Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна Георгиевна 28 стр.

— Приятно с умными людьми беседы вести. Рада, что ты поняла. Засим прощаюсь. Кавалер твой заждался меня, поди.

— Еще минуту, — схватила водяница затянутый черным шелком локоток. — Не хочу на случай надеяться. Да и к тому же мало ли как все обернется. Не смогу же я при всем чест­ном народе на тебе платье рвать.

— А по-другому как?

— Условимся о тайном слове, чтоб только мы двое могли понять, что дело не чисто. Причем слово должно быть яркое, заметное…

— Петух! — азартно предложила Лутеция.

— Почему?

— Символично. У нас в Рутении именно петухами всякую нечисть усмиряли.

— У нас тоже, — кивнула Агнешка. — До встречи тогда, ветреница. Поспеши! Кабальеро Иван наверняка уже далеко ушел.

— Прощай!

— Что-нибудь передать Дракону при встрече? — шалов­ливо спросила княжна. — Привет или поцелуй от блудной супруги?

— Если о здоровье своем не печешься, то передавай поце­луй, — расхохоталась нисколько не обидевшаяся подруга. — Только потом пеняй на себя — у меня рука тяжелая.

И, махнув на прощанье этой самой «тяжелой рукой», Лу­теция скрылась из виду.

— Третьи петухи, красный петух, петушиное слово… — бормотала Агнешка, взбираясь на пригорок, за которым вид­нелось море и алые скаты шелкового Цаева шатра.

Мудрая Черепаха был занят делом. Потоки энергии ци его пациента требовали постоянной корректировки.

— Расковывать вас с супругой давно пора, — проговорил маг, устанавливая третью иглу. — Сила воды не любит за­стоя.

— Еще немного, — отвечал растянувшийся на кровати Дракон. — Иногда лучше переждать, чтобы решить все проб­лемы одним махом.

— Ты собираешься воспользоваться порталом, чтобы за­брать девушку из Кордобы?

— Она не согласится; сказала, хочет до самого конца оста­ться, в глаза бывшим друзьям посмотреть.

— Что ж, правда похожа на лекарство — полезна, хотя и го­рька.

Влад охнул — десятая игла вошла глубже, чем рассчиты­вал маг.

— Вы сейчас нечасто видитесь? — как ни в чем не бывало, продолжал Цай. — Она, судя по всему, так выбирает время для визитов, чтоб не встретиться с тобой?

— Лутеции грустно и одиноко, и, к сожалению, я не смогу ей в этом помочь.

Полог шатра сдвинулся.

— Вы поели? — серебристым голоском вопросила гостья.

Цай кивнул, одобряя выбранную Агнешкой форму при­ветствия.

— Так здороваются на моей родине. Подожди, дитя, я поч­ти закончил.

Водяница присела на циновку.

— Лутеция говорила, что вам должно понравиться. Она осведомлена о ваших обычаях и неплохо знает один из диа­лектов.

— Да, твоя подруга впитывает знания, как морская губка.

— И где же теперь эта… мм… диковинка? — лениво спро­сил Влад, приподнимаясь на локте. — В каких расчудесных местах нынче знания раздают?

Агнешка пожала плечами.

— С ней Иван, а куда она его зазывала, я так и не выяснила.

— Ванечка — это хорошо, Ванечка у нас парень надежный и вовсе не так простоват, как хочет казаться.

— Алькальд просил вам передать, что празднество прой­дет в плясса дель Акватико.

Цай многозначительно пошевелил глянцевитыми бровями.

— Что ж, задача несколько упростилась. Большая удача, что ди Сааведра на нашей стороне. А что с его гарнизоном?

— Стражники с сегодняшнего дня охраняют провал, — зевнул Дракон. — При любых подозрениях на прорыв с той стороны нам немедленно сообщат.

Водяница серьезно спросила:

— Значит, пока будет проходить обряд пробуждения но­вого Источника, мы можем быть спокойны?

— Провал — самое удобное для тварей место, — ответил Влад. — По своей структуре он очень напоминает мне…

— Самый удобный путь всегда самый очевидный, — пере­бил Цай, снимающий крышечку с чайной чашки. — Если бы я хотел куда-то проникнуть, я действовал бы хитрее.

— Заброшенный храм? Но магия крови никогда не была близка к стихийной.

— Посмотрим. — Черепаха сложил губы трубочкой, дуя в чашку. — Может, твари и не собираются атаковать сейчас, а будут действовать с осторожностью. Слишком много одер­жимых бродит нынче по вашей благословенной Кордобе, а способ изгнания нам неведом.

— Учитель думает, что через несколько лет в столице мо­жет не остаться людей? — вежливо спросила Агнешка. — Но насколько я поняла, управление чужим телом не доставляет твари удовольствия. Это не жизнь, а они хотят именно жить, а не дергать за ниточки безвольных кукол.

— Посмотрим, — снова проговорил Цай. — Мы сделали все от нас зависящее, чтобы защитить этот несчастный ост­ров и этот благословенный мир. Теперь дело за малым — ма­ленькая княгиня разбудит Источник, и тогда у нас будет вы­бор: остаться и принять бой или бежать на континент, оста­вив элорийцев самим во всем разбираться.

— Почему тогда мы не можем бежать сейчас? — Агнешка вовсе не трусила, просто в ее обычае было разобраться в во­просе досконально, прежде чем делать выводы. — Думаю, пояс Лутеции не является для нас препятствием, как и огра­ничивающая метка князя. Мы можем подкупить кого-нибудь из грандов и воспользоваться порталом.

Дракон ответил не сразу. Агнешке даже на секунду показа­лось, что князь задремал. Он лежал с закрытыми глазами, рес­ницы отбрасывали тень на мраморно-бледную кожу. Наконец он открыл глаза и одарил водяницу кривоватой улыбкой.

— Я не хочу спорить с судьбой. Знаете, любезная донья, су­ществует такой миф, или поверье, или, может быть, сказка — о богине судьбы, прародительнице мира. Руты зовут ее Ма­кошь. Сидит триславная матушка на кисельном берегу молоч­ной реки и прядет нити воли и доли для каждого из живущих.

— И Лутеция…

— Лутоня была предназначена для того, чтобы разбудить Источник. С самого рождения. И как она должна была прий­ти к этому своему предназначению, вопрос вообще десятый. Ее постоянно что-то сбивало с пути, она отвлекалась, ввязы­валась в какие-то немыслимые авантюры, но шла к цели, даже не сознавая, к чему идет. Просто она должна разбудить Источник, и она это сделает.

— Получается, вы опасаетесь спорить с богиней? — дерзко спросила Агнешка.

— Зачем? — удивленно изогнул бровь Дракон. — Чтобы доказать кому-то, что я главный в судьбе своей женщины?

— Ну хотя бы! — Агнешке стало немножко завидно от этих слов «моя женщина», сказанных с искренностью и просто­той. — Все знают, что вы, князь, почти бог и способны менять вероятности по своему желанию.

— Почти, любезная донья, только почти. Может быть, если бы мы встретились с моей суженой в день ее рождения, я смог бы что-то изменить.

В разговор вклинилось дребезжащее хихиканье Черепахи.

— Десятилетнему мальчику вряд ли бы позволили при­сутствовать при родах, даже в моей просвещенной стране это было бы неприлично.

Влад тоже улыбнулся.

— Ты прав, я увлекся фантазиями. А отвечая на ваш во­прос, любезная донья Брошкешевич, скажу так: как только моя супруга разбудит элорийский Источник, ее предназна­чением стану я.

— Тебе придется очень постараться, мальчик мой, — по­кряхтывая, поднялся со своего места Цай. — Твоя княгиня очень увлекающаяся натура. Теперь потерпи, мне нужно изв­лечь иглы.

Иван конечно же бывал в веселых домах. То есть как бы­вал… Так! Бывал — и все. И обсуждать это Иван ни с кем не намерен. И у черного хода в эти самые дома бывал, и у парад­ного. И в комнатах. И под льняными, а иногда, если финансы позволяли, то и под шелковыми простынями нежился, и…

Пронзительный свист из окна второго этажа прервал пу­таные богатырские воспоминания.

— Ва-аня, — протяжно прошептали сверху. — Ваня! Он де­рется, мне помощь нужна.

— Бестолковка! — ругнулся увалень, но устремился на призыв, будто пришпоренная лошадь. — Говорил же — вмес­те идти, для надежности…

— Ш-ш-ш… — Лутоня нешироко отворила дверь, только чтоб протиснуться, и сразу же захлопнула створку, едва друг оказался внутри. — Надо было всем вместе в засаде сидеть или ди Сааведру на стреме оставить.

Коридорчик был узкий и захламленный. Видно не было ни зги, только мягким зеленым светом мерцали Лутонины кошачьи глаза.

— На чем оставить? — также шепотом переспросил Ваня.

— В дозоре, значит, на страже. Слово не запоминай, вряд ли пригодится, его лихие людишки пользуют.

Иван не послушался, повторив про себя: «на стреме». Свое разбойничье прошлое под предводительством дядюш­ки Колоба парень помнил прекрасно и мог бы вернуться к нему в любой момент. Ибо мужчины от таких вещей не заре­каются, так же, как от сумы и тюрьмы. Никто же не предска­жет, как карга судьбы ляжет, в какой причудливый клубок сплетет твои волю и долю богиня судеб.

— Прости, дружище, на меня личина эта так действует, — виновато прошептала Лутоня, прокладывая путь в кромеш­ной темноте.

— Это ты сейчас того самого Изиидо изображаешь?

— Его, родимого. Он у нас кабальеро веселый да обходите­льный, дамочки его любят. Ты же сам требовал строжайшей конспирации.

Ветреница визгливо хихикнула каким-то своим мыслям, и Иван понял, что Лутеция Ягг, бесшабашная ветреница, ум­ница, красавица и внучка бабы Яги… боится. И что колотит ее сейчас мелкая дрожь вовсе не от азарта, а от накрывающего с головой ужаса.

— Что там?

— Плохо, все плохо, — тоненько всхлипнула девушка и за­шуршала, вставляя ключ в невидимый Ивану замок. — Шею береги и помни: мне он живой нужен и по возможности не­вредимый.

Дверь распахнулась, залив коридор ярким холодным све­том. Ваня зажмурился и ступил за порог, позволяя спутнице разбираться с запорами.

— Какое до боли знакомое лицо! — протянул некто хрип­лым, будто от крика сорванным голосом. — К такому лицу со­болья шапка полагается — слышь, дурак, а ты корыто ка­кое-то напялил.

Иван неторопливо снял шляпу, поискал глазами, куда бы ее пристроить, и просто отбросил подальше. Потому что из мебели в комнате была только большая кровать, на которой восседал изрядно потрепанный, но бодрый Зигфрид фон Кляйнерманн. А этому господину Иван свое имущество до­верять не собирался.

Зигфрид хмыкнул и запахнул на груди алый шелковый халат.

— Чего молчишь, чучело?

— Ди Сааведра где? — через плечо спросил Ваня.

— В соседней комнате, с девушкой, — ответила Лутоня. — Я их там заперла, прежде чем за помощью бежать. От греха. Альфонсо ранен.

— Наша общая подруга опасалась, что я возжелаю челове­чины! — расхохотался Зигфрид. — Она же у нас заботливая, любого обогреет, обласкает, надежду подарит. А понадобит­ся — шлюху швабскую подошлет. Я прав, скажи, фрау Ягг?

— Прав, прав, — рассеянно пробормотала девушка. — А то, что ты к этой барышне уже год будто на лекции ходишь, это мелочь, которую и в расчет принимать не стоит. Это я, интри­ганка такая, поспособствовала.

— Ты! Что тебе стоило хоть немножко, хоть капельку…

Иван не вслушивался, о чувствах Зигфрида к юной ветре­нице он и так знал. Давно, еще с той памятной встречи на по­стоялом дворе заснеженного Рутенского тракта. Да все об этом знали. Пожалуй, кроме самой девушки. Лутоня, она же все в своего парня сыграть норовит — в друзей до гробовой доски, в бой плечо к плечу да в победную пирушку по его окончании. Не замечает она нежной страсти, сквозящей в каждом взгляде серых глаз швабского кабальеро. И в обще­нии очень уж проста, двойного дна ни в беседах, ни во встре­чах под луной не видит. И ни кокетства в ней никакого нет, ни ужимок, мужскому глазу приятных. И даже странно, что поклонники за ветреницей косяками ходят, как прилипалы при крупной рыбе.

Воспользовавшись тем, что внимание барона сосредото­чено на собеседнице, Иван осторожно наклонился. В голени­ще ботфорта был припрятан добрый нож. Нападать на Зигф­рида богатырь не собирался, так и до смертоубийства недале­ко. Но если метнуть оружие поверх белесой бароновой голо­вы, туда, где у самого потолка болтается на канатах зеркало — большой лист посеребренной меди, тогда…

— Замри, болван! — взвизгнул Зигфрид. — Без шуточек! Лу­тоня, я его на лоскутки порву! Вели ему… Вели остановиться!

Тут огневик пустил совсем уж неприличного петуха и за­кашлялся. Ворот халата разъехался, обнажая бледное плечо, на котором хищным цветком расцветала метка.

У Ивана от эдакого зрелища в затылке заломило, и он дей­ствительно замер.

— Ах, какая жалость, что ни одного вовкудлака в округе нет. Вот бы я тебя, касатика, скрутила! — бормотала Лутоня, обходя лежбище справа. — Ты б переспросил у своего хозяи­на, или кто там тебя сейчас за ниточки дергает, почему им оборотни не по вкусу? А то вот так и помру необразованная. Интересно же. Слышишь, Зиг?

— Кровь у них, по слухам, поганая, — доверчиво отвечал ог­невик. — Как ты понимаешь, сам я не пробовал, но так говорят.

— Понятно… А кукловод твой сейчас где?

— Где, где… На бороде! Лутоня-а-а, а давай твоего оболтуса выгоним, а? Поболтаем о том о сем, как в былые времена? — Зигфрид кривлялся, строя умильные рожи, от которых у Ива­на мороз по коже пошел. — Ты же знаешь, тебя я не обижу.

— А чем тебе свидетели-то помешали? Так даже интерес­нее. — Ветреница скользнула на ложе и запрокинула голову к потолку, к полированной поверхности зеркала.

— Какая встреча!..

Громыхнуло, взвизгнуло. Иван ринулся вперед, прикры­вая своим телом девушку. С потолка на его спину посыпа­лись мириады острых зеркальных осколков.

По ощущениям, сердце у Ванечки ушло… нет, не в пятки, как можно было бы подумать, а в уши. Билось где-то внутри головы, будто пойманная птаха внутри огромного барабана. Тук, тук, тук…

— Если ты сию секунду с меня не слезешь, жениться при­дется, чтоб позор прикрыть, — глухо прозвучало снизу. — Ай, нет, ёжкин кот! Я ведь замужем уже!

— Твой муж меня на кусочки порежет, — сокрушенно прого­ворил Иван, осторожно вытаскивая из-под обломков кровати слегка помятую, но живую и на вид вполне бодрую Лутоню.

— Мы ему не расскажем, — заговорщицки пообещала де­вушка. — Зигфрид где?

Она завертела головой, потешно вытягивая шею. Такой вот — без личины, растрепанной и чумазой, Лутоня нрави­лась Ивану гораздо больше. Без этих всяких глупостей нра­вилась, по-товарищески. Ваня даже немного гордился своим спокойствием перед девичьим обаянием, потому что влюб­ленных дураков вокруг его подруги вьется и так много, а друг он, почитай, один и остался. Потому что барон… А кстати, ба­рон-то наш где?

Дверь выпала из петель почти бесшумно. Рослая блон­динка, выбравшаяся из дверного проема, была Ивану незна­кома, поэтому парень поздоровался со всей доступной в его положении вежливостью.

— А, Гретхен! — приветливо кивнула Лутоня. — А друг твой сердечный, кажись, сбежал. Ну и мы тут слегка тебе об­становку… к лешему разнесли.

Гретхен пробормотала что-то на швабском. Судя по по­красневшим щекам ветреницы, тирада вышла забористой.

— Прощенья просим, — поклонился Иван. — Зеркало-то у вас, оказывается, дорогущее было, из стекла.

Где-то вдали послышались встревоженные голоса.

— Уходите, — велела куртизанка. — Забирайте своего аль­кальда и убирайтесь.

— Слышишь, царевич, кажется, нам намекают, что при­сутствие наше здесь нежелательно. — Лутоня пошарила за воротом темного кожаного камзола и достала кошель.

— Это тебе, хозяюшка, за беспокойство. И умоляю, если Зигфрид фон Кляйнерманн объявится…

— Я сообщу, — подобрела Гретхен, взвесив кошель на ла­дони.

— А как ты начальству погром объяснишь?

Блондинка пожала плечами.

— Никак. Думаешь, вы у меня первые беспокойные клиен­ты?

— Вот и славно. Вань, бери алькальда, нам его надо в какое-нибудь тихое местечко доставить.

Ди Сааведра тихонько лежал в соседней комнате, оказав­шейся гардеробной. Бесчувственное тело кабальеро было за­ботливо прикрыто платьями Гретхен. Иван отодвинул ба­рахло, взвалил алькальда на плечо и обернулся к дамам, ожи­дая указаний. Лутоня подбородком указала на дверь и тепло попрощалась с куртизанкой.

— Да уж, неладно все получилось, — сокрушалась ветре­ница уже на узкой улочке.

— Это его Кляйнерманн так приложил?

— Нет, Альфонсо прежде меня в зеркало заглянул и… Поэ­тому мне так интересно было, что он там увидал.

— Куда идем?

— Тут же вроде твое пристанище недалеко? То, которое в подвале заброшенного храма.

— Алькальдовы апартаменты ближе.

— А храм удобнее, — возразила Лутоня. — У меня еще одна важная встреча на сегодня назначена. Без ди Сааведры меня туда не пустят, к тому же как-то неловко эдакой зама­рашкой в гости идти. Мне умыться надобно, причесаться, в порядок себя привести. Иван поправил на плече бесчувственное тело алькальда и зашагал вперед.

— Зигфрида мы разыскать не попытаемся?

— А чего его разыскивать? Он у Гретхен остался, скорее всего, в какой-нибудь каморке пересидел, пока она нас вы­проваживала. Думаешь, он босиком в халате на голое тело да­леко убежать смог бы?

— Тогда… Я не понимаю…

Лутоня резко развернулась и привстала на цыпочки, ловя Иванов взгляд.

— Вань, Зигфрида я в обиду не дам. И чего бы там сиятель­ный князь Дракон про него не плел, я друзей в беде не брошу. Что хотела, я узнала, опасность приметила. При нашей сле­дующей встрече я должна быть готова темную тварь, которая на нашем огневике жирует, прочь изгнать. А я пока не знаю как, зато знаю, с кем на эту тему разговаривать надобно.

— А что ты в зеркале увидела, не хочешь поведать?

Ветреница побледнела, но спокойно ответила:

— Именно то, что ожидала. И даже еще немного сверх того.

ГЛАВА 10,

в которой выясняется личность таинственного покровителя, Дракон попадает в пикантную ситуацию, а Источник пробуждается