Все взгляды устремились на вновь вошедших.
– Вот, проходил мимо и увидел огонек. Решился заглянуть. А здесь, оказывается, такая любопытная тема разрабатывается, – пригнув, как бычок, голову, непринужденно сострил Борис Платонович.
– А мы вам косточки перемываем, – оживился Уралов и первым протянул руку опальному олигарху.
– Кто бы сомневался, – весело засмеялся Эленский. И тут же резко сменил тон: – Меня уже просветили, какую тему обсуждаем. Поздно начали, господа. Поздно! И людей положили, и страстей нешуточных переиграли. Себя не исключаю… Но прошу засвидетельствовать. Я первым понял, что ошибся. И первым получил, как говорится, по полной программе.
– И это было только началом, – не упустил Духон момента, чтобы беззлобно съязвить.
– Именно началом. Да-да. Ошибочка, по-моему, вышла в девяносто девятом, господа. Или кто-то из присутствующих сомневается?
– Я бы не стал так категорично, Боренька, – заметил ему другой олигарх в отставке. – Я, можно сказать, тоже в некой печали пребываю. Пятьдесят лет, понимаешь, недавно отметил. Можно сказать, в расцвете сил. Но вот уже пять лет как выброшен на пенсию. И то не ропщу. И вопрошаю: может, не в преемнике дело? Мы, кстати, сегодня уже затрагивали эту тему. На мой взгляд, все, что сегодня происходит, со стороны, подчеркиваю – со стороны, смотрится как-то мелко. Неинтересно. Но это, как говорится, еще полбеды. Самое страшное, что неизвестно, откуда ветер дует. Заранее прошу прощения, если я вдруг взял не тот тон, господа. – Александр Павлович увидел, что дворецкий вновь стал обносить гостей чаем и кофе, и расценил это как потерю интереса к своим словам. Но все-таки, похоже, решил развить тему:
– Останется Президент на третий срок или нет? Станут ли раскулачивать останки олигархов или нет? Продолжат отнимать трешник у мелкого собственника или нет? Я полагаю, этот вопросник может продолжить каждый из присутствующих. А посему спрашиваю. Что подписали в девяносто девятом? Серьезнейший политический документ, определяющий вектор движения России на четверть века? Или заурядную балансовую ведомость?! Поймите правильно, господа, лично я давно дремал в плену душных магнолий на южном солнышке, когда меня отыскала Татьяна Борисовна. И я действительно вполне искренне полагал, что мне уже ничего от той жизни не надо…
– Не надо говорить сейчас о высоких материях, Александр Павлович. Мы, в конце концов, не в Думе. Скажите, вы сколько уже заседаете? – с присущей ему беспардонностью перебил Эленский.
– Не считал, – почему-то огрызнулся Дорошин.
Присутствие бывшего партнера и в известном смысле опекуна его явно раздражало.
– Что вы хотите сказать, Борис Платонович? Только, пожалуйста, конкретнее, – прямо спросил Огнев. Он пытался предугадать, куда клонит Эленский, понимая, что встреча, к началу которой, казалось, накопилось немало протестного гнева, идет не по тому руслу.
– Вся беда, господа, что больше половины здесь присутствующих лижут… – Эленский слегка осекся, но продолжил: – Впрочем, я постараюсь мягче высказаться – сидят на двух стульях. Понимают, что в стране все идет наперекосяк, но молчат. Они же при должностях. – Эленский распалялся. – А ведь Духон правильно поставил вопрос. Действительно, что за документ подписали мы при смене власти шесть лет назад? Боюсь вас обидеть, господа, но, похоже, подписали филькину грамоту.
– Ну-ну, не зарывайтесь, – обиделся за всех Уралов.
– Заметьте, если бы тогда ничего не подписали, еще неизвестно, как бы все повернулось, – резонно заметил Огнев. – Так что это уже не филькина грамота, как вы выразились, Борис Платонович.
– Возможно, я излишне экспрессивен. Забыл, например, что два Президента подписали меморандум… Это действительно веско. Но если мы сейчас не выработаем жесткую позицию, меморандум может превратиться в туалетную бумагу.
– А с чего вы решили, что мы не собираемся сделать это? Собственно говоря, ради этого мы здесь и собрались, – попыталась вразумить Эленского Татьяна.
Но штатный политэмигрант не сдавался:
– Не далековато ли от Родины собрались, господа? Даже это обстоятельство говорит в пользу того, что в Кремле о меморандуме забыли. Отсюда и все дешевые пиаровские шаги преемника с полетами на бомбардировщиках и с поездками в метро, отсюда и постоянная долбежка, что он не пойдет на третий срок… Эй, любезный, будьте добры, принесите мне бокал вина, – не делая никакой паузы, обратился Эленский к дворецкому на довольно сносном французском языке. – Лучше Chinon две тысячи первого года.
Дворецкий явно оживился и в знак уважения к ценителю вина отвесил ему поклон.
– Кстати, там месье Мартен уже места себе не находит, торопит с ужином. – Духон решил, что появился подходящий момент выполнить просьбу хозяина.
– Давно пора, – прогудел Борис Николаевич. – Здесь, во Франции, с голоду можно помереть. Или вообще не дают еды, или с биноклем надо приходить на обед, чтобы хоть что-то разглядеть в тарелке.
– Так что? Сообщить хозяину, что мы готовы к трапезе?
– Может быть, через часок, – засомневалась президентская дочь. – Мы не так далеко продвинулись в понимании задач. Пусть Борис закончит мысль, обменяемся предварительными мнениями. За час успеем?
– Я передам. – Духон быстро встал и вышел вслед за дворецким.
Эленский тем временем, наморщив свой и без того весь в траншеях глубоких складок лоб, попытался вспомнить незаконченную мысль:
– Да. Да. Долбежка общественного мнения, что не пойдет на третий срок… Лично я не верю, хотя и не Станиславский. Хоть и живу я сейчас далеко от дома, но, будьте уверены, кое-какая информация и до меня докатывается. Его мальчики в погонах и без оных из кожи вон вылезут, только власть не отдадут. Политические амбиции? Может, кто-то из них видит себя в президентском кресле? Но у большинства кишка тонка. У них в голове только «примазан» – лекарство такое. Может, слышали?
– Неужели вы о принципе материальной заинтересованности? Так об этом даже в нашей нормандской глубинке знают: российская власть лечится исключительно этим лекарством, – засмеялся возвратившийся в сад Духон. – Наш гостеприимный хозяин Люк Мартен так мне и заявил, когда я вскользь обрисовал ему наши проблемы.
– Вы имеете в виду ужин? – поинтересовался Дорошин.
– Нет, ужин подадут сюда примерно через час. А наши проблемы мы обсуждали накануне этой встречи. «Ваши государственные боссы еще не все переделили в свою пользу?» – спросил он. И заметьте, так считают многие люди в Европе. Представляете, Борис Николаевич, двух президентских сроков, чтобы все перепилить, им мало! Какие-то неповоротливые люди, понимаешь.
– Хотите, я вам на эту тему расскажу французский анекдот? – захихикал Эленский. И не дожидаясь согласия, затараторил: – Приходят Президент, министр обороны и председатель Федерального собрания во французский ресторан. Официант, естественно, бросается к Президенту: чего, мол, желаете? Могу предложить чудеснейшее мясо ягненка… Президент охотно соглашается, а официант не отстает: «Какой, месье, подать гарнир? Может быть, овощи?» «Понятия не имею, – отвечает Президент, – пусть овощи сами себе сделают заказ…»
Все за столом сдержанно заулыбались. Только Уралов остался серьезен и не «поймал» столь откровенной шутки:
– Во-первых, французы нам не указ. Хотя Ширак и мой друг. – Скорее всего, он все еще отвечал на реплику Духона о мнении жителей нормандской глубинки по поводу своеобразного «лекарства», которым лечится российская власть. – Во-вторых, бросьте огород городить. Есть четкие договоренности, что мой преемник уйдет в срок. И с честью. Даже приличную работу мы тогда ему подобрали. Возглавит крупнейший нефтегазовый концерн. По секрету скажу, будь я моложе, тоже что-нибудь масштабное возглавил бы… И в-третьих. Если кто-то рядом с ним сегодня валяет дурака, так дураков всегда во власти хватало.
– Я вот о чем хочу спросить, опять же по причине долгого отсутствия в России. Кто-нибудь хоть самую малость знает, о чем конкретно думает Президент? – тихим голосом спросил Духон. – А то здесь с вами я столько всяких страшилок услышал, что нормальному человеку пора в петлю лезть.
– Сегодня с нами Президент не откровенничает. Не ближний круг, – с нескрываемой горечью заметил Дедов.
– Почему? Мне, например, известны его настроения. Ничего подобного, что я здесь слышу, за ним не наблюдал, – возразил Бурнусов.
В этот момент он напомнил героя старого советского фильма со ставшей уже классической репликой: «А вы не знаете, так и не говорите!»
– А вот Илья Сергеевич, по-моему, за этим столом ни слова не проронил. – Духон повернулся к Суворову, сидящему через два кресла от него. – Насколько я понимаю, вы сегодня единственный из старой команды, кто остался вроде как рядом с Президентом. Даже новое назначение получили недавно. Понимаю, что это еще ничего не значит. Но все же, может, вам известны его настроения?
Суворов все это вялотекущее время посиделок действительно молчал как рыба. Хотя справедливости ради пару раз порывался вклиниться в разговор, обуреваемый желанием сказать что-то откровенное и при этом сослаться на Президента, который, собственно, и санкционировал его полет во Францию. Но в последний момент Илья Сергеевич доселе неведомой ему силой подавлял в себе это желание.
«Он словно чувствует мои колебания», – подумал Суворов. Александр Павлович давал ему посыл: мол, пора сказать нечто важное. Хотя бы из того, что они обсуждали на недавней встрече в Люксембургском саду.
– И скажу, – воинственно начал он, встав во весь рост и застегнув трудно сходившийся пиджак на все пуговицы. – Совершенно точно осведомлен, что буквально совсем недавно Президент узнал обо всем, что творилось вокруг меморандума. И то, как я понимаю сейчас, в весьма препарированном виде. Причем мой тезка из Администрации Президента и директор ФСБ требовали санкции на более активные действия против гарантов меморандума. Не получили!
– Простите, Илья Сергеевич, я что-то не поняла, – похоже, искренне удивилась Татьяна. – С ваших слов получается, что окружение Президента до сих пор не в курсе, что их начальник тоже числится среди гарантов меморандума?
– Выходит, так. Но сами понимаете, ручаться я не могу.
– Такое вполне возможно, – неожиданно сказал Хохлов. – По моим косвенным сведениям, ближний круг Президента сначала негласно санкционировал охоту за экземплярами меморандума и их держателями. Хотели, как у нас часто бывает, выслужиться. Представляете, раскрыть заговор?! И преподнести всю эту информацию кому следует, на блюдечке с голубой каемочкой.
– Чушь. Не верю, – запузырился Эленский.
– Это ваше право, – не стал что-то еще доказывать Суворов. – Если на то пошло, Президент прямо дал понять, что хотел бы знать, какие такие приводные ремни запустили операцию «Меморандум».
– Вот и скажите, что виной тому – исключительно его персональные действия. О них здесь и до моего прихода говорилось немало, и в моем присутствии – тоже.
– Разумеется, скажу. – Илья Сергеевич не оставил никому сомнений, что выполнит это. – По возвращении в Москву доведу до его сведения.
– Ваша информация кое-что меняет, – несколько отстраненно заметила Таня. Каким-то странным взглядом она посмотрела сначала на отца, перевела его потом на мужа, а затем – на Огнева. – Если Президент о чем-то в неведении, то в неведении могут пребывать и другие люди. Даже среди присутствующих, – сказала она загадочно.
– Это точно, – заметил Борис Николаевич. – Но открывать глаза, сделай одолжение, будешь после ужина. А то я уже не могу. И потом, я давно не видел мою супругу. Она, наверное, думает, что меня потеряла.
Все охотно согласились с тем, что пора ужинать. Только президентская дочь и мужчина, в котором ей нравился неукротимый характер, выглядели явно недовольными. Когда гости покинули виртуальный сад, чтобы дать возможность прислуге сервировать стол к ужину, Духон краешком глаза заметил, что Таня и Огнев отошли к углу, противоположному выходу из зала. Чтобы им не мешать, он вежливо удалился.
Зато чуткий микрофон за воротником дворецкого, ловко установленный майором Понсеном, безошибочно выделил русскую речь среди звона сервировочной посуды и приборов, перетаскивания кресел и прочей предобеденной суеты.
– Не делай этого, Таня, – жестко и безальтернативно, словно это был приказ, говорил ей Огнев.
– А я думала, ты меня поддержишь, – без какой-либо тени сомнения ответила она.
– Таня, ты не понимаешь, что тогда это решение было не только твое. И согласие не только твое. Это было общее решение. Это, в конце концов, был политический выбор для всей страны.
– Это мы решили, что нужно стране, – спокойно, как будто речь шла о чем-то самом обычном, возразила она. – А может, стране нужен такой Президент, как нынешний? Или какой-то другой? Зачем страну насиловать? Зачем меня насиловать? Ради страны? Ради нас? Так пойми, я не хочу! Я хочу совсем другой для себя доли. Я давно стала бабой, наконец. Ты это понимаешь?
Напор и страсть, с какими Таня произнесла последние фразы, заставили Огнева взять ее руку в свою. И холеным указательным пальчиком прикоснуться к ее губам. Это могло означать что угодно. Мол, не надо громких слов. Или: здесь не место. Но она неожиданно резко и холодно остановила этот порыв.
– Это не каприз. После обеда я все равно скажу о секретном приложении к меморандуму. Пусть хотя бы все знают. А там посмотрим.
– Не делай этого, Таня. Еще раз прошу тебя. – Огнев говорил вкрадчивым голосом отчима датского принца Гамлета: – «Не пей вина, Гертруда»…
Татьяна недобро отмахнулась и направилась к выходу:
– Я думала, ты меня поймешь. Но, увы…
Ни он, ни она не обратили внимания, что сад, в котором они находились, превратился в белоснежный зал, украшенный лепниной, выполненной в классическом стиле, с тяжелыми темно-зелеными гардинами на окнах, со строгой позолотой ваз и канделябров. Обоим сейчас было не до творческих упражнений господина Мартена.
Глава 9
В отеле «Нормандия» светились три окна. Никто из московской бригады оперативников так и не сомкнул глаз. Только водители, просидевшие весь минувший день за рулем, спали беспокойным сном. И еще Мацкевич, учитывая его далеко не юный возраст, позволил себе поспать часа три.
Именно в эти три часа руководитель бригады Попов предпринял попытку изъять кассету из записывающего устройства, которое накануне вечером было спрятано в машины местного булочника. Он буквально силой вытолкнул Виктора Понсена из отеля, чтобы тот смотался к Мартену и сменил кассету. И сколько майор ни уверял, что запись может безболезненно осуществляться хоть целые сутки напролет, Попов настоял на своем.
Деревня глубоко спала праведным сном. И лишь когда майор свернул за поворот, сразу увидел искры из трубы над одним из домов. Лето, а топят, удивился он подобному расточительству. Умеют жить французы!
Приблизившись, он разглядел группки людей, гуляющих по парку. Виктор никак не ожидал застать в столь поздний час прогулку высокопоставленных московских гостей. Ему просто было невдомек, что после тяжелых во всех смыслах этого слова посиделок в виртуальном саду Мартена людям просто захотелось на воздух теплой нормандской ночи. Откудато сбоку доносились пряные запахи готовящейся на открытом огне еды. От этих запахов у майора засосало в пустом желудке. Подкинуть в него иной еды оказалось делом невозможным: в восемь вечера в Гасе вся торговля заканчивалась, а в баре отеля предлагалась лишь легкая выпивка.
Понсен окончательно понял, что выполнить приказ начальника невозможно. По парку постоянно бегала прислуга, из чего майор сделал вывод, что ужин еще не закончен, а может, и не начинался.
Тем не менее любопытство взяло верх, и он двинулся дальше, предусмотрительно перейдя с правой обочины дороги, вдоль которой, собственно, и шел забор, на левую, которую практически не доставали блики света, исходящие от фонарей и окон. Пройдя еще несколько шагов, Понсен остановился как вкопанный. До него донеслись обрывки фраз двух теней, стоявших близко к решетке ограждения парка.
– Жаль, что нам не удалось поговорить перед началом встречи. Понимаете, я нахожусь в каком-то вакууме. Своим визитом ко мне Умнов не то что напугал, но сбил ориентиры. Вы же понимаете, мне уже за семьдесят. Не тот возраст, чтобы играть в партизан.
– Это понятно, и все же, если откровенно, что вы думаете, Степан Ефимович?
– Все это дурно пахнет. Может, вы знаете нечто такое, что толкает вас к более открытым действиям? Тогда объясните. Я же понимаю, что вы играете в нашей встрече далеко не последнюю роль…
Мужчина, которого, в отличие от собеседника, Понсен сразу признал – это был Духон, снова закурил:
– Что объяснять? Что страна в глубокой ж..? Тут, в Нормандии, я как бы со стороны смотрю на многое. Может, Президенту говорят другое. Но здесь, на Западе, нас, откровенно говоря, ни во что не ставят. И заметьте, здесь отчетливо видят, как страна откатывается в прошлое. А ведь еще пять – семь лет назад смотрели с надеждой. Пусть с робкой, но все же с надеждой. Да что я вам рассказываю. Вот Президент недавно к вам приезжал? Так?
– Верно, приезжал. Только к чему это вы вспомнили?
– А к тому, что, находясь рядом, вы смотрели на него с тихим обожанием. Но стоило ему уехать со своей камарильей, как снова вы в сомнениях: туда ль идем мы с Пятачком?
Степан Ефимович Дедов, а это именно он уединился с нормандским затворником-олигархом, хотел было что-то возразить. Даже по-старчески крякнул, словно прочищая горло. Но Духон его остановил:
– Не надо со мной полемизировать. Это вы оставьте на десерт и полемизируйте сколько хотите с Эленским, Бурнусовым, Огневым, Ураловым, наконец. По отдельности с каждым или со всеми сразу. Как угодно. Со мной не надо. Я есть хочу и поэтому ужасно злой. Вот, кстати, о еде. Сейчас я знаю только одно – что жутко хочется есть. Если бы я так же точно знал обо всем, что мы здесь обсуждаем! Увы. Мой желудок убедительно требует: еду давай. И все мне ясно. Душа моя, простите за высокопарность, особенно к ночи, можно сказать, тоже кричит. Но знаете, как-то невнятно. Неубедительно.