Тайный агент Господа - Хуан Гомес-Хурадо 14 стр.

— Вот это фото когда было сделано?

— В семьдесят седьмом. После рукоположения Фаулер вернулся в Германию, на авиабазу Шпангдалем. В качестве армейского капеллана.

— Следовательно, его история правдива.

— Почти… но не совсем. Секретный документ, которому не полагается тут быть, однако он есть, гласит: «Джон Эбернати Фаулер, сын Маркуса и Дафны Фаулер, лейтенант ВВС США, получает повышение в должности и прибавку к жалованью после успешного завершения курса полевой подготовки и получения специальных навыков контршпионажа». В Западной Германии, в разгар холодной войны.

Паола недоверчиво усмехнулась. Выдержка из приказа не убедила ее.

— Погодите, Диканти, на этом его одиссея не заканчивается. Как я уже сказал, он много путешествовал по разным странам. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году он исчез на несколько месяцев. Единственный человек, который что-то о нем слышал в то время, священник из Виргинии.

Паола была готова сдаться. Военный, пропадавший месяцами в Виргинии, мог находиться только в одном месте — в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли.

— Продолжайте, Данте.

— В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом Фаулер ненадолго объявился в Бостоне. Его родители погибли в автомобильной катастрофе в июле. Он пришел в контору нотариуса и попросил раздать все его деньги и прочее имущество бедным. Он подписал необходимые бумаги — и был таков. По сведениям, полученным у нотариуса, собственность его родителей и предприятия оценивались в восемьдесят с половиной миллионов долларов.

Диканти беззвучно присвистнула от изумления.

— Но это огромные деньги, особенно в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году.

— Он отказался от всего. Жаль, что вы не познакомились с ним раньше, а, Диканти?

— На что вы намекаете, Данте?

— Ни на что, упаси Бог. Итак, в довершение безумия, Фаулер взял курс на Мексику, а оттуда перебрался в Гондурас. Он был назначен капелланом военной базы Эль-Агуакате, уже в ранге майора. И вот там он превратился в убийцу.

Увидев следующую серию фотографий, Паола похолодела. Груды трупов, заполнявших пыльные братские могилы. Землекопы с лопатами и в полумасках, которые почти не скрывали написанный на лицах ужас. Непогребенные тела, разлагающиеся на солнце. Убитые — мужчины, женщины, дети.

— Господи, что это?

— Как у вас обстоят дела с историей? У меня скверно. Мне пришлось залезть в Интернет, чтобы разобраться, какая заварушка там случилась. Судя по всему, в Никарагуа произошла какая-то сандинистская революция[57]. Силы контрреволюции, так называемые никарагуанские «контрас», стремились вернуть к власти законное правительство[58]. Администрация Рональда Рейгана тайком поддерживала — финансировала, обучала и вооружала — повстанцев, которых по справедливости следовало бы именовать террористами. Вы догадываетесь, кто был послом в Гондурасе в то время?

— Джон Негропонте.

— Специальный приз за меткость! Основатель военно-воздушной базы в Эль-Агуакате, на самой границе с Никарагуа, базы, служившей тренировочным лагерем для тысяч повстанцев. По информации «Вашингтон пост», Эль-Агуакате по сути «являлась тюрьмой и местом пыток, больше напоминая концентрационный лагерь, чем военную базу демократической страны». Фотографии, которые я вам показал, четкие и красноречивые, сделаны десять лет назад. В братских могилах нашли упокоение сто восемьдесят пять человек — мужчин, женщин, детей. И предполагают, что точное количество жертв до сих пор неизвестно, так как в горах может быть захоронено до трехсот тел.

— Боже мой, какой кошмар! — Ужас, который испытала Паола при виде фотографий, не помешал ей, однако, истолковать сомнение в пользу Фаулера. — Но это также ничего не доказывает.

— Он там был. Он служил капелланом в лагере пыток, Бог свидетель! У кого, по-вашему, ищут утешения осужденные перед смертью? Как он мог не знать о происходящем?

Диканти молча смотрела на него.

— Ладно, ispettora, если вам мало, имеется дополнительный материал. Досье Sant’Uffizio, Святой службы. В тысяча девятьсот девяносто третьем Фаулера вызвали в Рим, чтобы снять показания об убийстве тридцати двух монахинь семью годами ранее. Сестры бежали из Никарагуа и очутились в итоге в Эль-Агуакате. Их изнасиловали, посадили в вертолет и отправили восвояси. В результате — бах! — монахини всмятку. По ходу дела он давал объяснения по поводу двенадцати пропавших католических миссионеров. Обвинение строилось на том, что он был в курсе всех событий и не сообщил о вопиющем нарушении прав человека. В действительности он виновен в той же степени, как если бы сам сидел за штурвалом вертолета.

— И к какому выводу пришла Святая служба?

— Ну, положим, не хватило доказательств, чтобы его осудить. Он выскочил сухим из воды. Конечно, с обеих сторон он впал в немилость. Полагаю, что он уволился из ЦРУ по собственному желанию. С трудом перебивался какое-то время и в конце концов осел в институте Сент-Мэтью.

Паола довольно долго рассматривала фотографии.

— Данте, я хочу задать вам очень важный вопрос. Как гражданин Ватикана, вы можете утверждать, что Святой службе свойственно допускать халатность в работе?

— Нет, инспектор.

— И она не идет ни на какие сделки?

Данте неохотно кивнул. Он уже понял, к чему клонит Паола.

— Таким образом, суперинтендант, самая дотошная и независимая структура государства Ватикан не сумела найти факты, уличающие Фаулера. И тем не менее вы позволяете себе врываться в мой кабинет и кричать во весь голос, что он убийца? Требуете отказать ему в доверии?

Взбеленившись, Данте вскочил на ноги и перегнулся через стол Диканти:

— Послушайте-ка, красавица… Не думайте, что я не замечаю, какими глазами вы смотрите на этого лжесвященника. Увы, так фишка легла, что мы вынуждены охотиться за поганым маньяком под вашим руководством, но не воображайте, что держите меня под каблуком. Вы уже потеряли одного человека, и я не хочу, чтобы спину мне прикрывал этот американец, когда мы встретимся лицом к лицу с Кароским. Неплохо бы знать заранее, как янки себя поведет. По-видимому, он большой патриот своей родины… И не исключено, что примет сторону соотечественника.

Паола встала и хладнокровно дважды хлестнула его по физиономии: плюх, плюх. Она залепила ему две оглушительные королевские пощечины. От неожиданности и унижения Данте растерялся. С раскрытым ртом и мгновенно побуревшими щеками он замер, уставившись на нее.

— А теперь послушайте меня, суперинтендант Данте. К этому гребаному делу подключены трое. Всего трое. И лишь потому, что почтенная церковь не желает, чтобы выплыла на свет история о том, как психопат и насильник детей, которого сделали импотентом в одной из ваших законспирированных клиник, убивает кардиналов накануне избрания вожака. Из-за этого, и только из-за этого, погиб Понтьеро! Напоминаю, именно вы обратились к нам за помощью. Ваша служба работает поразительно эффективно, когда нужно накопать сведения о деятельности священника в сельве в странах третьего мира. Но вы не в состоянии уследить за сексуальным маньяком, рецидивистом, вновь и вновь совершавшим преступления — десятки преступлений в течение десяти лет — на глазах у церковного начальства в демократической стране. Так что убирайтесь отсюда со своей надутой физиономией, а то я подумаю, что вы попросту завидуете Фаулеру. И не возвращайтесь, пока не будете готовы работать со всеми вместе одной командой.

Данте опомнился — настолько, чтобы не вступать в пререкания, а вдохнуть поглубже и молча развернуться. Весьма кстати в этот момент в кабинет вошел Фаулер, и суперинтендант отыгрался за свое поражение, бросив ему в лицо пачку фотографий, которую по-прежнему сжимал в руках. Ослепленный гневом, он убрался прочь, даже забыв хлопнуть дверью.

Диканти, напротив, чувствовала себя превосходно — по двум причинам. Во-первых, у нее давно уже чесались руки съездить Данте по физиономии; во-вторых, прекрасная возможность это сделать представилась, когда они оказались наедине. Если бы аналогичная сцена разыгралась в присутствии свидетеля или посреди улицы, Данте никогда не забыл бы публичного оскорбления. Мужчины такого не забывают. Теперь же оставались шансы навести мосты и восстановить подобие мира. Паола незаметно покосилась на Фаулера. Тот неподвижно застыл в дверях, глядя на фотографии, устилавшие пол кабинета.

Паола села, сделала глоток кофе и, уткнувшись в досье Кароского, промолвила:

— Кажется, вам придется многое рассказать, святой отец.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Д-р Фаулер: Добрый день, отец Кароский.

Паола села, сделала глоток кофе и, уткнувшись в досье Кароского, промолвила:

— Кажется, вам придется многое рассказать, святой отец.

Институт Сент-Мэтью Сильвер-Спринг, Мэриленд

Д-р Фаулер: Добрый день, отец Кароский.

№ 3643: Входите, входите.

Д-р Фаулер: Я пришел навестить вас, поскольку вы отказываетесь разговаривать с отцом Конроем.

№ 3643: Он вел себя возмутительно, и я действительно попросил его уйти.

Д-р Фаулер: Что именно вас так возмутило в его поведении?

№ 3643: Отец Конрой ставил под сомнение непреложные истины доктрины христианства.

Д-р Фаулер: Приведите пример.

№ 3643: Он утверждает, что дьявол — всего лишь символ, общее понятие, значение которого переоценивают! С удовольствием посмотрю, как это понятие вонзает ему в зад трезубец.

Д-р Фаулер: Полагаете, вы будете там, чтобы увидеть это?

№ 3643: Я просто так выразился.

Д-р Фаулер: Вы верите в ад, не так ли?

№ 3643: Всей душой.

Д-р Фаулер: Считаете, вы его заслуживаете?

№ 3643: Я воин Христа.

Д-р Фаулер: Это еще ничего не значит.

№ 3643: С каких пор?

Д-р Фаулер: Воину Христа ни рай, ни ад не гарантированы, отец Кароский.

№ 3643: Достойному воину — да.

Д-р Фаулер: Отец, я хочу оставить вам книгу, которая, мне кажется, принесет вам пользу. Ее написал святой Августин. Это книга о смирении и стремлении к внутреннему совершенству, о работе души.

№ 3643: Я с радостью ее прочту.

Д-р Фаулер: Вы верите, что отправитесь на небеса после смерти?

№ 3643: Я уверен.

Д-р Фаулер: Тогда вы знаете больше меня.

№ 3643: …

Д-р Фаулер: Предлагаю рассмотреть гипотетический вариант. Предположим, что вы находитесь у врат рая. Бог кладет на одну чашу весов ваши добрые дела, а на другую — дела скверные. И чаши весов находятся в равновесии. И тогда Господь разрешает вам призвать любого человека по вашему желанию, который помог бы разрешить сомнения. Кого бы вы назвали?

№ 3643: Я точно не знаю.

Д-р Фаулер: Разрешите напомнить вам некоторые имена: Леопольд, Джеми, Льюис, Артур…

№ 3643: Эти имена ни о чем мне не говорят.

Д-р Фаулер: …Гарри, Майкл, Джонни, Грант…

№ 3643: Замолчите.

Д-р Фаулер: …Пол, Сэмми, Патрик…

№ 3643: Я сказал, замолчите!

Д-р Фаулер: …Джонатан, Аарон, Сэмюэль…

№ 3643: Хватит!

На заднем плане слышен короткий приглушенный шум борьбы.

Д-р Фаулер: То, что я сжимаю большим и указательным пальцами, — ваша трахея, отец Кароский. Излишне говорить, что будет еще больнее, если вы не угомонитесь. Поднимите левую руку, если вы меня поняли. Хорошо. А теперь повторите жест еще раз, когда немного успокоитесь. Мы можем подождать столько, сколько необходимо. Уже? Хорошо. Вот возьмите, выпейте воды.

№ 3643: Спасибо.

Д-р Фаулер: Сядьте, пожалуйста.

№ 3643: Мне уже лучше. Не знаю, что на меня нашло.

Д-р Фаулер: Мы оба знаем что. Также мы оба знаем, что мальчики из списка, который я назвал, не скажут ничего хорошего в вашу пользу, представ пред Вседержителем, отец.

№ 3643: …

Д-р Фаулер: Вы ничего не хотите добавить?

№ 3643: Вы ничего не знаете об аде.

Д-р Фаулер: Вы так думаете? Ошибаетесь, я видел ад собственными глазами. А сейчас я выключу запись и расскажу историю, которая вас, несомненно, заинтересует.

Штаб-квартира ОИНП Виа Ламармора, 3

Фаулер отвел глаза от снимков, разбросанных на полу. Не выказав желания их поднять, он с достоинством вошел в комнату, непринужденно ступая по фотографиям, как по ковру. Паола подумала, что это, возможно, и был недвусмысленный ответ на обвинения Данте. В течение нескольких последующих дней у Паолы не раз возникало ощущение, будто она имеет дело с человеком столь же умным и неординарным, сколь опасным и непостижимым. Фаулер был исполнен противоречий и загадочен, как древний иероглиф. Но утром в четверг над всеми остальными чувствами превалировал затаенный гнев, от которого у нее слегка вздрагивали губы.

Священник сел напротив Паолы, поставив рядом со стулом свой потертый черный портфель. В левой руке он держал бумажный пакет с тремя стаканчиками кофе. Один он предложил Паоле.

— Капуччино?

— Ненавижу капуччино. Вкус потом такой, точно наглоталась собачьей блевотины. Но все равно я выпью.

Фаулер молчал, и пауза затягивалась. Наконец Паола перестала притворяться, что читает досье Кароского, решив объясниться со священником начистоту. Она должна узнать правду.

— Итак? Разве вы не хотите?..

Она запнулась на полуслове. С того момента, как Фаулер появился в кабинете, она не смотрела ему в лицо. А посмотрев, обнаружила, что мысли священника витают очень далеко, за тысячи километров от Рима. Руки его дрожали, когда он подносил кофе ко рту. Лысина влажно поблескивала, покрывшись испариной, хотя было еще довольно прохладно. В глазах отражались чудовищные картины, виденные когда-то и всплывшие из глубин памяти снова, ибо забыть такое человеку не под силу.

Паола ничего не сказала, сообразив вдруг, что кажущаяся непринужденность, с какой Фаулер прошелся по фотографиям, была напускной. Она запаслась терпением и ждала. Священнику потребовалось время, чтобы прийти в себя. Когда же он справился с собой и заговорил, голос его зазвучал глухо и невыразительно:

— Очень трудно. Ты думаешь, что прогнал, победил призрак, но он является вновь, точно пробка, которую ты безуспешно пытаешься утопить в ванной. Она выскальзывает из рук и всплывает на поверхность. И маячит у тебя перед глазами…

— Выговоритесь, святой отец, вам будет легче.

— Можете мне поверить, dottora… Не помогает. Никогда не помогало. Не все проблемы можно решить, поговорив о них.

— Странное суждение для священника и невероятное для психолога. Но вполне естественное — для агента ЦРУ, обученного убивать.

Тень досады скользнула по лицу Фаулера, но он сдержался.

— Меня учили убивать не больше чем любого другого солдата. Я прошел специальную подготовку по тактике контршпионажа. Господь наградил меня меткостью, но я об этом даре не просил. И, предвосхищая ваш следующий вопрос, замечу, что не убивал никого с тысяча девятьсот семьдесят второго года. Насколько мне известно, я убил одиннадцать вьетконговцев, но стрелял только в бою.

— Вы сами записались в армию добровольцем.

— Dottora, не спешите осуждать, позвольте рассказать вам мою повесть. Тем, о чем я намерен вам поведать, я не делился никогда и ни с кем. Поэтому я прошу лишь об одном: выслушайте меня. Просить вас о доверии или сочувствии было бы слишком самонадеянно с моей стороны. Просто послушайте.

Паола медленно кивнула.

— Полагаю, что сведения обо мне вам скорее всего любезно предоставил суперинтендант. Если его информация почерпнута из досье Sant’Uffizio, она должна довольно точно отражать основные факты моей биографии. Я вступил в армию добровольцем в тысяча семьдесят первом году в связи с некоторыми… разногласиями с моим отцом. Я не хочу описывать весь ужас, каким стала для меня война, поскольку слова бессильны передать суть. Вы смотрели «Апокалипсис сегодня»[59], dottora?

— Да, довольно давно. Меня потрясла жестокость фильма.

— Жалкий фарс. Вот что это такое. Бледная тень на стене по сравнению с тем, что происходило на самом деле. Я видел столько боли и жестокости, что хватило бы на несколько жизней. И там же мне открылось мое подлинное призвание. Это случилось не в траншее среди ночи, когда над головой свистели пули противника. И не тогда, когда я смотрел в лицо десятилетним мальчикам, увешанным ожерельями из человеческих ушей. А в тихом тылу, где я оказался вместе с капелланом моего полка. Я понял, что должен посвятить жизнь Богу и его созданиям. Так я и поступил.

— А ЦРУ?

— Не забегайте вперед… Я не хотел возвращаться в Соединенные Штаты. Мои родители по-прежнему жили там. Так что я уехал как можно дальше, добравшись до края «железного занавеса». Там я узнал множество вещей, кое-что наверняка показалось бы вам дикостью. Вам всего лишь тридцать четыре года. Чтобы понять, что значил коммунизм для немецкого католика в семидесятые, следовало жить в то время. Воздух был пропитан угрозой ядерной войны, мы постоянно ощущали ее. Ненависть вошла в плоть и кровь моих соотечественников, сделалась религией. Казалось, с каждым днем мы приближаемся к моменту, когда кто-то — они или мы — переступит последнюю черту. И тогда все было бы кончено, уверяю вас. Рано или поздно кто-нибудь нажал бы ядерную кнопку.