Д-р Фаулер: Практически это вполне возможно, но я решительно возражаю против негуманности данного метода. В момент регрессии пациент не обладает такими защитными ресурсами, как в обычном состоянии. Риск нанести ему травму слишком высок.
Д-р Конрой: Упомянутые вами ресурсы блокируют его сознание. Вы знаете, что этот пациент категорически отторгает определенные моменты своей жизни. Мы должны разрушить барьер, выявить источник его болезни.
Д-р Фаулер: Какой ценой?
С. Фанабарзра: Господа, не спорьте. В любом случае нет никакой возможности показывать ему картинки, так как пациент лежит с закрытыми глазами.
Д-р Конрой: Но их можно описать словами. Продолжайте, Фанабарзра.
С. Фанабарзра: Как скажете. Виктор, ты в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Я хочу, чтобы мы пошли в то место, которое тебе нравится. Куда именно?
№ 3643: На пожарную лестницу.
С. Фанабарзра: Ты проводишь много времени на пожарной лестнице?
№ 3643: Да.
С. Фанабарзра: Объясни почему.
№ 3643: Свежий воздух. Не смердит. В доме воняет гнилью.
С. Фанабарзра: Гнилью?
№ 3643: Как испорченными фруктами. Пахнет от кровати Эмиля.
С. Фанабарзра: Твой брат болен?
№ 3643: Он болен. Мы не знаем чем. Никто за ним не ухаживает. Мать говорит, что он одержим бесами. Он не выносит свет, и его трясет. И еще шея у него болит.
Д-р Конрой: Симптомы менингита. Светобоязнь, ригидность затылочных мышц, судороги.
С. Фанабарзра: Никто не ухаживает за твоим братом?
№ 3643: Мать, когда спохватывается. Она кормит его тертыми яблоками. У него понос, а отец знать ничего не хочет. И я его ненавижу. Он смотрит на меня и говорит, чтобы я за ним убрал. Я не хочу, мне противно. Мать велит мне это делать. Я не хочу, и она толкает меня на батарею.
Д-р Конрой: Мы уже располагаем сведениями о жестоком обращении. Давайте выясним, какие ассоциации вызывают у него пятна теста Роршаха. Особенно меня занимает вот это.
С. Фанабарзра: Вернемся на пожарную лестницу. Сядь там. Расскажи, что ты чувствуешь.
№ 3643: Свежий воздух. Металл под ногами. Я чувствую запах рагу, которое готовят евреи из дома напротив.
С. Фанабарзра: А теперь я хочу, чтобы ты представил одну вещь. Большое черное пятно, очень большое. Оно закрывает тебе весь обзор. Внутри пятна есть маленький белый овал. Тебе это что-нибудь напоминает?
№ 3643: Темноту. Я один в шкафу.
Д-р Конрой: Внимание, кажется, тут кое-что есть.
С. Фанабарзра: Что ты делаешь в шкафу?
№ 3643: Меня заперли. Я один.
Д-р Фаулер: Ради Бога, доктор Конрой, да вы посмотрите на него. Он страдает.
Д-р Конрой: Замолчите, Фаулер. Мы нашли то, что искали. Фанабарзра, я буду писать вопросы на планшете. Читайте их дословно, хорошо?
С. Фанабарзра: Виктор, ты помнишь, что произошло перед тем, как тебя заперли в шкафу?
№ 3643: Много всего. Эмиль умер.
С. Фанабарзра: Как умер Эмиль?
№ 3643: Меня заперли. Я один.
С. Фанабарзра: Я знаю, Виктор. Расскажи, как умер Эмиль.
№ 3643: Он лежал в нашей комнате. Папа смотрел телевизор, мамы не было дома. Я сидел на лестнице. Я услышал звук.
С. Фанабарзра: Какой именно?
№ 3643: Как будто воздух выходит из воздушного шара. Я заглянул в комнату. Эмиль был белый как простыня. Я побежал в гостиную. Я позвал отца, а он запустил в меня банкой с пивом.
С. Фанабарзра: Он в тебя попал?
№ 3643: В голову. Идет кровь. Я плачу. Отец встает и замахивается на меня. Я рассказываю ему об Эмиле. Он очень сердится. И говорит, что это я виноват. Что я должен был смотреть за Эмилем. И что я заслуживаю наказания. И начинает опять.
С. Фанабарзра: Обычное наказание? Он прижимается к тебе сзади?
№ 3643: Мне больно. Кровь идет из головы и из попы. Но он останавливается.
С. Фанабарзра: Почему он останавливается?
№ 3643: Я слышу мамин голос. Она кричит отцу ужасные вещи. Я ее слов не понимаю. Отец говорит ей, что она все знала. Мать визжит и во весь голос зовет Эмиля. Я знаю, что Эмиль не может ее услышать, и я этому очень и очень рад. Тогда она хватает меня за волосы и заталкивает меня в шкаф. Я кричу, и мне ужасно страшно. Я долго колочу в дверь. Она приоткрывает створку и показывает мне нож. И говорит, что если я открою рот, она мне его заткнет.
С. Фанабарзра: А ты, что ты делаешь?
№ 3643: Я молчу. Я один. Я слышу голоса снаружи. Незнакомые голоса. Я их слышу долго, несколько часов подряд. Я сижу в шкафу.
Д-р Конрой: Вероятно, это были сотрудники «скорой помощи», забиравшие тело брата.
С. Фанабарзра: Сколько времени ты сидишь в шкафу?
№ 3643: Долго. Я один. Мать открывает дверь. И говорит, что я очень плохо себя вел. Что Бог не любит испорченных детей, которые искушают родителей. Что я должен понести наказание, которое Бог приготовил для тех, кто ведет себя плохо. Она дает мне старую жестянку и велит делать туда свои дела. По утрам она приносит мне стакан воды, кусок хлеба и сыра.
С. Фанабарзра: Но… Сколько же дней ты там просидел?
№ 3643: Утро наступало много раз.
С. Фанабарзра: У тебя нет часов? Ты не можешь следить за временем.
№ 3643: Я пытаюсь. Но это длится слишком долго. Если крепко-крепко прижать ухо к стене, то можно услышать транзистор миссис Бергер. Она немного туга на ухо. Иногда передают бейсбол.
С. Фанабарзра: Сколько матчей ты услышал?
№ 3643: Одиннадцать.
Д-р Фаулер: Господи, ребенок просидел взаперти почти два месяца!
С. Фанабарзра: Ты совсем не выходил?
№ 3643: Один раз.
С. Фанабарзра: Почему ты вышел?
№ 3643: Я совершаю ошибку. Я задеваю ногой жестянку, и она переворачивается. Воняет жутко. Меня тошнит. Когда мама приходит, она сердится. Она тычет меня лицом в грязь. Потом вытаскивает из шкафа, чтобы его вымыть.
С. Фанабарзра: Ты не пробуешь сбежать?
№ 3643: Мне некуда. Мама делает это ради моего блага.
С. Фанабарзра: И когда она разрешила тебе выйти?
№ 3643: Однажды. Она ведет меня в ванную. Моет меня. И говорит, что надеется, что я запомнил урок. Говорит, что шкаф — это ад, и я туда отправлюсь, если не буду хорошо себя вести, только уже никогда не выйду. Она одевает меня в свое платье. И говорит, что я должен был родиться девочкой, но еще не поздно все исправить. Она трогает мои шарики. А потом говорит, что все напрасно. И я в любом случае пойду в ад. И мне нет спасения.
С. Фанабарзра: А твой отец?
№ 3643: Папы нет. Он ушел.
Д-р Фаулер: Конрой, прекратите это немедленно. Посмотрите на его лицо. Пациенту плохо.
№ 3643: Он ушел, ушел, ушел…
Д-р Фаулер: Конрой!
Д-р Конрой: Ладно. Фанабарзра, остановите запись и выведите его из транса.
Церковь Санта-Мария ин Траспонтина Виа делла Кончилиазионе, 14
Среда, 6 апреля 2005 г., 15.21Во второй раз на этой неделе техническая бригада из отдела по исследованию места преступления переступила порог церкви Санта-Мария ин Траспонтина. Эксперты появились без лишнего шума, одетые в гражданское, чтобы не насторожить пилигримов. В церкви Диканти громко выкрикивала приказания, пользуясь то мобильным, то рацией. Отец Фаулер отозвал в сторону одного из криминалистов ОИНП:
— Вы уже закончили на месте преступления?
— Да, отец. Сейчас мы увезем тело и приступим к осмотру ризницы.
Фаулер бросил вопрошающий взгляд на Диканти.
— Я пойду с вами.
— Вы уверены?
— Я не хочу ничего упустить. Что это?
Священник держал в правой руке маленький черный футляр.
— Здесь елей. Чтобы совершить соборование.
— Думаете, в этом есть какой-то смысл?
— Для нашего следствия — никакого. Но для него — несомненно. Он был благочестивым католиком, верно?
— Был. И ему это ни капли не помогло.
— Однако, dottora, несмотря на глубочайшее к вам уважение… вы не поймете.
Осторожно обойдя надпись у входа в крипту, оба спустились вниз и миновали короткий коридор. Техники ОИНП наладили освещение, установив два мощных электрогенератора. Тесное пространство заливал яркий свет.
Безжизненное тело Понтьеро висело меж двух полуразрушенных колонн, громоздившихся в центре помещения. Оно было обнажено до пояса. Кароский привязал Понтьеро за руки к каменным руинам с помощью изоляционной ленты, пустив в ход тот самый моток, которым он уже пользовался, убивая Робайру. Глаза и язык отсутствовали. Лицо было страшно изуродовано, и кожа на торсе висела окровавленными лоскутами, словно зловещие украшения адского маскарадного костюма.
Безжизненное тело Понтьеро висело меж двух полуразрушенных колонн, громоздившихся в центре помещения. Оно было обнажено до пояса. Кароский привязал Понтьеро за руки к каменным руинам с помощью изоляционной ленты, пустив в ход тот самый моток, которым он уже пользовался, убивая Робайру. Глаза и язык отсутствовали. Лицо было страшно изуродовано, и кожа на торсе висела окровавленными лоскутами, словно зловещие украшения адского маскарадного костюма.
Паола потупилась, когда Фаулер начал обряд соборования. Ботинки священника, черные и безукоризненно вычищенные, наступили в лужу запекшейся крови. Инспектор сглотнула слюну и закрыла глаза.
— Диканти.
Она подняла веки. К ним присоединился Данте. Фаулер уже совершил елеопомазание и приготовился уйти, проявляя деликатность.
— Куда вы, святой отец?
— Наверх. Не хочу мешать.
— Вы не помешаете. Если хотя бы половина того, что о вас говорят, правда, вы очень умный человек. Вас послали помочь нам, верно? Ну так помогите.
— Охотно, ispettora.
Паола проглотила комок в горле и заговорила:
— По-видимому, Понтьеро вошел в церковь через черный ход. Он наверняка позвонил в дверь, и мнимый кармелит впустил его совершенно спокойно. Затем Понтьеро поговорил с Кароским, и тот на него напал.
— Но где?
— Скорее всего здесь, в подземелье. Иначе наверху были бы следы крови.
— Но почему он так поступил? Может, Понтьеро почуял неладное?
— Сомневаюсь, — высказал свое мнение Фаулер. — Как мне кажется, Кароскому подвернулась удобная возможность, и он ею воспользовался. Я склоняюсь к мысли, что он показал инспектору вход в крипту, и Понтьеро стал спускаться один, оставив убийцу за спиной.
— В этом есть логика. Вероятно, он ни на секунду не заподозрил брата Франческо. Не только потому, что тот выглядел старым и увечным…
— …но и потому, что был монахом. Понтьеро слепо доверял монахам, не так ли? Наивное заблуждение, — посетовал Данте.
— Сделайте одолжение, суперинтендант.
Фаулер с гневным упреком посмотрел на него. Данте отвел глаза.
— Сожалею. Продолжайте, Диканти.
— Последовав за Понтьеро вниз, Кароский ударил его тупым предметом. Предположительно оружием послужил бронзовый канделябр. Ребята из ОИНП взяли его на экспертизу. Канделябр был брошен рядом с телом. Потом Кароский его привязал и сотворил с ним… вот это. Наверное, он ужасно мучился.
Ее голос прервался. Мужчины тактично промолчали, будто не замечая минутную слабость женщины. Она откашлялась, чтобы скрыть заминку и вернуть тону необходимую уверенность, и лишь потом отважилась заговорить снова:
— Темное, очень темное помещение. Он воспроизводит травмирующие обстоятельства детства, когда его заперли в шкафу?
— Возможно. Вы нашли какие-нибудь особые улики?
— Мы полагаем, что не было других посланий, кроме надписи наверху: «Vexilla Regis prodeunt inferni».
— «Близятся знамена царя Ада», — вновь перевел священник.
— Что это значит, Фаулер? — спросил Данте.
— Вам следовало бы знать.
— Не пытайтесь выставить меня ослом, у вас это не получится, отче.
Фаулер грустно улыбнулся:
— И в мыслях не держал. Речь идет о цитате из произведения вашего знаменитого предка, Данте Алигьери.
— Он не является моим предком. Его звали Данте, я же ношу такую фамилию. Между нами нет ничего общего.
— О, прошу прощения. Все итальянцы любят говорить, что происходят от Данте или Юлия Цезаря…
— Уж мы-то по крайней мере знаем свои корни.
Взгляды мужчин скрестились в немом поединке. Паола решительно вмешалась:
— Если вы закончили с шовинистическими инсинуациями, может, вернемся к делу?
Фаулер кашлянул и продолжил свою мысль:
— Как я сказал, «Vexilla Regis prodeunt inferni» — цитата из «Божественной комедии». Взята из главы, где поэты готовятся спуститься к средоточию ада в последнем, девятом круге. Это парафраз христианского церковного гимна, поэт заводит речь о дьяволе, а не о Боге[55]. Многие пытались усмотреть ересь в означенных строках, но Данте преследовал единственную цель — ввергнуть читателей в ужас.
— К этому стремится убийца? Испугать нас?
— Он шлет предупреждение, что ад близок. Не думаю, что интерпретация Кароского отличается большей глубиной. Он не настолько образованный человек, каким хочет казаться. Других записок не было?
— На теле — нет, — ответила Паола. — Убийца понял, что мы с минуты на минуту появимся, и струсил. И он понял это по моей вине, так как я упорно звонила на мобильный Понтьеро.
— Мы можем отследить мобильный? — уточнил Данте.
— Я узнавала у оператора сотовой связи. Система локализации мобильных телефонов отвечает, что телефон выключен или находится вне зоны действия сети. Последний пункт, откуда поступил сигнал и который удалось зарегистрировать в пределах зоны покрытия, расположен чуть дальше отеля «Атланте», то есть более чем в трехстах метрах отсюда, — пояснила Диканти.
— Я остановился именно в этой гостинице, — заметил Фаулер.
— Ничего себе, а я-то думал, вы ютитесь в пансионе для священников. Знаете, тихом таком, скромненьком местечке.
Фаулер не поддался на провокацию.
— Друг мой Данте, люди с возрастом начинают ценить блага цивилизации. Особенно если за них платит Дядюшка Сэм. Я за свою жизнь повидал немало забытых Богом дыр.
— Я знаю, отче. Знаю.
— Можно спросить, на что вы намекаете?
— Никаких намеков. Я просто уверен, что вам приходилось ночевать в местечках и похуже в связи с вашим… служением.
Данте вел себя агрессивнее обычного, и создавалось впечатление, будто в качестве раздражителя выступает именно отец Фаулер. Паола не понимала причин его острой враждебности, но чувствовала, что существуют противоречия, которые эти двое должны разрешить наедине, с глазу на глаз.
— Ну хватит. Давайте выйдем. Нам всем не помешает глоток свежего воздуха.
Мужчины последовали за Диканти к выходу из крипты. Поднявшись наверх, ispettora дала разрешение медицинской службе забрать тело Понтьеро. Один из техников ОИНП подошел к ней доложить о находках, сделанных экспертами. Паола слушала, кивая головой. Потом повернулась к Фаулеру:
— Можно задержать вас еще на пару минут, святой отец?
— Конечно, dottora.
— Данте?
— А как же.
— Хорошо, тогда вот что мы обнаружили: в жилище священника имеется профессиональный грим и хлопья пепла на столе, в который, по нашим предположениям, превратился паспорт. Убийца сжег его, хорошо облив спиртом, поскольку документ сгорел практически дотла. Эксперты из ОИНП изъяли пепел — вдруг удастся извлечь что-то полезное. В ризнице найдены отпечатки пальцев только одного человека, и они не принадлежат Кароскому, так что придется поискать хозяина. Данте, у вас есть на сегодня работа. Разузнайте об отце Франческо и сколько времени он провел здесь. Обратитесь к постоянным прихожанам церкви.
— Идет, ispettora. Я выведаю все о нем до третьего колена.
— Довольно шутить. Кароский обвел нас вокруг пальца, но он занервничал. И обратился в бегство. Какое-то время мы о нем не услышим. Если мы в течение ближайших часов сумеем выяснить, где он скрывался раньше, возможно, нам удастся вычислить, куда он пойдет сейчас.
Паола незаметно скрестила пальцы в кармане пиджака. Ей так хотелось верить в свои слова. Мужчины выслушали ее прогноз с каменными лицами и притворились, что эта призрачная вероятность — легко и быстро установить местонахождение и задержать преступника — кажется им весьма реальной.
Данте вернулся через два часа. С ним вместе явилась пожилая синьора, которая слово в слово повторила Диканти то, что ранее поведала суперинтенданту. После смерти прежнего настоятеля церкви, брата Дарио, ему на смену прислали брата Франческо. Это произошло три года назад. С тех пор синьора помогала убирать церковь и ризницу. По уверениям синьоры, брат Тома был образцом смирения и христианской веры. Он руководил приходом твердой рукой, никто не может сказать о нем худого слова.
В целом скудная информация надежд не оправдала, но они хотя бы получили приблизительную дату в качестве точки отсчета. Брат Басано скончался в ноябре 2001 года, что примерно указывало, когда Кароский приехал в Италию.
— Данте, окажите любезность. Уточните, что известно кармелитам о Франческо Тома, — попросила Диканти.
— Я сделаю пару звонков. Но подозреваю, что вытянем пустышку.
Данте вышел через главный портал, направившись в свой кабинет в штаб-квартире Vigilanza Vaticana. Попрощался с инспектором и Фаулер.
— Пойду в отель переоденусь. Увидимся позже.
— Я буду в морге.
— Вам незачем туда идти, ispettora.
— Но я должна.
Возникла неловкая пауза, ее заполнила мелодия духовного гимна, которую начал выводить какой-то пилигрим и подхватили сотни голосов. Солнце постепенно опускалось за холмы, и в Риме наступали сумерки, но движение на улицах не затихало.