаза, резко подскочив на постели.
«Это сон… Всего лишь сон… Я уснула!» — пронеслось в её голове, вызвав вздох облегчения. Поправив локоны, упавшие ей на глаза, девушка взглянула на открытую книгу, лежавшую рядом, которую читала, пока мерзавец Морфей не утащил ее к себе в царство, подсунув весьма реалистичный сон. События, происходившие там, до сих пор стояли перед глазами, вызывая в сердце ужас.
Ливия опустила глаза и прочла на одной из страниц:
«Ирина Мойра Притенза. Ведьма. Сожжена публично 16 октября 1690 г. от Рождества Христова. Вину не признала, отошла в мир иной без отпущения грехов. Да помилует Господь её грешную душу.
Старший писарь Святейшей Инквизиции Арчибальд Пада»
«А ведь девушка действительно была не причём!» — Она могла сказать это с уверенностью, так как теперь, окончательно проснувшись, Оливия поняла, что каким-то образом пережила во сне реальные события! Не могли те события, чувства быть лишь порождением её фантазии от прочитанного, хотя это и сыграло немаловажную роль. Там Ливия стала Ириной, доброй, хорошей девушкой и одарённой целительницей, но не обладающей способностями ведьмы!
Сколько же невинных жизней было загублено в те поистине чёрные времена.
От грустных мыслей её оторвал заработавший интерком:
— Дорогая, к тебе Сидни пришла, спускайся! — сообщила мама.
«Наверное, Сид звонила, а я так крепко уснула, что ничего не слышала».
Оливия нащупала на кровати мобильный, а затем просмотрела списки вызовов. Так и есть! 5 пропущенных от подружки. Хорошо же она заснула, что всё остальное перестало существовать. Это и не удивительно, не каждый раз оказываешься в роли индейки, поджаривающейся на вертеле, на открытом воздухе, при многочисленных свидетелях.
Перед глазами вновь проплыли образы из кошмара. Ливия тряхнула головой, не позволяя себе окунуться в пережитый во сне ужас и, соскочив с постели, направилась к ожидавшей её Сидни.
Снизу слышались голоса: спокойные принадлежали маме и бабушке, взволнованно-восторженный — Сидни. Не иначе, как она устроила им допрос, по-видимому, обнаружив зелье.
Спустившись, девушка застала всех в передней. Как она и предполагала, Сид засыпала родительниц вопросами, а те ей подробно объясняли, стараясь сократить объяснения до приемлемых размеров, чтобы та всё поняла. Предмет разговора был аккуратно упакован и ожидал часа, когда Сандра и Милинда Уоррен им воспользуются для спасения сада миссис Рик. Первой Оливию заметила бабушка.
— Ливия, мы сейчас уходим, нас ждёт Аманда Рик. Остаёшься за хозяйку и не забудь напоить Сидни чаем, пирожные к нему на кухне в буфете.
С этими словами, подхватив бутыль с зельем, обе женщины ушли, плотно захлопнув за собой дверь.
— Я тебе завидую, Лив, чёрной завистью! Твои бабка с матерью просто чудо, с ними так интересно и уж точно никогда не соскучишься. А вот мои предки только и умеют, что причитать и пилить. — Сидни огорчённо вздохнула, серьёзно поглядев на с трудом прячущую улыбку подругу.
— Сид, прекрати! У тебя замечательные родители, грех жаловаться! О таких можно только мечтать и уж они-то точно, тебя не пилят, просто выражают свою озабоченность и любовь. Да ещё стараются ни в чём тебя не ограничивать, уж я-то знаю. Кстати, пока тебя ждала, такой сон видела!
— Ясно, чем ты занималась, что до тебя было не дозвониться! Ты книгу-то дочитала?
— Так я её и читала, пока не отрубилась.
По дороге в комнату Оливия подробно рассказала подруге о событиях из своего сна
— Ничего себе… — Сидни поглядела на неё расширенными от удивления глазами, всё ещё находясь под впечатлением от услышанного. — Ты думаешь, так всё и было?
Оливия задумалась. Она была практически уверена, что так оно и есть! Тогда это значит… — Хлопок двери, закрывшейся у них за спиной, вывел ее из задумчивости, как и голос Сидни, звучавший очень недовольно.
— Лив, ты что, в транс впала? Меня бы предупредила, а то созерцать твою жутко сосредоточенную и погружённую в себя мордашку довольно неприятно!
К своим словам она присовокупила и довольно ощутимый тычок в бок, заставивший Оливию бросить свои размышления, а то чего доброго, Сидни её всю синяками покроет.
Сид подозрительно сощурила свои глаза, но потом махнула рукой на странное поведение Оливии и полезла к ней с вопросами.
— Так и чем ты сегодня меня поразишь? Я могу надеяться, что Грэг всё же превратится в симпатичного лягушонка?
— Сидни… Ты снова за своё?! Оставь, прошу, земноводное. Не буду я никого ни во что превращать!
— Жаль! А я надеялась, вдруг ты передумала! — Сидни лукаво улыбнулась, поблёскивая глазами.
— Давай оставим всех в своих обличьях и духов тревожить не будем. Бабушка сказала, что они сейчас чересчур беспокойные, а лишние треволнения никому не нужны! А сегодня, по её совету, займёмся вот чем!
Ливия обошла постель и извлекла из тумбочки таинственно чарующую колоду карт Таро.
— Давно не обращалась к ним! Надеюсь, моя энергия ещё не испарилась, что немаловажно! Карты ведуньи не должны залеживаться на полке, так они теряют свою силу! — девушка нежно погладила карты, будто они живы. — Сидни, задёрни шторы, им по нраву полумрак.
Та мгновенно бросилась выполнять просьбу. Подскочив к окну, она плотно задёрнула шторы. Ливия тем временем убрала ковёр и залезла в свой шкаф, немного там порывшись, достала пять белых больших свечей. Расставила на полу таким образом, что если мысленно соединить их линиями, то получится пентаграмма. После того, как они запылали, наполняя полумрак комнаты тихим мерцающим светом, Оливия села в центр образованной фигуры и указала подруге на место подле себя.
— Это защитит нас на случай неожиданностей.
— А что может случиться? Это же всего лишь карты, бездушные карточки с картинками! — недоумевающее произнесла Сидни глядя на Оливию.
— Ничего не случится! Но в том, что это всего лишь бездушные карточки, ты ошибаешься! Те, что я держу в руках, самые настоящие карты Таро, они могут раскрыть чужие помыслы, тайны, судьбы, дать совет, но относиться к ним надо трепетно и с почтением! Это двери в мир будущего! Открывая которые, мы можем потревожить тех, кто охраняет его. Вот от них нам и нужна защита. Так что ты хочешь узнать?
Сидни зачарованно слушала подругу, буквально ловя каждое её слово и наблюдая, как она аккуратно мешает карты. Услышав заданный вопрос, она ослепительно улыбнулась, тем самым показывая как дожидалась его.
— Ты прекрасно знаешь, что меня интересует! А точнее кто!
— Действительно… могла бы и не спрашивать! Что ж, бедняга Грэг, сейчас мы узнаем, что твориться у тебя в мыслях!
Оливия начала выкладывать карты.
— Сид, он на распутье! Не знает, что ему делать! Ты ему интересна с одной стороны, а с другой… страх! — девушка улыбнулась. Что — то в этом роде она и ожидала.
— Меня??? Я что, страшная? Да и не кусаюсь… — Сидни с сомнением поглядела на разложенные перед ней карты, с таинственными изображениями на них.