— Какой? — спросила я.
— Это мне неведомо, — вздохнул Всеволжский. — Судя по тем текстам, которые я читал, жрецы, изготовившие ожерелье, написали некое пророчество на золотой пластине, однако, в чем смысл пророчества, неизвестно.
— Да, — задумчиво кивнула Малгожата, — я помню, что на золоте были выгравированы какие-то полустертые знаки. Наверное, иероглифы, но тогда, когда мне довелось посмотреть на ожерелье, я была совсем мала и не запомнила, как они выглядели.
— Наверное, как многие древние предметы, оно придает силу любовным чарам? — предположила я.
— Такое только в сказках бывает, — авторитетно заявила Малгожата. — А силу любовным чарам придает сама женщина!
Я вздохнула. Ну что ж, ей виднее… Она, конечно, больше моего знала о любви!
— Вы правы, — проговорил Всеволжский, глядя на Малгожату с обожанием. — К тому же элементарная логика подсказывает, что ожерелье никак не было связано с любовной магией, иначе Жозефина никогда не рассталась бы с ним. Вообще, если проследить череду его владельцев и их судеб (ведь, насколько мне известно, оно кочевало и среди Потоцких от одной семьи к другой, нигде долго не задерживаясь), можно прийти к некоторым интересным выводам…
— К каким же? — спросила я с любопытством… Не скрою, меня очень увлекал этот разговор! Не столько потому, что речь шла об украшении — я в них мало что понимала, у меня никогда не было никаких украшений, кроме крестика да простеньких серег, мать оставила мне кое-какие драгоценности, однако сначала я была слишком мала, чтобы их носить, а потом они все пропали, когда наше имение сгорело в страшном пожаре революции, — сколько потому, что я всегда обожала рассказы о древностях и чудесах.
— Может быть, тут дело в силе какого-нибудь древнего проклятия… — начал было Всеволжский, однако Малгожата остановила его:
— Погодите! Видите вон ту рощу?
Мы с Всеволжским слишком увлеклись разговором и только сейчас обнаружили, что закоулками-переулками-оврагами вышли на окраину города и почти приблизились к окружающим его дубовым рощицам, переходящим постепенно в густой лес.
— Насколько мне известно, нам осталось перебежать поле, пересечь рощицу, а потом преодолеть еще одно поле, чтобы добраться до своих, — сказала Малгожата. — И если останемся целы и невредимы, то это будет настоящее чудо. Как только мы окажемся на первом поле, в нас будут стрелять красные. В рощице мы можем наткнуться на их пулю или на пулю белых. Когда выйдем из нее, по нас начнут палить свои. Но делать нечего — остается только молиться и уповать на милость небес. Во всяком случае, давайте держаться вместе, чтобы, если кто-то будет раненный, двое других могли подхватить его и бежать дальше. — И она крепко схватила меня за руку.
Всеволжский покорно посмотрел на нее и кивнул. Мы помолились — и, набравшись духу и сил, опрометью кинулись бежать через поле к рощице…
* * *— Кстати, Алена, — сказал Морис, когда, гостья выползла из своей комнаты в восемь утра (невыспавшаяся, неумытая, в халате, волоча ногу с шиной, — вообще никакая!) с одной мечтой: как можно скорее выпить как можно больше кофе. — Пока вас не было вчера, звонила моя матушка и предупредила, что нас всех могут вызвать на допрос в комиссариат.
Алена покачнулась и крепко схватилась за спинку ближайшего стула.
— Боже мой! Это еще почему?
— Оказывается, в то время, когда мы веселились на новоселье у Терри Руаля, на соседней вилле был убит ее хозяин. Он там поселился незадолго до Терри, они даже еще не познакомились… Известно только, что это какой-то араб французского происхождения, человек состоятельный, судя по той вилле, которую он занимал.
Морис отхлебнул какао из большой-пребольшой кружки. Он всегда пил на завтрак только какао и ел только тосты с маслом и вареньем (между прочим, сваренным в прошлом году Аленой из мирабели, мелкой желтой сливы, собранной Аленой же в саду в Мулене, в промежутке между разборками с двумя киллерами!). Сообщив новость, Морис продолжил листать какой-то каталог — ему чуть не каждый день присылали каталоги всех художественных выставок, которые проходили в Париже.
Алена как во сне прохромала на кухню, согрела воду, насыпала в чашку две ложки любимого кофе «Якобе Монарх» (во Франции его тоже пьют, только он там почему-то гораздо лучше и крепче, чем у нас), залила кипятком, добавила молока и пол-ложечки сахару. Вообще-то она пила кофе без сахара, но потрясающее известие вынуждало зарядить организм порцией незапланированной энергии.
Вернулась в столовую и села напротив Мориса. Съела банан. Спросила осторожно:
— А почему они решили нас допросить?
— А вдруг кто-то что-то видел? К примеру, каких-то подозрительных людей, которые могли оказаться убийцами… Как выяснилось, территория виллы этого несчастного граничит с владениями Терри, их разделяет только проволочная сетка, преодолеть которую при известной сноровке мог любой из гостей Терри. Кроме бедняжки Амели и нашей Лизочки, конечно.
Кстати, в комиссариате просили Терри перечислить всех, абсолютно всех его гостей, ну, он, естественно, назвал и вас. Вот будет вам материал для нового детектива — пообщаетесь с настоящими французскими полицейскими. Верно?
Так.
Так-так-так, говорит пулеметчик, так-так-так, говорит пулемет…
Ради материала для нового детектива Алена готова была на многое. Если не на очень многое. Ради этого ей случалось забывать об опасности и плевать на некоторые морально-нравственные препоны с такой высокой башни, что Тур Эйфель по сравнению с ней — просто девочка. И, строго говоря, писательница Дмитриева была бы только рада пообщаться с «настоящими французскими полицейскими» — в любое другое время, в любой другой ситуации, но только не сейчас! А сейчас…
А сейчас она пила кофе и чувствовала, что ей больше всего на свете хочется вскочить из-за стола и ринуться собирать вещи — чтобы затем помчаться в аэропорт и, поменяв билет, улететь домой уже сегодня, а не через неделю. Но этот внезапный отъезд уж точно навлечет на нее подозрения не только французской полиции, но и Интерпола! Тем паче что Алена была уверена: ни сам Терри Руаль, ни вся его многочисленная famille не упустит случая подчеркнуть, что русская гостья неоднократно куда-то отлучалась… Причем отсутствовала достаточно долго для того, чтобы убить не одного, а нескольких человек! И у нее возьмут отпечатки пальцев и обнаружат их на подоконнике виллы… Однако того человека убили не подоконником, а ножом, и Алена точно знала, что ее отпечатков на ноже нет. Хотя ножа в ране тоже не было, наверное, его унес убийца. И тогда.., тогда настоящие французские полицейские смогут предположить все, что угодно…
Перспективы мрачные — мрачнее не бывает!
Но с другой стороны… С другой стороны, любой и каждый мог незаметно пробраться со стороны виллы Терри на виллу убитого. Это внушает некоторую надежду на то, что отпечатки пальцев возьмут у всех гостей, и, глядишь, чьи-нибудь да найдутся поближе к телу, чем отпечатки некоей гражданки РФ или, к примеру, сексапильного бритоголового антиквара…
Ну вот и приехали снова к антиквару!
Кажется или Морис поглядывает на нее как-то странно? Наверное, ее ошеломленное молчание показалось ему подозрительным. Надо о чем-то поговорить как можно скорее… Но о чем, о чем?
Об антиквариате, вот о чем! Это самый дорогой и близкий сердцу Мориса предмет!
— Э-э, Морис.., э-э…
— Что?
— Я хотела спросить.., вы.., вы знаете такой магазинчик на рю Россини, угол Шоша — «Les antiquites orientales» — «Восточные древности»?
— Вроде бы да, — кивнул Морис. — А что?
— Я вчера проходила мимо и посмотрела на витрину. И мне показалось, что я видела там мсье Мартена.
— На витрине? — уточнил Морис.
— Да нет! В самом магазине!
— А кто такой мсье Мартен?
— Ну как кто? Габриэль Мартен, которого мы видели у Терри! Ковбой в красном «Ягуаре»! — И, поймав подозрительный взгляд Мориса, сочла нужным сделать реабилитирующую сноску:
— Жених вашей кузины Амели.
— Что вы говорите?! — изумился Морис, мигом забыв о подозрительности. — Maman была права, уверяя, что я мог с этим человеком столкнуться буквально по пути на работу. В самом деле, как любит говорить моя жена, Париж — всего лишь большая деревня. То-то мне показалось знакомым его лицо, хотя точно знаю, что никогда не был в его магазине. Меня совершенно не интересуют восточные древности, я предпочитаю французские.
— Но у Габриэля в магазине можно найти интересные мемуары, — решила Алена щегольнуть познаниями. И, похоже, напрасно, потому что Морис снова напрягся:
— А откуда вы это знаете? Вы заходили в магазин?
— Моей ноги там не было! — уверила Алена с ненужной горячностью (хотя, какой криминал — зайти в магазин, она не понимала). — Мне сказал об этом Антуан.
— А кто такой Антуан?
— Ну, я не знаю его фамилию, но у него тоже антикварный магазин неподалеку. Антуан продает картины, гравюры, рисунки…
— Но у Габриэля в магазине можно найти интересные мемуары, — решила Алена щегольнуть познаниями. И, похоже, напрасно, потому что Морис снова напрягся:
— А откуда вы это знаете? Вы заходили в магазин?
— Моей ноги там не было! — уверила Алена с ненужной горячностью (хотя, какой криминал — зайти в магазин, она не понимала). — Мне сказал об этом Антуан.
— А кто такой Антуан?
— Ну, я не знаю его фамилию, но у него тоже антикварный магазин неподалеку. Антуан продает картины, гравюры, рисунки…
— А, знаю! — воскликнул Морис. — С Антуаном я знаком, его фамилия Дюбуа. У него хороший магазин. Есть там парочка картин, от которых и я не отказался бы… А Габриэль — большой хитрец! Я пытался его разговорить насчет его профессии, узнать род его занятий, но он только отшутился, уверяя, что мы еще непременно встретимся. Странный человек, из тех, которые, как говорит моя жена, любят наводить тень на плетень, dinger l'ombre sur I'enceinte tressee!
В другое время Алена, конечно, не оставила бы без внимания этот I'enceinte tressee — плетеный забор, на который кто-то там любит наводить тень, но сейчас ей было не до лингвистических приколов.
Морис совершенно прав! Габриэль любит наводить тень на этот самый плетень. Почему не сказал Морису, где работает? Но интереснее другое. По словам Мориса, на вилле по соседству с Терри был убит богатый араб. Тогда почему Габриэль сказал, что убитый какой-то бродяга? Уж наверное, ее хозяин вряд ли был похож на бродягу! Правда, тело несчастного покрывало дешевое синее одеяло… Больше-то Алена ничего не успела разглядеть — ни одежды, ни обуви убитого. Возможно, конечно, Габриэль именно из-за одеяла решил так пренебрежительно аттестовать покойного, но ведь он сказал, что заглянул ему в лицо!
Зачем врал?
И снова страх нахлынул… «Боисся, боисся, боис-ся», — как бормотала тогда Лизонька…
— Ну и как вам все это нравится? — послышался голос Мориса.
Что ответить? Что ей все это вовсе не нравится? Что она в ужасе от всего этого? Но не покажется ли такой ее ответ подозрительным? Если Алена не замешана в истории с убийством ни сном ни духом, с чего бы ей так сильно волноваться? Сказать, что ей совершенно безразлично? Но не покажутся ли ее слова Морису подозрительными? Ведь нормальному человеку не может быть безразлично убийство!
— Я.., честно говоря, я не вижу тут ничего.., никакого смысла… Я не знаю, что сказать… — залепетала она бессвязно. И подскочила на стуле, когда Морис вдруг со звоном поставил чашку на блюдце и разразился аплодисментами.
— Браво! — воскликнул он экспансивно. — Вы очень точно выразили творческое кредо этого художника! Он ищет смысл именно в кажущейся бессмыслице!
Что.., что она выразила? Кредо?!
Алена не без испуга воззрилась на мужа своей приятельницы, опасаясь, не съехала ли у него в одночасье крыша. Однако выглядел Морис совершенно здоровым человеком. Сидел, кушал тост с вареньем из мирабели и внимательно смотрел на Аленины руки.
Они у нее что, в крови, как у леди Макбет?!
Алена опустила глаза — и обнаружила, что смотрит Морис вовсе не на ее руки, а на то, что она в них держит. А держала она один из многочисленных каталогов, доселе разбросанных по столу… Алена уставилась на мельтешение цветных пятен на обложке и на название, которое она тут же перевела для себя так: «Новейший абстракционизм в поисках смысла».
Алена и не заметила, как вцепилась в этот каталог: наверное, чтобы занять руки, которые иначе начали бы слишком подозрительно трястись.
— Не спрашиваю, как вы относитесь к авангардизму, потому что нормальный человек не может к нему относиться никак, просто никак, — с прежней экспансивностью проговорил Морис. — Однако Монт-Орбейль, репродукция которого помещена на обложке этого каталога, один из немногих, в бессмысленном пуантилизме которого прослеживается хоть какая-то логика, хочет он того или нет. Даже я, при всей моей суровой приверженности к классике вообще и к французской классике XVIII века в частности, был бы рад, если бы эта картина украсила мой дом. Кстати, она продается в магазине Антуана Дюбуа. Но Монт-Орбейль — один из самых дорогих авангардистов, его работы мне просто не по карману. Впрочем, я думаю, они так высоко ценятся не столько за неистовый авангардизм и поразительное чувство цвета, а именно за то, что (может быть, и не желая этого!) призывают нас верить: в жизни очень мало голых случайностей, и во всем, даже в кажущейся полной абсурдности, сокрыт смысл, пусть и не постигаемый нами, как любит выражаться моя жена, сполпинка. — Последнее слово Морис произнес по-русски, а потом на всякий случай перевел на французский и продолжил:
— И это внушает надежду хоть на какую-то справедливость, с которой когда-нибудь подойдет к твоим поступкам и деяниям Провидение.
Алена задумчиво посмотрела на Марининого мужа, молодого и красивого француза, который всегда казался ей несколько переигрывающим в своем чрезмерно серьезном отношении к жизни. «Но ведь не все такие пофигисты, как ты, моя дорогая!» — вмешался в ее размышления внутренний голос.
Так, значит, во всем сокрыт смысл, даже в полной абсурдности?
Ну да, Алена готова была согласиться с Морисом — в силу своей профессии. Все-таки детектив — это искусство столько же строгой логики, сколь и тщательно организованных совпадений. Ведь даже самая интересная книга поначалу кажется бессмыслицей, интригующей читателя или даже раздражающей его — лишь ради самой интриги. Прежде чем проникнешь в замысел писателя, иной раз покажется, что он и сам не знает, чего хочет.., пишет абы что, может, даже наугад, а то и тасует страницы в беспорядке, лишь бы заинтриговать читателя!
Тасует страницы в беспорядке…
Смысл в бессмыслице…
— Ладно, Алена, удачного дня, я ушел.
Голос Мориса долетел словно из другого мира.
— Да-да… — машинально пробормотала Алена, не слыша ни слова, не соображая, что говорит.
Затем она вскочила из-за стола и побежала в свою спальню. Разрезанные листы ксерокопии так и лежали кучей там, где она их свалила ночью.
Алена с ненавистью отшвырнула ножницы. Вот дурища! Говорено же умными людьми: семь раз отмерь, один отрежь. А ей лишь бы резать! Почему не пришло в голову, что тот, кто сброшюровал книгу так причудливо, вроде бы даже беспорядочно, мог сделать это нарочно, мог вкладывать в свои действия какой-то смысл?
Но как, как, как восстановить прежний порядок?
Алена почти в отчаянии уставилась на листки.
Нет, рано отчаиваться! Хитрый араб, который пытался содрать с нее вдвое больше денег, оказал ей неоценимую услугу, пронумеровав страницы. И пронумеровал он их именно в таком порядке, в каком они стояли в книге раньше!
Ура! Ура! Да здравствуют алчность, стяжательство и стремление обобрать ближнего своего!
Алена принялась поспешно перекладывать страницы. Нелепица, нелепица… Путаница, путаница… Ладно, попытка не пытка, за спрос денег не берут, но, может быть, во всей этой сумятице слов и страниц и впрямь кроется какой-то смысл, и внезапное озарение не подведет ее, как оно не подводит модного авангардиста Монт-Орбейля?
Ну, где тут закладка с загадочными цифрами?
Предположим, что они — номера страниц, на которые надо смотреть в том порядке, в каком они обозначены.
Алена с опаской поглядела на первую страницу книги. Согласно нормальной нумерации та была пятнадцатой, однако слово, проглянувшее в окошечко-сердечко, внушало надежду, что найден верный путь. Это слово было — вместе.
Алена быстренько выписала его на листок.
Теперь страница 8. Слово вышло — гибель…
Вместе гибель…
Не слишком-то много смысла. Но и не вопиющая нелепица. Это вам не какое-то там quo!
А вот, кстати, о quo… Вернее, о том слове, которое могло бы образоваться на странице 18. Так, посмотрим по новой нумерации… Получилось избегнешь.
Вместе гибель избегнешь…
Да, звучит обнадеживающе, хоть и слегка коряво.
Страница 2 дала слово таят.
Вместе гибель избегнешь таят…
Так-так! Интересно!
Страница 9 — и.
Ну что ж, этот союз вполне имеет право оказаться в шифрованной записке! Теперь опять страница 18?
Вместе гибель избегнешь таят и избегнешь…
3 — не.
6 — раз.
18 — избегнешь.
Вместе гибель избегнешь таят и избегнешь не раз избегнешь…
Ой, просто ужас какой-то! Избегнешь, избегнешь, избегнешь… Надоело! А если выкинуть все эти избегнешь! И вообще не обращать внимания на страницу 18? Ведь этой цифры ни разу нигде не написано, значит, о ней можно забыть. Что получается без 18 и без избегнешь!
Вместе гибель таят и не раз…
А что? Вполне членораздельно! Ну-ка, посмотрим, что будет на других страницах…
Однако на других страницах пошли несуразицы за несуразицами, и Алене стоило огромных трудов довести ряд цифр до конца и выбрать все показавшиеся в сердечке слова.
2 — таят.
Как, опять? Ладно, едем дальше.
16 — ее.