– Так ты все время сидел внизу в баре? – перебил рассказ Попов.
– Не торопитесь с выводами, товарищ, полковник. Сейчас вы все узнаете, – вежливо отпарировал Виктор.
После первого же бокала пива Понсен узнал крайне важную вещь: местный кондитер вотвот повезет торт, заказанный господином режиссером.
– Кто у нас кондитер? – резво поинтересовался Виктор, у которого мгновенно созрел гениальный, с его точки зрения, план. Он сам повезет торт в шато, а там будет действовать по обстановке.
Месье Жерар, в отличие от привычных представлений о кондитерах, оказался худым и длинным молодым человеком, который после нескольких минут препираний по поводу цены за скромную плату в 200 евро уже звонил дворецкому господина Мартена. Хриплым простуженным голосом он сообщил, что простудился, а посему торт доставит его племянник.
– Ну, ты высоко исполняешь, – вновь не удержался Попов. – Никак не ожидал от тебя такой прыти. Дальше-то что?
– Дальше, – словно собираясь с мыслями, продолжал Виктор, – дальше я поехал с Арсеном в шато – он показал дорогу и лично вручил господину дворецкому торт. Но пока он суетился, чтобы эту махину не уронить, посадил ему сзади на воротник небольшой «жучок». Новую разработку. Принимает в радиусе полсотни метров. Даже через стену.
– А что, дворецкий все время находится там, где гости? – поинтересовался Мацкевич.
– Дворецкий, как правило, всегда среди гостей и лишь изредка выходит из зала, чтобы отдать короткие распоряжения. Или внести торт.
– Отлично! А где будет находиться приёмник? – вновь спросил Леонид Сергеевич.
– Ну, это оказалось совсем просто. У меня прямо в шато якобы сломалась машина, которую для большей подлинности презентовал нам месье Жерар. А в ней под сиденьем я и спрятал приемное устройство.
Понсен говорил с жаром, понимая, что сейчас он герой. Что, собственно, в глазах коллег соответствовало истине.
– Под утро, надеюсь, мы будем знать все или почти все о том, что происходило у режиссера.
Глава 8
– Господа! Друзья! Как говорится, хотя сегодня мы и не господа положения, но по положению мы – господа! – явно натужно пошутил Дорошин.
Он первым решил разрядить обстановку, когда понял, что наконец рассевшиеся за столом в виртуальном парке Мартена – все до боли знакомые ему люди – чего-то ждут.
Выразительно поглядев на Татьяну Борисовну, а затем на Огнева, он встал.
– Чего это вы встали? – тут же сделал ему замечание Уралов. – Давайте сидя, Александр Максович.
– Можно и сидя, – согласился Дорошин.
Со стороны вся эта компания солидных людей, сидящих за плетеным ратановым столом в роскошном парке в партикулярных костюмах и крахмальных сорочках бело-голубой гаммы, выглядела если не сюрреалистично, то по меньшей мере странно.
– Александр Максович, пожалуйста, кратко обрисуйте картину, на фоне которой мы собрались, – вновь попросил Борис Николаевич.
– Хотел сказать, с удовольствием сделаю это, но какое в нашем конкретном случае может быть удовольствие?! – твердо произнес Дорошин. – Хотя понимаю, все следят за событиями последнего времени и имеют свой взгляд на них.
– Позвольте, нас всех, собравшихся здесь, объединяет общий взгляд на события, определенные меморандумом 1999 года, – незамедлительно отреагировал муж Татьяны.
«А ведь дал себе зарок молчать, – тут же пожалел он, – и сразу же сорвался».
– Да! – со значением прогудел Уралов. Но его тут же от дальнейших речей одернула дочь, сидящая справа от отца.
– Вот мы здесь и убедимся в этом. Когда обменяемся мнениями, – настаивал Дорошин. И без какойлибо паузы сказал, по сути, главное:
– Мы не уверены, что выполняются договоренности, принятые действующим Президентом как условие передачи ему власти. Я буду излагать по пунктам.
Первое и самое главное: в стране постепенно попираются почти все демократические принципы.
Это – фактически низложение и унижение института прессы.
Это – превращение системы выборов на всех уровнях в заранее запрограммированное шоу.
Это – вмешательство спецслужб во все сферы хозяйственной и общественной жизни.
Это – преследование представителей бизнеса с целью беззастенчивого передела собственности.
Это – преследование гарантов меморандума, вплоть до их физического устранения.
Это – искоренение из институтов власти тех ее представителей, о которых в 1999 году имелись принципиальные договоренности.
– Мне представляется, что ваши утверждения голословны, – перебил Дорошина патриарх региональной политики Бурнусов.
Его не очень приятный для слуха скрипучий голос прозвучал, как шипение змеи. И хотя он по привычке говорил достаточно тихо, его слова все услышали и сделали только им известные выводы.
– Мы здесь как раз и собрались для обмена мнениями, а вы тут рот затыкаете. Некорректно! – Сказав это, Огнев резко покраснел.
– Никому я рот не затыкаю. Просто считаю тезисы Дорошина необоснованными, – настойчиво повторил Бурнусов.
– А я бы добавил еще более жестко, – встрепенулся Хохлов. Он сидел напротив главы Приволжской республики и был поражен не столько словами визави, сколько абсолютным равнодушием во взгляде. – Могу авторитетно заявить, что такого произвола спецслужб, пытающихся влезть буквально во все дыры, не было никогда. Включая сталинские времена. Тогда по крайней мере в маленьких городах милиция не волтузила горожан. Как у вас, например. И что?
– Это не у них, а у соседей, – вежливо заступился Дедов.
– Виноват, перепутал, – быстро согласился Хохлов. – Но думаю, мы просто не знаем, что и где творится в регионах. Журналистов, особенно московских, избивают, им угрожают…
«Чего это его так понесло?» – подумал Духон. Он достаточно неплохо знал Олега Борисовича, но никогда не замечал за ним практики развешивания каких-либо политических приговоров. Особенно в присутствии широкого круга слушателей.
– Ну что вы на Бурнусова навалились, па-ни-маешь, – громко пробурчал Уралов. – Он всегда был хитрецом. У меня немереное количество суверенитета вытянул. И сейчас успешно этим же занимается. Вы только поглядите, сколько денег из казны выцыганил на празднование юбилея их столицы. Ни Питеру, ни Пскову, ни Калининграду подобного не удавалось. И при этом на Госсовете громогласно заявил, что, глядишь, еще его региону что-то перепадет. Поди, плохо. А то, что регионы уже практически неуправляемы? Или управляются холопами центральной власти? Это никого не волнует.
Все, кто сидел за столом, нескрываемо удивились осведомленности Уралова и как-то внутренне подтянулись.
Борис Николаевич тяжело поднялся и направился к столику с напитками, заслонив его всем телом.
– Папа! – встрепенулась дочь.
– Да не волнуйся. Хотя пропустить бокальчик не мешало бы. Тоска… – Он вернулся к столу с фужером минеральной воды.
Услышав звон стекла в зале, туда мгновенно впорхнул дворецкий и бросился помогать Уралову. Но увидев, что тот уже управился, стал ловить взгляды других гостей.
– Мне тоже водички, – попросил Дедов, но увидев, что дворецкий его не понял, выразительно показал на бокал в руках у Уралова, а затем на себя.
Огнев попросил пива. Бурнусов, кажется, – чаю. Словом, работа дворецкому нашлась.
Микрофон, словно клещ, присосавшийся к воротнику его фрака, ожил.
– И вообще, товарищи, не о том мы говорим, – снова заговорил Уралов.
Лично ему с самого начала была крайне неприятна вся нынешняя затея. И прежде всего потому, что чем дальше уходил в прошлое его официальный отказ от власти, тем больше в минуты неизбежных раздумий он корил себя за тот ошибочный шаг. «Возможно, ошибочный», – непременно поправлял он сам себя в такие минуты.
– Тогда внесите ясность, – то ли потребовал, то ли попросил Бурнусов, которому даже после ураловской тирады все было как с гуся вода.
– Пусть молодые вносят ясность. А я послушаю, – отмахнулся Борис Николаевич.
– Тогда попробую я, – взял слово Огнев, чье лицо постепенно багровело все заметнее и заметнее.
«У мужика опять подскочило давление», – подумал Духон. Он не понаслышке знал, что это такое, и поэтому мог искренне посочувствовать.
– Мы все, здесь присутствующие, шесть лет назад подписали меморандум, полагая, что он даст России стабильность на многие годы вперед. Подписал его и действующий Президент… – Огнев сделал значительную паузу. Стало настолько тихо, что можно было услышать, как булькает вода в горле Уралова, который медленными глотками продолжал пить минералку. – Возможно, некоторые из гарантов до сих пор были не в курсе этого. Так что, господин Бурнусов, дышите глубже. Может, еще кое у кого поднимется настроение?
– Вот тебе и дела! – чуть ли не в один голос воскликнули сидевший в противоположном углу стола Корнюшенко и Хохлов.
Дедов молча переглянулся с Бурнусовым. Затем, уже иным взглядом, посмотрел на Духона. Александр прочитал в нем нескрываемый укор. Сам он внимательно следил за Таней, ожидая, скажет ли она сейчас про «подводную» часть меморандума. Однако та была явно занята изучением лиц присутствующих.
– Вот тебе и дела! – чуть ли не в один голос воскликнули сидевший в противоположном углу стола Корнюшенко и Хохлов.
Дедов молча переглянулся с Бурнусовым. Затем, уже иным взглядом, посмотрел на Духона. Александр прочитал в нем нескрываемый укор. Сам он внимательно следил за Таней, ожидая, скажет ли она сейчас про «подводную» часть меморандума. Однако та была явно занята изучением лиц присутствующих.
– Позвольте продолжить, – вновь прозвучал голос Огнева. – Должен сказать, что Президент умеет держать слово. В этом я глубоко убежден. Так, собственно, и было в первое время. Но потом пошло-поехало. Что поделаешь, королей играет свита… Это к вам не относится, Борис Николаевич.
Огнев сделал уважительный поклон в сторону Уралова.
– Чего уж?! – похоже, хихикнул тот. – Знаю я вас, ребятки… – А про себя подумал: «Вы, ребятки, не меняетесь. Продолжайте думать, что я был в ваших руках марионеткой…»
– В итоге вы хотите сказать, что Президент перестал играть отведенную ему шесть лет назад роль? – спросил Корнюшенко.
– Я бы не назвал президентский пост ролью. Хотя в известном смысле это тоже – роль, – философски заметил Огнев. – Просто Президент перестал выполнять определенные договоренности. Например, по персоналиям, которые, предполагалось, останутся работать с ним как некие гаранты переходного периода. Все, надеюсь, понимают, о ком я говорю. В частности, о бывшем премьере и присутствующем за нашим столом бывшем главе Администрации, господине Дорошине, равно как и о господине Суворове, которого, грубо говоря, тоже «схарчило» ближайшее президентское окружение.
– Что означает ваш термин «переходный период»? – вновь проснулся Бурнусов. В его голосе слышалась подчеркнутая подозрительность.
– А то и означает – переходный период, он и есть переходный. Или вы, господа, не считаете, что после сверхбурных девяностых годов не нужен был некий умиротворительный период?
Огнев вновь решил апеллировать к Уралову.
– Именно так. Я поручил преемнику отпущенные ему восемь лет нежно держать страну. Без потрясений и конфронтации. В русле, определенном меморандумом! В соответствии с договоренностями, па-ни-ма-ешь. Куда там?! Была Чечня, теперь – и Дагестан, Ингушетия, Осетия… Трагедия за трагедией. А по телевизору одни хохмочки – зеркала кривые и прямые… На кухнях опять судачат, что со страной будет… И до меня такие разговоры доходят… Будет менять Конституцию – не будет. Но позвольте, это что же, в противовес нашим договоренностям?! Как понимать?! Переделить собственность не успели? – Уралов не на шутку завелся.
Сидящая рядом с ним Таня попыталась его успокоить, но это ей не удалось.
– Я разве не понимаю, что не в преемнике дело. Заигрались его советчики, помощнички… Огнев прав.
– Папа, успокойся, – уже не сдерживая себя, попыталась остановить его дочь.
Борис Николаевич тяжело повернулся в кресле и замолчал. Было непонятно – то ли у него пропал запал, то ли он болезненно осознал собственную беспомощность перед реальностью. На самом деле он вдруг отчетливо вспомнил, как к нему впервые пригласили преемника. Кажется, рядом были Таня, ее муженек, Эленский. Впрочем, это не так важно, кто был тогда рядом. Важно, что преемник ему искренне понравился. Глаз в сторону не отводил, как некоторые. И обо всем говорил просто и недвусмысленно четко. Дескать, не подведу, Борис Николаевич, если уж вы так решили. И если действительно другой кандидатуры нет.
– Ты как считаешь, дочка? – Уралов обратился тогда к Тане. – Состоится ли новый Президент?
Та явно не ожидала такого прямого вопроса и даже растерялась. Тогда ни в ее голове, ни у ее близких мужчин еще не сформировалась та самая «подводная» часть меморандума. Она как-то по-новому взглянула на будущего кандидата в Президенты. Словно вопрос отца добавил ей персональной ответственности за то, что произойдет опосля.
– Вы какой-то уж очень правильный, – вдруг выпалила она, обратившись непосредственно к преемнику. – Хоть бы часы стали носить на правой руке. Какое-никакое, а различие… – И уже повернувшись к отцу, твердо сказала: – Я лично верю, папа. Но не мне решать.
Из скоротечных и сумбурных воспоминаний Уралова вывел прозвучавший, как барабанная дробь в раю, звонок мобильного телефона.
Все дружно стали переглядываться: мол, кто мог позволить себе забыть «вырубить» аппарат?
Духон тоже стал осматриваться: пока не понял, что телефон звонит в его собственном кармане.
– Прошу прощения. – Он вытащил телефон и отошел подальше от стола.
– Пожалуйста, если можно, недолго, – попросил его вдогонку Дорошин.
Но просьба оказалась явно напрасной, так как Духон уже через несколько минут вернулся к столу.
– У меня для вас новость, господа. Только не знаю, хорошая или плохая, – сообщил он, хитрым взглядом посматривая на гостей.
– Что там у вас, товарищ банкир? – поинтересовался Борис Николаевич. Он явно был недоволен, что прервали, как ему казалось, важные воспоминания.
– Бывший банкир, – ничуть не смутившись, поправил Александр Уралова. – Ныне пенсионер. – А новость следующая. Звонил небезызвестный всем нам Борис Платонович Эленский. Он оказался тут неподалеку. И я пригласил его к нам. Как-никак, один из идеологов меморандума, судьбу которого мы собрались здесь обсудить.
Про собственную персону Духон скромно умолчал.
– Я выйду его встречу, – тоном, не терпящим возражений, сказал он и попросил дворецкого вывести его из виртуального сада.
Стоило ему оказаться за пределами декораций Мартена, как хозяева бросились ему навстречу.
Месье Люк, почесывая свою бородку, что для тех, кто его хорошо знает, означало высшую степень задумчивости, вежливо спросил:
– Как вы думаете, месье Александр, когда все же можно будет подавать ужин?
– Простите, дорогой Люк, но как на духу – понятия не имею.
Поскольку Табачникова рядом не оказалось, перевела Мила, которая всем своим видом показывала, как ей тоже не терпится скорее приступить к ужину с такими интересными гостями.
– Понимаю. Понимаю, – все еще сосредоточенно почесывая свою не очень-то опрятную бородку, согласился месье Мартен. – Что ж, будем ждать.
– А пока, Мила, не поможете ли вы мне встретить еще одного гостя – господина Эленского? Надеюсь, эта фамилия вам что-то говорит?
– Да, говорит, – кокетливо сообщила знаменитость. – У него большая вилла на Лазурном Берегу. Но его почему-то французские власти туда не пускают. Правильно?
– Примерно, – уклончиво ответил Духон. – Но вы-то его примете? Тем более что он сюда приехал под чужой фамилией.
Последнюю фразу Александр произнес тоном потомственного заговорщика и, взяв Милу Майевич под руку, пошел к воротам шато, где как раз в ночной тиши раздались звуки подъезжающей машины. Дворецкий, как и положено воспитанному дворецкому, шел за ними на шаг сзади. Микрофон, подсаженный ему в воротник фрака, записывал наступившую тишину.
За столом после ухода Духона немая пауза закончилась быстро.
Обращаясь персонально к Огневу, дочь Уралова громко – так, чтобы слышали все, сказала:
– А я даже рада, что так получилось. Это ж надо уметь! Одним – умудриться сделать в родной стране пугало из человека. А другим – то есть нам с вами – молчаливо поддерживать эту позицию. Вплоть до того, что одного из гарантов меморандума забыть пригласить на важнейшую встречу. – Таня вдруг интуитивно ощутила, сколь не хватает здесь сейчас Эленского с его умением фанатично отстаивать свою позицию и любое дело доводить до конца. Пусть даже до абсурдного конца…
Как раз, похоже, об этом в эту минуту вспомнил Дорошин.
– Но позвольте, Татьяна Борисовна. Ведь своими действиями в Киеве он вопреки нашим договоренностям практически дал старт атаке спецслужб на гарантов меморандума.
– Никто не говорит, что своим экстремизмом и неуживчивостью он не нанес вреда нашему делу. Весьма лояльному к действующей власти делу, – согласилась Таня. – До поры до времени.
– Это уж точно, – поддержал ее муж, доселе сидевший весь вечер в позе инфантильного, быстро стареющего мальчика.
– А что, мало было сделано других ошибок? – риторически спросил Огнев и при этом посмотрел на вжавшегося в кресло Дедова. – Подтверди, Александр Максович.
– Было дело, – подтвердил Дорошин, – хотя господин Дедов исходил из наших просьб.
– Не понял, – искренне удивился Степан Ефимович.
– Чего уж не понять? Ваш протеже – господин Листов – фактически сдал наше дело. В ту же степь понесло еще одного вашего выдвиженца – господина Германова. Подтвердите, Олег Борисович. – На сей раз Огнев попытался найти поддержку у Хохлова. Но вместо пылкой речи получил в ответ лишь вялый кивок. Бывший министр не пожелал развивать эту тему, поскольку к определению роли упомянутых губернаторов имел косвенное отношение.
– Вот видите! – воскликнул Дорошин. Но закончить реплику ему не удалось, потому что в саду появились Духон и Эленский в сопровождении все того же дворецкого.