— Но их не десять тысяч. Их всего семнадцать.
— С этим… — Джерик махнул рукой в сторону Гончей. — Колдунья из Эсткарпа с человеком из Ализона…
— Удивительным человеком, надо сказать.
— Колдеровские проделки! — но он не хотел этому верить. Он прислонился к камню и надеялся на ответы. — Колдунья, — сказал он не своим голосом. — Колдерская колдунья… — говорили, что Эсткарп боролся за свою жизнь; Ализон отошел колдерам и теперь казалось, что колдеры взяли больше, чем Ализон, и более того, что продали сами Гончие. — На чем же вы сошлись?
— На общей границе. В старых ссорах. Я не колдер. Мы оба поссорились с колдерами… — в глазах Джевэйн на мгновение мелькнуло нечто запрещающее. — Но это старая история. Она касается Долин. Понимаешь? Эти дети, у которых дар, слишком малы, чтобы управлять им. Среди них есть те, кто обладает внутренним зрением, другие — даром исцеления. К ним относится Лейсия. Эта лодка их увезет, — когда наступит утро, а оно наступит, житель Долин! — эта лодка вернется. Их не тронет ни один меч. Ни один из них не погибнет. И все они увидят сон. Это то, что ты видел. Вот там сейчас твоя Лейсия, а ты там быть не можешь.
Он медленно и глубоко дышал. Держась рукой за выступающий камень, он ощущал его тепло. Угли со звоном падали в огонь. Каждую минуту происходили какие-то незначительные события, хотя весь мир сдвинулся. И это казалось странным.
— Вы доставили мне много хлопот, — сказала Джевэйн, — тем, что пришли сюда. Лучше было бы вас никогда не видеть. Но Хассалу лошадь не нужна. Поэтому могу отдать ее тебе. Могу залечить твои болячки. Не думай, что мне это ничего не стоит, что мне не грозит опасность. Это только кажется, что место наше защищено. На самом деле все очень хрупко. Но мы справимся — Хассал и я. Скоро мы здесь все закончим. А ты поезжай, куда хочешь. На юг, а мой совет — на запад. Я не лгала тебе насчет Джорби.
— Враг скрывается в горах, — сказал он. Правда выскочила из него. Возможно, он находился под магическим воздействием. Он боялся не за себя, а за молодые жизни.
Она сказала:
— Гончие, Волчьи щиты, люди Сервина. Я знаю его с севера.
Хассал издал грубый звук, от которого поднялись волоски на шее.
— Много их? — спросила Джевэйн.
— Достаточно. Ты получаешь свои сведения от ребенка. Лейсия не знает. Я напал на них. Они отстали. Но это значит, что Сервин не придет по нашему следу с маленьким отрядом. Мы уже в Палтендейле дали ему хороший урок. Но мы оставили мертвую лошадь, и по этому следу им ничего не стоит нас найти…
Хассал посмотрел на Джевэйн долгим-долгим взглядом. Джевэйн кивнула, открыла свои крошечные горшочки и насыпала в воду растения. Довольно часто Джерику приходилось видеть, как Мудрые женщины проводят лечение. Несколько раз его лечили самого. Еще в детстве, когда он падал, и потом, когда во время войны его ударяли мечом, или когда он вывихивал ноги. Но она не была похожа на палтендейлскую Мудрую женщину. Если бы он вздумал их сравнить, то ее он уподобил бы лесному пожару, а ту, свою, — пламени свечи. Тут была ловушка. Да, тут наверняка была ловушка. И готовила она ее для него. Он знал это по тому, что она сейчас делала. Да еще Гончий сидел здесь, молчаливый, неподвижный.
— Они идут сюда, — повторил Джерик. — У тебя есть магия против них?
— Нет, — ответила она. — Подвинь его ногу, Хассал. Джерик осторожно подвинулся и вздрогнул от боли.
— Нет. Тогда дай мне лошадь. Не надо мне твоей помощи. Я уеду отсюда.
— Значит, ты мне веришь?
Он верил и он не верил. Он тяжко вздохнул, так как в ноге у него пульсировало, а в голове шумело, и покачал головой.
— Нет. Но я верю в то, что они сделают. Дай мне мои доспехи. И дай лошадь.
— И ты пойдешь сражаться? Ты не можешь сидеть даже на полу, где уж тебе сидеть на лошади. Что ж, мы им тебя отдадим? Подвинь его, Хассал.
Джерик поднял руку, защищаясь, но Хассал бережно обхватил его и очень осторожно уложил на камни очага. Ногу его он положил на сложенное одеяло.
Джевэйн провела рукой по его голени, и в ногу полилось тепло. Опухоль, казалось, вот-вот прорвет кожу. Потом она сделала то же самое со всем его телом, при этом тепло пошло из царапин, которые он не принимал во внимание. Потом, отойдя на шаг, она опустила пальцы в сосуд, что-то бормоча.
«Наверное, какое-то заклинание, — подумал Джерик, — да не простое, наши знахарки такого наверняка не знают. А может, — голова его кружилась, и странные мысли лезли в голову, — может, все это бесполезное занятие».
Ему казалось, что он плывет. Он потерялся, через его раны проходили то жара, то холод.
— Хассал, — произнес голос Джевэйн откуда-то со дна колодца, и он ощутил более твердое, жесткое прикосновение к ноге. Он думал, что за этим последует боль, и стиснул челюсти, и стиснул руки, страстно желая потерять сознание, в тот момент как Хассал тянул и поворачивал ногу. Кость хрустнула и встала на место, горячая боль обратилась в тепло, а потом — в холод. Огни бежали, оставляя тонкий след. Звезды вспыхивали и пахли травами и серой. Руки ее, как ветер, летали над ним, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, и тут же в вены устремлялась жизнь. Он полностью утратил контроль над своими чувствами. Воля была подорвана. Он словно стоял на рассыпающейся скале. Джерика больше не было. Вернее он был таким, каким она хотела его видеть. А если прежний Джерик и вернется, то лишь по ее желанию.
«Правда, правда, правда». В тот момент он, сам того не желая, знал все: и размеры катастрофы в Верхнем Холлеке, и количество врага, и гибель деревень и замков, и крепостей во всех Долинах. Видел мертвых и умирающих, огромное количество беженцев, подгоняемых Гончими, мертвые лица близких, Фортала, умершего на его руках, родителей, окровавленную сестру, братьев…
Он дернулся. Горшки разлетелись, посыпались травы, вода пролилась в огонь и зашипела. Хассал успел подхватить его: схватил и крепко держал.
— Сделано, — сказала колдунья.
Видение не исчезало. Он видел все своими глазами. Видел его там и не там, а в темном помещении хижины, в ночи, в тени, падавшей от ее одежды. Он слышал его в хриплом дыхании Хассала и в собственном дыхании — топот ног и шелест знамен.
— Мой совет — поезжай сегодня, — сказала Джевэйн.
— Они идут, — он чувствовал их присутствие, как ночной кошмар. Он узнал дорогу, явившуюся ему в его видении, хотя в темноте он ее никогда не видел. У мужчины Дара не бывает. Он взмахнул рукой, чтобы освободиться, избавиться от иллюзий. Это ее рук дело. Все то, что он видел, показала ему она. Это был трюк. Она хотела, чтобы он увидел это, и он тут же увидел стоявшую на берегу незаконченную лодку: — Черт возьми!
— Продукты. Фляга с водой. Тебе нужно спешить. Я обладаю способностью далеко видеть, и только. Будущее — это ловушка, а прошлое — клубок различных мнений, — на лбу Ведьмы выступила испарина. Кожа у нее была белая, и на ней выступил лихорадочный румянец. — Сейчас в способности видеть кроется опасность. Они нас не видят. Завеса, что закрывает это место, не может помочь при случайном вторжении.
— Эта забытая лодка — развалина, гнилая посудина. Ради богов, женщина, они находятся отсюда на расстоянии, которое можно преодолеть за день… — видение исчезло. Он опять отчетливо видел перед собой хижину, со всеми ее недостатками, уродством и дряхлостью. — Они на тропе. Там, в горах.
— Да, я увидела это с твоей помощью.
— Да вы просто дураки! Уходите отсюда!
Она покачала головой и посмотрела на него — колдунья из Эсткарпа. С почти дюжиной молодых жизней, окруживших ее палец, с Силой, способной создавать образы и проклинать врагов, но только если их было не слишком много.
С Силой, способной создавать правду.
Он выругался. Проверил ногу, может ли она сгибаться. Встал на ноги. И тут же вскочил Хассал и встал между ним и сидящей Ведьмой. Человек, абсолютно преданный.
— Я житель Долин, — сказал Джерик. — Черт вас побери, спросите меня о лошадях, а не о том, как строить лодку.
— Это дело Хассала, — сказала Джевэйн слабым, усталым голосом. Она лишь подняла на него глаза. — Я дала тебе силу, житель Долины. Ничего больше дать я тебе не могу. Могу предложить лишь выбор.
Они уснули, доведя себя до изнеможения, он и Хассал, растянулись возле своих инструментов на песке, рядом с чурбаками. Проснувшись, они работали при самом слабом свете факела: Джевэйн предупредила их, что шум и огонь были опасны. Огонь, чтобы освещать их рабочее место, огонь, чтобы разогреть смолу, и тихий звук деревянного молотка в руках Джерика, прокладывавшего шов за швом в корпусе лодки. Более громкие звуки, которые издавал струг и молоток в руках Хассала. Так проходила их совместная ночная работа.
— Она это сделала, — пробормотал Джерик, уверенный в том, что Хассал слышит его. — Задумала это с самого начала. Однако несправедливо изводить человека, когда у него нет голоса, чтобы тебе ответить, — стук, стук — звучит киянка. — Мы встретили Сервина в Палтендейле. Мы ранили его. Мы ранили его дважды. Ты знаешь его?
В ответ лишь мычание. Джерик посмотрел на вымазанный смолой корпус лодки, а потом — на лицо Хассала, освещенное факелом. Рот Хассала скривился в гримасе. Он сделал жест, общий для людей с обоих берегов моря, и мотнул головой в сторону гор, откуда должны были прийти враги.
— Не твой друг, — сказал Джерик. Нет. Не его.
Джерик взял еще кусок материала и приложил к шву, ругая жару и липкую смолу, превращавшую их обоих в нечто гротескное. Да тут еще пот, заливавший лицо и грудь, который они смахивали перепачканной в смоле рукой. При свете факела они казались настоящими демонами.
— Колдунья сейчас спит, — предположил Джерик. — А когда спит, она прикрывает нас или нет? Лицо Хассала было непроницаемо. — Или они нас тут и схватят, пока она спит? Ты не знаешь?
Если Хассал и знал, то предпочел промолчать.
Шов за швом. Руки онемели, и киянка слишком часто бьет по пальцам. Джерик закусил губу и склонился над корпусом. Прилив подошел к ним совсем близко.
— Как же мы — да славится имя Мудрой, — спустим эту штуку на воду? — спохватился Джерик. — Потащим ее на наших спинах? Столкнем ее вдвоем?
Взгляд и, схватившись за корпус обеими руками, Хассал потряс лодку. Джерик сплюнул смолу и пот и сморгнул соль, саднившую глаза.
Лейсия, уплывшая вдаль, под пальцами Ведьмы. Фонтан крови из шеи Санела, из смертельной раны, полученной от брата; лужи крови в грязной, истоптанной земле. Он все работал, пока боль от удара по костяшкам не заставила его согнуться пополам. Выругался, когда дыхание вернулось снова. Потом, пошатываясь, добрался до одеяла, взятого из хижины, и рухнул на него лицом вниз, укачивая раненую руку, и закрыл глаза. Так он лежал, пока чайки не закричали над его головой и не зашумело море.
Теперь море было дальше. Раньше он не замечал разницы между приливом и отливом. Он вспомнил, как спускают суда, дождавшись прилива, и они седлают отправляющуюся в дальнее плавание волну.
И ветер на земле, и ветер на море, и луну, и погоду — Хассал, по всей видимости, знал все это. Человек, который строит лодку, знает об этом все.
Спускать лодку на воду когда вздумается, нельзя. Раньше он этого не понимал. Джерик встал, поставил банку со смолой на угли и стал помешивать в ней палкой, когда появилась пена. Потом он удовлетворил естественную потребность и вернулся к работе, не думая о завтраке. Но Джевэйн сама спустилась к ним, сопровождаемая облаком налетевших чаек, и принесла им лепешек и немного вина, которые тоже пахли смолой.
Установили еще три дощечки. Они были последними. Джерик утер пот, который успело выбить у него утреннее солнце, и продолжил смолить. Хассал, стуча молотком, занимался румпелем — железо, обернутое кожей, — выбор-то небольшой. Джерик не знал, что хуже: работа при факелах ночью или при полном дневном свете, когда враг уже совсем близко.
Джевэйн не было видно. Чем она занималась дома, Джерик не знал, но воображал себе ее возле очага, размешивающей магические жидкости, подглядывающей за тем, что можно увидеть, в общем, занимающейся делами, в которые у него не было никакого желания вникать. Возможно, она могла управлять не только зрением, но и слухом. Быть может, ей отлично было известно, где сейчас находится враг. Его сводило с ума то, что человек, обладавший знанием, был недоступен, а тот, кто знал ее мысли, не мог рассказать ему то, что знал. Только взгляд, гримаса, мычание.
Он перестал жевать лепешки, оставшиеся от завтрака (они положили их, защищая от чаек, под парусом), выпил глоток теплой воды и сделал гримасу, взглянув на свои волдыри.
Над головой послышался глухой удар. Он посмотрел наверх и увидел, что Хассал перелез через борт на качавшиеся подмостки. Гончая спрыгнул вниз еще раз, потом подошел к нему и нетерпеливо указал на доски, лежавшие возле рам для рыбачьих сетей.
Вверх и вниз с грузом, по шатавшимся под их весом подмосткам… Мастеря палубу и приколачивая дощечки, оба орошали кровью и потом старые и новые доски.
— Палуба, — бормотал Джерик. — Этой забытой богом посудине нужна палуба. Враг уже на пороге. Вы что же, собираетесь прогуливаться по этой палубе? Достаточно того, что галоша поплывет. Быть может, женщина желает подушки и всякие медные причиндалы?
Хассал вместо ответа указал на квадрат в трюме.
По настоянию Гончей для опалубки были использованы самые большие бревна. Бревна эти они тащили по тем же лесам и, перекидывая через борт, сбрасывали в трюм. Солнце тем временем опускалось все ниже, но жара не спешила уходить.
Теперь дело было за мачтой. Для этого надо было поднять огромное бревно, лежавшее на чурбаках. Хассал обвязал его трелевочными канатами, закрепив узлами собственного изобретения, и взвалил тяжелое основание бревна на плечи. Джерик подвел под него подпорки. Хассал поднялся по лесам и опять поднял. Казалось, что опора не выдержит и бревно рухнет. Наконец бревно добралось до кромки борта. Тут они оба вскарабкались и стали тянуть, поднимать, напрягая спины, и вставлять его в паз. Оно встало с таким грохотом, что эхо откликнулось в лесу и в горах. Джерик прислонился к нему, тяжело дыша, глаза его заливал пот, а Хассал взял самую тяжелую из трелевочных веревок и пошел к носу.
— Шест для палатки, — пробормотал Джерик. Взглянув на большое количество канатов, которые надо было еще натянуть, он взял тот, что подходил к переднему штагу, пошел к корме и обмотал им ахтерштевень. Хассал подошел, чтобы проследить за его действиями.
Солнце было уже низко на западе. А они все поднимали и завязывали, натягивали и обматывали и на носу, и на корме, и на бортах.
Вдруг Хассал остановился, поднял голову, словно услышал отдаленный голос. Перелез через борт, словно голос этот сказал то, чего он слышать не хотел.
— Что такое? — Джерик пошел следом и перегнулся через борт, но Хассал смотрел в сторону гор. — Что, они там? Она их видит?
Хассал яростным жестом приказал ему спуститься, повернулся и побежал, насколько позволял ему песок, к тому месту, где лежал парус. Джерик спустился по лесам, спрыгнул на землю и бросился помогать. Он потащил к лодке тяжелые тали и канаты. Во всем этом он ничего не смыслил, знал лишь, что это такелаж. Хассал носил другие предметы, они бегали взад и вперед, а потом вверх и вниз, балансируя на трясущихся лесах, пока у Джерика не заболели внутренности, а колени не превратились в желе.
Затем надо было поднять огромный утлегарь, и наконец настала очередь громоздкого паруса. И опять надо было выдержать сражение с песком, многократно кидавшим их на колени. А потом и леса обвалились. Джерик, лежа на земле, увидел, как свернутый в рулон парус, похожий на огромную белую змею, исчез за бортом. Затем над бортом появились голова и плечи Хассала.
Джерик помахал рукой — дал понять, что он невредим, и опять на минуту упал на песок, чтобы восстановить дыхание, а затем поднялся и пошел приводить в порядок леса. Сам того не замечая, он непрерывно ругался, как обреченный, и то и дело поглядывал в сторону гор. Ему хотелось узнать у Хассала, не следует ли оседлать пони и привести его на берег, если в случае чего он им понадобится. Правда, зачем бы пони им понадобился, он и сам не мог объяснить.
Вместо этого он пошел прочь, взял с собой меч и обрезал крепление на ближайшей к нему раме для просушки сетей. Он бросил ее, а потом подтащил ее вместе с прогнившими сетями поближе к носу лодки. Он не знал, понял ли Хассал, что он задумал, в этот момент Джерик вспомнил, что у Хассала есть хороший лук и большое количество стрел, которые он принес сюда вместе с мечом и воинским облачением. Он опрокинул еще одну раму и подтащил ее чуть дальше от первой, путаясь в гнилых сетях и увязая в песке. Затем, обливаясь потом, схватил третью и засадил при этом в ладонь занозу. Тут он услышал свист и поднял голову. Гончая соскочил с лесов на песок, махнул рукой в сторону гор.
Джерик обернулся. Он пока ничего не видел. Напрягая зрение, старался разглядеть место, там, где заканчивались горы, и начиналось морское побережье, припоминал ландшафт и прикидывал, как распределятся воинские силы, выйдя из гор на длинный склон.
Хассал встал рядом, и Джерик опять оглянулся назад, в сгущающиеся сумерки, и видел, что море отходит от берега, а ветер дует с моря.
«Боже! Прилив начнется завтра утром. Они придут слишком рано. Мы опоздали на день».
— Госпожа… — он махнул рукой в сторону гор.
Хассал схватил его за руку и потащил в сторону оружия.
— Тебе известно, что она знает? — спросил Джерик. Он не то шел, не то бежал рядом с Гончей. — Старина, ты рассчитываешь, что колдунья их задержит?
Гончий ничего не ответил, он пробежал вперед него и взял свое облачение и оружие.
Джерик взял свое и снова посмотрел туда, откуда должны были появиться враги. В такое обманчивое время дня все краски выцветают, будь то на море или в горах, а небо ясное и свинцовое. Он привычно затянул все свои пряжки. Палец попал на дыру в кольчуге. Он так и не нашел время, чтобы ее залатать. Он увидел, что Хассал идет к лодке, и его снова охватило паническое настроение: он ничего не знал о море — о приливах, плавании, о том, как надлежит управлять парусом… Все это ускользало от его понимания.