Наигранно рассмеявшись, при этом потешно шевеля усами, Германов попытался сострить:
– Вы бы еще про прошлогодний снег меня спросили. Я уже, признаться, забыл, с чем этот меморандум едят и чем запивают.
– Оставьте своё паясничанье для других. Вы еще не в том маразматическом возрасте, когда забывают такие вещи. Скажите лучше, что махнули рукой на старых единомышленников. Это я еще могу понять. И даже похвалить, если хотите.
Германову в этот момент так и захотелось закричать на всю огромную белую коробку цеха, пахнущую смесью всех жевательных резинок, которые здесь выпускались, как в бородатом анекдоте, сакраментальную фразу: «Хочу, конечно хочу!» Но он не нашел в себе сил, кроме как еле выдавить голосом провинившегося ученика:
– Что вы конкретно от меня хотите?
– Чтобы вы, Михаил Михайлович, сдали нам ваш экземпляр меморандума. А если понадобится, то кому надо подтвердили бы, что вас втянули в заговор против государства.
«Час от часу не легче, – подумал губернатор. – Какой такой заговор против государства, когда сам руководитель государства подписал документ?! У него что, крыша поехала?»
Смирнов как будто читал его мысли.
– Да, именно заговор. Так ваши действия будет квалифицировать прокуратура. Так, а не иначе. Это я вам обещаю лично.
– Дело не в документе. Я бы охотно передал его вам…
– Не мне, а следователям. И давайте выражайтесь энергичнее. На нас уже и так смотрят.
– Действительно неудобно, – подхватил тему губернатор, лишь бы свернуть опасный разговор.
Президентская свита то и дело посматривала в сторону отделившейся парочки. Даже Президент пару раз бросил непонимающие взгляды.
– Вам уж никак не стоит беспокоиться на этот счет. Вы же со мной, а не с кем-либо.
Голос Смирнова в этот момент стал еще более значимым и твердым. Это не ускользнуло от губернатора. Но не особо удивило. Ближний круг Президента, не прячась и не гримируясь, слишком быстро вошел во вкус власти и стал беззастенчиво позволять себе многое. Порой даже излишне много.
Его собеседник, например, по мнению губернатора, способный практически любому перегрызть глотку, в последние годы что-то слишком много стал брать на себя, уверовав в собственные силы.
– …Но есть еще маленькая загвоздка. Я отдам вам этот чертов футляр с ружьем, которым даже попользоваться не успел. Но дело в том, что я действительно забыл пароль, открывающий этот контейнер. А вскрывать его фомкой небезопасно.
Будучи не обремененным деталями, которыми располагали эфэсбэшные оперативники, Смирнов вновь перебил:
– Без вас разберутся.
– Пожалуйста. Только у меня одно условие, – вдруг осмелел Германов. – Я хочу, чтобы у меня изъяли контейнер. Ну, понимаете, так сказать неофициально. Выкрали, одним словом. Все-таки люди Уралова все еще в силе…
Смирнов поморщился, но кивнул в знак согласия. Правда, оставалось неясно, согласия с чем.
– Хорошо, на вас выйдут в ближайшие дни. С этим, будем считать, покончили. Допустим, что вы, как уверяете, забыли код контейнера с документом. Но, надеюсь, память вам не совсем отшибло?
– Что вы имеете в виду?
Михаилу Михайловичу очень захотелось присесть. Ноги, по крайней мере так казалось, вот-вот откажут ему. Он хотел прислониться к стене, но последним усилием воли сдержался.
– Что вы хотите знать еще?
– Кто придумал всю эту заварушку? – в упор спросил президентский советник.
– Если б я знал…
В эти несколько минут общения со Смирновым он, пожалуй, впервые в жизни ощутил на собственной шкуре страх, стоило лишь коготком попасть под пресс государственной машины. А он, похоже, не коготком увяз, а всем тельцем. Пусть маленьким, но собственным, дорогим ему тельцем. Губернатор всерьез испугался, причем даже не за потерю должности, положения, авторитета. Лишение безотказной кормушки – вот что страшнее всего. Даже потеря скромного денежного ручейка, плавно текущего с завода, где сейчас разворачивается весь этот кошмар, была равносильна для губернатора трагедии. Все отнимут. Везде кислород перекроют.
– А я тебе не верю, дорогой мой. – Смирнов хитро, так, чтобы никто вокруг не увидел, ткнул Германова в бок. – Давай напряги свои размякшие мозги. Авось поможет.
Губернатор действительно напряг память:
– Меня Дедов к Дорошину привел. Но нет, это не Дедов придумал.
Смирнов чуть не захохотал. Он живо представил Деда в роли политического заводилы.
– Думай дальше.
– Может, все придумал Дорошин? Погодите. Когда я подписывал у Дорошина эту бумагу, он кому-то срочно об этом доложил. Дословно, кажется, так: «Вот Дедов Михаила Михайловича Германова на подписание пригласил. Ты уж позаботься, чтобы в его области по твоей части было все в порядке. И по нормальным тарифам…» Вам бы, Виталий Петрович, что бы это подсказало?
– Огнев, что ли, со своим «Факелом»?
– Я как раз об этом сейчас и подумал. Обращается на «ты». К Эленскому, который его, можно сказать, выкормил, вряд ли бы такое обращение применил. И при чем тут тарифы?
– Действительно. А Огнев – фигура! И к «Семье» близок. Во всех смыслах. – Смирнов хитро подмигнул. – Ладно, я поразмыслю. А теперь, Михаил Михайлович, пойдемте догонять Президента. И помните, если что, мы обсуждали продление сроков ваших губернаторских полномочий. Будете хорошо себя вести – у вас все получится.
Когда информация о состоявшемся разговоре дошла по цепочке Смирнов – Кушаков – Попов до Смирнягина, последний неприлично выругался, что обычно ему не было свойственно.
– Ну и мудаки у вас там, наверху, – сказал он, почему-то обращаясь к Мацкевичу и Мальцеву. – Бедный Президент, если у него такая наглая свита и такие глупые губернаторы.
– А вы его не жалейте, – радикально высказался молодой аналитик. – Я, конечно, не из тех наших предков, что слепо верили в чудо добрых царей. Но как ни прискорбно признавать, в России заглавная роль безоговорочно отдавалась им, а главную всегда играла свита. Так что сам разберется.
– Если дадут, – как обычно, словно про себя, буркнул Мацкевич.
Смирнягин же скептически добавил:
– Гляди, куда вас потянуло! А нам, между прочим, задание выполнять. Приказ.
– Так мы такой приказ получили, что только радоваться надо, – заметил Мацкевич. – Почти что самоволку затеяли с «грабежом». Только что не определились с клиентом.
Они сидели в комнате, где работали аналитики. Только сейчас, кроме них троих, в ней никого не было. Дмитрий на правах хозяина угощал начальство крепким душистым чаем, не из пакетиков, а собственными смесями.
– Не понимаю, почему в наших сериалах милиционеры постоянно пьют водку? – неожиданно возмутился он.
– Так милиционеры, а вы – белая кость. Вам коньяк подавай, – парировал Смирнягин.
– А что, Александр Васильевич, в вашу бытность сидения в МВД много по кабинетам пили?
– Я этого не замечал. Может, потому, что сам не поощрял? Как ты думаешь, Димуля?
– Вот вы опять про доброго царя и свиту. Только под другим ракурсом. Но я от вас все равно не отстану. Почему нас с вами такими пьяницами и голодными рисуют?
– А мне один киношник рассказывал, что, независимо, про что они снимают, примеры берут из того, что вокруг себя видят. Видят, например, как кинооператор наливает себе стакан, тут же пишут в сценарии: так и так, устав после рабочего дня, начальник милиции пригласил подчиненного выпить, или наоборот – подчиненный пригласил начальника. Или совсем наоборот – не милиционер, а банкир предложил другому банкиру глотнуть по маленькой, если сценарий про банкиров.
– Чего ты, Саша, от дела нас уводишь? – Мацкевичу, видимо, надоела чужая болтовня.
– Это я увожу? – наигранно возмутился Смирнягин.
– Ты именно и уводишь.
– А что ты прикажешь делать? Объяснять этому президентскому советнику, что сам по себе контейнер никому не нужен? Любая самодеятельность после Киева, думаю, всем уже понятна. Если только товарищ Смирнов не понял, тогда те, кто к нему ближе, пусть и объяснят.
– Во-первых, не факт, что контейнер не нужен сам по себе, – рассудительно высказался «провокатор» Мальцев. – Может, ваши бывшие умельцы из МВД все же смогут что-нибудь придумать?
– Успокойся, не смогут, – отрезал Мацкевич. – Разве что Хохлов попросит губернатора. Или люди Смирнова найдут-таки для Германова веские аргументы, чтобы он все же вспомнил секретный код. Я думаю, это более реально. Не верится что-то в потерю памяти.
– А я верю! – опять встрял Мальцев. – Судя по тому, что я тут услышал про него и кое-что вытащил из Интернета, у этого Германова крыша поехала. Быть кандидатом в премьер-министры при Уралове. Быть самым талантливым – еще до Немцова – губернатором. И так упасть?!
– Не машите руками, Леонид Сергеевич. – Мальцев сделал упреждающее движение в сторону полковника. – Лично мне даже не важно, правда это или нет. Сам факт, что об этом писано и переписано, противно. Приличному человеку от стыда можно сквозь землю провалиться… Впрочем, тараканы – они живучие.
– Где же взять на всю нашу страну приличных? – саркастически заметил Мацкевич, картинно разводя руками. – Ладно, мы с тобой да мой школьный кореш Сашка Смирнягин. Опроси на улице сотню респондентов, так их, кажется, называют, как девяносто покрутят у виска пальцем. Мол, где ты видел приличных людей? Они все в блокаду померли. Или в войну погибли. Или в лагерях вымерзли.
– Или перестроились в духе времени, – внес свою лепту в сентенцию приятеля Смирнягин. – Но может, хватит баланду травить? Ночь на дворе. Какие будут предложения?
– А вариантов у нас, собственно говоря, и нет. Два я уже назвал. Третий: ты, Александр Васильевич, договариваешься с Хохловым о том, что «грабеж» состоится. Ты так ему и скажи, что всем при «грабеже» будет спокойнее. Ну а экземплярчиком меморандума пусть все же поделится. Мы же сделаем вид, что вскрыли этот чертов контейнер. Хоть убейте, но я не верю, что его нельзя вскрыть без пароля. Вообще это похоже на какую-то детскую «бабайку».
– Верю – не верю, какая разница? Я бы лично воздержался от самодеятельности и развенчания мифов. Мне Исаков, ну, тогда, в эмвэдэшной лаборатории, божился, что не сочиняет. Все время повторял, мол, так было задумано.
Смирнягин даже обиделся за своего бывшего сослуживца.
– Ну тем более нужен хоть черновик меморандума, – подытожил Мацкевич. – Будем искать.
Глава 5
Загородный дом губернатора последнее время большей частью пустовал. Его хозяин словно потерял интерес к своему любимому увлечению – охоте, а других целей для постоянного пребывания в нем Германов не представлял. Спрятанный от посторонних глаз в удивительно живописном уголке национального заповедника, он являл собой образец поздней советской архитектурной школы. Двухэтажная бетонная громадина была так же бездарна как снаружи, так и внутри. За отсутствием элементарного вкуса хозяина обслуга заполнила дом всевозможной мебелью и утварью, которой с лихвой хватило бы еще на пару таких же монстров.
Единственным более-менее обжитым и уютным местом в доме оставалась столовая, забитая всевозможными охотничьими ружьями и ножами, а также трофеями – оленьими и лосиными рогами, шкурами убитых животных, что все вместе, видимо, должно было свидетельствовать о ярком мужском начале хозяина этого дачного реликта.
После разговора с президентским советником именно сюда Германов перевез из городского дома светло-серого цвета коробку с прозрачной крышкой, под которой красовались ствол и приклад охотничьего ружья в разобранном состоянии. Это и был тот самый титановый контейнер с экземпляром меморандума.
«Вот уж не думал, что эта мухобойка станет моей индульгенцией», – подумал он, отправляя контейнер в оружейный шкаф.
По предварительной договоренности с неким полковником, связавшимся с ним вскоре после памятного разговора со Смирновым, губернатор должен был сразу сообщить, как только контейнер окажется на месте.
– Надо ли мне снимать охрану? – поинтересовался Германов, сообщая московскому абоненту, что контейнер уже на его охотничьей даче.
– А если подумать? – вопросом на вопрос ответил Смирнягин. – И вообще, Михаил Михайлович, меньше суетитесь. Все, что вы могли сделать полезного, вы уже сделали. Кстати, о полезном. Не вспомнили вы заветное «Сим-Сим, откройся»?
– Вы, простите, о чем?
– А если еще раз подумать?
– Только не надо со мной говорить как с ребенком или с подследственным. Не знаю вашего имени-отчества…
– Можете обращаться – товарищ полковник. Или господин полковник, как будет угодно.
– Увы, не вспомнил. Сам себя корю.
Германов действительно обзывал себя последними словами за то, что забыл ключ-пароль к контейнеру. Он даже не мог вспомнить, когда именно это произошло. То ли на следующий день после возвращения с меморандумом домой. То ли несколько позже. Впрочем, какая теперь разница.
Прямо как в анекдоте:
«Два друга жалуются на память.
– Слушай, как называется такой красивый цветок с такими красивыми красными лепестками?
– Роза.
– Точно. Роза.
– Роза! (Кричит жене.) Скажи дорогая, как называется цветок, который любит моя мама?
– Роза, дорогой».
Губернатор добросовестно вспоминал наставления Дорошина, что код к сейфу он должен составить из самой привычной лично для него фразы. И вроде бы он и сделал это. Но даже тему припомнить не мог.
– Ну, тогда, наверное, вы могли себе позволить такую «забывчивость». Любимец Президента. А на его инициативу наплевали, – подковырнул его полковник.
Смирнягин не должен был позволять себе это. Но напитавшийся в ходе разработок по «Меморандуму» самой различной информацией, в том числе и о российской элите, он, мягко говоря, «не уважал» ту ее часть, к которой принадлежал Германов. Даже убитый дальневосточный его коллега был понятнее Смирнягину и не вызывал столь сильной идиосинкразии. Германов казался ему во сто крат более порочным, чем Листов. Тот лишь нагло пользовался своей властью, не особо заботясь ни о морали, ни о ценностях, которым якобы служил на своем посту. Другое дело – Михаил Михайлович.
Еще бы, один из активных последователей идей демократии, не замешанный ни в каких грязных делах, – бюст на родине таким обеспечен, – на самом деле являл собой образец классического политического конъюнктурщика, вынесенный вместе с пеной начала девяностых на вершину власти.
И то, что он напрочь забыл код к судьбоносному, по крайней мере с точки зрения подписантов, документу, абсолютно точно вписывалось в суть этого маленького и самоуверенного губернатора.
– Такого грабить надо по полной программе, невзирая на договоренности, – в сердцах заметил молодой и горячий Дмитрий Мальцев, когда вся бригада собралась у начальника оперативного управления ФСБ Попова, обсуждая механику «грабежа». Но поймав осуждающие взгляды сразу всех своих начальников и кураторов, игриво бросил:
– Что вы на меня так все уставились? Шучу.
Хотя глаза его – никогда не врущее зеркало души – оповещали присутствующих как раз об обратном.
Только что опергруппа окончательно определилась со своими действиями по «ограблению» охотничьего дома губернатора. Накануне Смирнягин принес окончательные детали действий группы, командируемой на место Хохловым.
– Их будет всего двое. И нас просили не раздувать свою команду.
– Представляете, – тут Смирнягин не к месту громко рассмеялся, – Германов тоже поинтересовался у наших партнеров, снимать ли ему местную охрану?
– Если бы мы готовили там войсковую операцию, то не послали бы на дело нашего дорогого математика Димулю.
Произнесший это Мацкевич нежно похлопал своего любимого аналитика по плечу.
На это была своя, простая логика. Мальцев, пожалуй, глубже других из членов бригады был посвящен в детали, что и где на даче искать. А главное, никому стороннему или малопосвященному нельзя доверять документ, который якобы подкинут на место люди Хохлова.
Не записываться же в «грабители» Мацкевичу или Смирнягину? Несолидно. Тем более что последние месяцы Дима просто горел желанием участвовать в любой операции, связанной с меморандумом.
Он выбрал себе напарника, способного без особого труда «выключить» охранников объекта, и на выделенной для этого случая оперативной «Волге» они двинулись в дорогу. Сидя рядом с водителем, Мальцев большей частью то ли спал, то ли дремал и очнулся, когда напарник, съехав в лес у заранее запланированной развилки, выключил мотор.
От наступившей оглушительной тишины Дима мгновенно проснулся. Он посмотрел на часы. Прошло пять с половиной часов, как они выехали из Москвы. До начала операции оставалось не больше часа.
Костя Мещеряков – он же Аудитор – в отличие от человека, который его практически вычислил, сам вел любимый «БМВ». Он пребывал в радужном настроении. И почти всю дорогу наставлял своего подопечного Пестова. Тот не сомневался, что в ближайшие часы ему предстоит участвовать в какой-то секретной операции, после которой, возможно, Мещеряков отпустит его на хлеба. Бывший охранник всегда недоумевал, когда босс обещал его отпустить на свободу, почему-то считая, что Пестов жутко тяготится своим подневольным положением.
На самом деле он еще никогда так сладко и беззаботно не жил. За время, прошедшее с той поры, как Аудитор вытащил его из Колымска, Пестов выполнил всего лишь два-три не самых сложных задания начальника, за которые тот, кстати, отвалил еще кругленькую сумму. Вот еще пару выполненных заданий, и тогда можно будет домик купить, жениться…
– Задача у нас так себе, ерундовская, но по-всякому может повернуться, – как ни в чем не бывало продолжал наставлять его Аудитор. – Поэтому будь готов ко всему, вплоть до применения оружия. Сам понимаешь, вооруженная охрана и прочее. Словом, даю санкцию.
– А раньше вы так никогда не говорили.
До Пестова вдруг стал доходить угрожающий смысл предупреждений начальника.