– Дело в том, что в мои интересы тоже входит не затягивать с этим действом, – Арзаль нервно намотал на палец конец пояса. – Сколько вам еще дней пути до Лорша, прекрасная Тайах?
– Пять или шесть, – вместо нее ответил Берри. – Но у меня есть план получше. Нисада, сможешь ты, уже ходя, несколько дней притворяться, что все по-прежнему?
– А зачем? – недоуменно вскинулась Нисада.
– Затем, что тогда Тай сможет разыграть свою комедию днем, на глазах у всех. Помашет руками, побормочет чего-нибудь, а ты раз – встанешь и пойдешь. Это будет очень сильно. А чтобы еще убедительнее вышло, за эти дни будешь понемногу ноги разрабатывать, пока никто не видит.
– Тогда, пожалуй, смогу, – улыбнулась девушка. – Ради дела можно и потерпеть чуть-чуть.
– Значит, завтрашней ночью попросите подежурить в вашей комнате кого-нибудь, кому всецело доверяете, – снова вмешался Арзаль. – Какую-нибудь преданную служанку, или даже вашу сестру. То, что я буду творить здесь, отзовется в дневном мире, и кто-то должен проследить, чтобы вы ненароком чем-нибудь себе не повредили.
– Сделаем, – кивнула Нисада.
– И есть еще такой аспект… – Арзаль чуть замялся. – Заклятие, которое я собираюсь применять, выражаясь грубым профанным языком, довольно темное. Попросту, чтобы убрать недуг Нисады, я обязан перекинуть его на кого-то еще.
– Это как? – не поняла Тай.
– Образно говоря, на того, кто это воспримет, падет проклятие, и самое позднее через несколько дней он получит повреждения, которые приведут к такой же неподвижности ног, как у нашей княжны.
– А раньше об этом предупредить ты никак не мог? – помрачнела Тай. – Так я и знала, что твое солеттское колдовство окажется с изрядным подвохом!
– Да что тут сопли в клубок мотать! – зло рассмеялась Нисада. – Скидывай на моего дорогого дядюшку, и дело с концом! Пусть с лошади упадет и до столицы не доедет!
– Увы, прекрасная Нисада, ваш дядя не годится по одной простой причине: воздействие я буду производить здесь, в Замке, и затащить его сюда вряд ли представляется возможным. Объект же обязан принять то, что я сниму с вас, непосредственно из моих рук.
– Еще того не легче! – теперь помрачнел уже и Берри.
– Успокойтесь, коллеги, – Арзаль поднял ладонь. – Я успел обдумать этот вопрос и, кажется, нашел кандидатуру, которая устроит даже вас. Что вы скажете насчет самой Урано, которая, по вашим словам, бывает здесь каждую ночь?
На минуту повисло молчание.
– А давай! – наконец отрезала Тай, и глаза ее полыхнули зеленой вспышкой. – Будет знать, как кошек в кипятке варить! Только как ты собираешься подманить ее к месту воздействия?
– И это я тоже обдумал. Если не ошибаюсь, уважаемый Берри как-то обмолвился, что эта женщина прямо-таки обожает всяческие эффекты в духе плохого театра…
Памятуя о важности предстоящей ночи, устраиваться на стоянку начали еще засветло, тем более что в стороне от дороги обнаружилась небольшая уютная полянка на берегу лесного озерца.
Едва управились с разбивкой шатра и разведением костра, Берри ускользнул в Замок, не имея больше сил ждать. Тано, впервые за несколько дней получивший свободу, начал было капризничать, однако, предельно утомленный долгой верховой ездой, к которой у его тела не было привычки, довольно быстро уполз в шатер и свернулся калачиком на одеялах. Тай тоже попыталась уснуть – но, как оно часто бывает во взбудораженном состоянии, сон бежал от нее.
Джарвис расседлал всех трех лошадей и повел к озерцу на водопой. И там, у воды, его настигли звуки флейты. Вернувшись к шатру, он обнаружил, что Тай сидит у костра с его подарком у губ. Свой дорожный плащ она подстелила под себя, а поскольку от воды ощутимо тянуло холодом, вытащила и набросила на плечи тот, что был куплен в Сейя-ранга.
Снова, как и тогда, когда она впервые примерила эту вещь, у Джарвиса прямо-таки дыхание перехватило. Сейчас, в сумерках, две Тай, дневная и ночная, непостижимым образом слились в одну, которая казалась даже не женщиной, а неким странным существом, пребывающим выше такой условности, как мужские или женские наряд и прическа.
Увидев принца, Тай отложила флейту и встала навстречу ему. Пламя костра с готовностью заиграло на бегущих с ее плеч складках «кожаного шелка».
– Ты необыкновенно выглядишь, – не удержался Джарвис, замирая с другой стороны от костра, чтобы полюбоваться своей спутницей в отсветах огня.
– Знаешь, я до сих пор не могу к этому привыкнуть, – растерянно выговорила Тай, поправляя волосы, которые в последнее время носила стянутыми в хвост – тоже по-мужски, во всяком случае, с точки зрения вайлэзцев. – Всю жизнь жила с убеждением, что природа не оделила меня ничем особенным, и о какой-то моей красоте можно говорить лишь в Замке, где я творю ее сама… И вдруг – Лумтай… потом этот южанин… да и раньше пару раз ловила, как люди оборачиваются мне вслед. И Берри тоже уверяет, что в таком виде я смотрюсь лучше, чем в Замке… Что это со мной? Словно с того дня, как мы вместе, кто-то заколдовал меня…
– Просто раньше некому было говорить тебе все эти слова, – Джарвис на секунду замялся. – Но Берри прав – в этом плаще ты действительно словно вышла в день из Замка. Только закрытого лица не хватает.
Тай неожиданно усмехнулась.
– А тебе хотелось бы?
– Даже не знаю… – Джарвис почувствовал, как в воздухе сгущается непонятное напряжение, сродни тому, что он ощутил тогда, когда к ним подошел анатао с морскими звездами на плечах. – Еще вчера, наверное, сказал бы «нет». А сейчас… словно стоишь над бездной – и страшно, и манит… Ты точно не владеешь никакими чарами?
Плечи Тай странно дернулись. Она тоже была напряжена – и сейчас Джарвис довел это напряжение до последней грани.
– Если хочешь испытать, какими чарами я владею, – произнесла она чуть дрогнувшим, каким-то не своим голосом, – отойди за шатер и не смотри в мою сторону. Когда будет можно, я тебя окликну.
Джарвиса уже подхватило непонятной волной, и он, не говоря ни слова, лишь коротко кивнув, исполнил ее требование.
Что это с ним, отчего по его телу словно пробегают искры? От желания?
Глупости. Разве он не желал ее раньше? Это было просто, понятно и естественно. Сейчас же творилось нечто такое, что он даже не умел обозначить – если и желание, то желание чего-то странного…
Так он и стоял, изнемогая от напряжения, пока не услышал призывный оклик.
Когда Джарвис снова вышел к костру, Тай неподвижно замерла на границе света и тени. Плащ цвета стали был отброшен за плечи, и под ним пурпуром и зеленью переливалась анатаорминская рубашка, заправленная в узкие штаны… на миг Джарвису показалось, что из такого же «кожаного шелка», как у южанина, но нет, просто из тонко выделанной черной кожи. Он и не знал, что у нее есть эта вещь – не иначе, купила в Кинтане вместе с новой одеждой для Берри. Волосы ее рассыпались по плечам, лицо закрывал пропущенный под ними черный газовый шарф (тоже взявшийся непонятно откуда), и сквозь тонкую ткань проступало бледное лицо с ярко обведенными глазами и лепестком малиновых губ. По крайней мере, тут Джарвису не пришлось теряться в догадках – неподалеку на траве под деревьями были кучей свалены знакомые баночки Урано.
Медленно, томительно медленно поднялась изящная рука, чуть приоткрылись блестящие губы, в глубоком вырезе рубашки сверкнуло кольцо с лимонным кристаллом, подвешенное на простенькую цепочку… Порождение ночи подзывало его к себе – не имея желания подчинить, но завораживая, ибо это было для него естественно, как дыхание.
Лишь сейчас, в темнеющем лесу у костра, Джарвис вдруг осознал, насколько красивым может быть Замковое обличье – просто так, без всяких задних мыслей. Даже преобразившаяся, даже с закрытым лицом, Тай ничуть не прятала себя, как большинство гостей Элори – наоборот, раскрылась какой-то доселе неведомой гранью, которой в дневном мире просто нет места. Только теперь принц начал смутно понимать, что у Замка существует и положительная сторона. Одно дело – пытаться быть тем, кем не можешь по сути своей, и совсем иное – тем, кем всего лишь не положено по той или иной причине…
Он сделал шаг к ночному созданию, однако оно легко отшатнулось в тень, ускользая и дразня. Тогда он, повинуясь какому-то наитию, протянул руку, указывая пальцем на кристалл в кольце – и тот, словно магический хрустальный шар на храме в Шайр-дэ, вспыхнул пронзительно-желтым огоньком. Не ожидавший такого эффекта, Джарвис застыл на миг, но тут же нашелся.
– Видишь, у меня тоже есть свои чары, – рассмеялся он, делая еще один шаг. – Теперь не уйдешь – я тебя где угодно найду по этой метке.
Тай снова попыталась отступить, но споткнулась о корень, потеряла равновесие и сумела лишь упасть на колени, не теряя достоинства. Плащ взвился за ее плечами и снова опал, укрывая стройную фигуру мерцающим водопадом. Джарвис в два шага оказался рядом с ней и тоже опустился на колени, заглядывая в лицо. Удивительно, но в зыбком свете костра, да еще из-под вуали, грубые краски Урано не выглядели вульгарно даже вот так, вплотную. Тай запрокинула голову, шарф немного сдвинулся с ее лица, приоткрывая жгучий рот, к которому Джарвис тут же припал губами – долго и сильно, наслаждаясь тем, как умело и с какой готовностью девушка отвечает на поцелуй. Когда он наконец смог оторваться, на языке у него остался горьковатый привкус краски.
– Видишь, у меня тоже есть свои чары, – рассмеялся он, делая еще один шаг. – Теперь не уйдешь – я тебя где угодно найду по этой метке.
Тай снова попыталась отступить, но споткнулась о корень, потеряла равновесие и сумела лишь упасть на колени, не теряя достоинства. Плащ взвился за ее плечами и снова опал, укрывая стройную фигуру мерцающим водопадом. Джарвис в два шага оказался рядом с ней и тоже опустился на колени, заглядывая в лицо. Удивительно, но в зыбком свете костра, да еще из-под вуали, грубые краски Урано не выглядели вульгарно даже вот так, вплотную. Тай запрокинула голову, шарф немного сдвинулся с ее лица, приоткрывая жгучий рот, к которому Джарвис тут же припал губами – долго и сильно, наслаждаясь тем, как умело и с какой готовностью девушка отвечает на поцелуй. Когда он наконец смог оторваться, на языке у него остался горьковатый привкус краски.
В следующий миг Тай уже была на руках у Джарвиса, он ощущал сквозь шелк рубашки тепло ее тела, рассыпавшиеся пепельные волосы щекотали ему шею и плечо. Принц пронес вокруг костра свою драгоценную ношу и уже приготовился опустить ее на расстеленный плащ, но тут Тай неожиданно вывернулась из его рук и встала на землю. Ее ладонь легла на грудь Джарвису:
– Подожди…
Неуловимое движение – и шарф уже у нее в руках, и ничто не мешает огоньку на горле отражаться в глазах, окруженных путаницей черных, серебряных и лиловых линий…
– Говорят, что существа твоей крови не могут насладиться близостью до конца, если их глаза открыты, – Тай свернула шарф втрое по ширине, чтобы получилась узкая, не слишком прозрачная лента.
Джарвис не противился, когда она завязала ему глаза и выпустила волосы поверх повязки, полностью покорный той самой таинственной силе, о которой говорил еще Лумтай. Если сегодня Тай решила испытать ее на нем – значит, так надо. Открыв глаза под повязкой, Джарвис, стоявший лицом к костру, смог различить лишь желтый огонек на фоне темного силуэта… и вдруг чуть повыше него вспыхнули еще два, но на этот раз зеленых!
– Тай, – одними губами шепнул Джарвис, – у тебя глаза горят.
– Что? – не поняла она.
– Глаза, говорю, светятся. Как в Замке.
– Потому что я призвала его сюда, – так же еле слышно ответила Тай, нисколько не удивленная. – Ты не желал идти во владения Повелителя Снов, но здесь и сейчас повелеваю только я!
Джарвис зарылся лицом в пепельные волосы. Действительно, с исчезновением зрения все остальное стало не в пример четче. Запахи Тай мягко коснулись его ноздрей – дым, пропитавший волосы, теплый запах тела, мятный холодок мыла, терпкая нотка неношеной кожаной одежды…
Последней мыслью, отчетливо промелькнувшей в сознании принца, было: «Какие же мы дураки, что все эти дни так стеснялись Тано! Спит ведь – из „Драконьей глотки“ не разбудишь!»
Узкая сильная рука скользнула по его шее, спустилась к груди в поисках шнуровки… до того это было, как они опустились на плащ, или уже после? Он не помнил. Темная вода лесного озера сомкнулась над ними, заставляя платить памятью за утонченное наслаждение…
Итрен, молодой монах из монастыря близ Рилгаты, был не на шутку обеспокоен. Если бы он выехал с рассветом, сразу же после первой из положенных дневных молитв, то сейчас уже входил бы на постоялый двор в Виринке. Но когда утром в Хасне он спустился в конюшню, выяснилось, что подкова на левой передней ноге его кобылы до сих пор не отвалилась лишь милостью Единого. Пока нашел кузнеца, пока тот сделал свою работу, подошло время второго завтрака. А в результате… уже почти стемнело, а до Виринка еще ехать и ехать. Если очень повезет, к полуночи он туда доберется, но это если очень повезет – если не пропустит в безлунной ночи развилку дороги, если не встретится со зверем или с человеком хуже зверя… Ладно, уснуть он способен и на земле, завернувшись в плащ, но ведь поужинать тоже хочется, а хлеб, сыр и яблоки, купленные в дорогу, съедены еще в полдень!
Конечно, истинный служитель Единого Отца обязан встречать подобные испытания с отрешенностью и спокойной душой – на все воля Божья. И все-таки до чего обидно сознавать, что голодать и спать на голой земле придется исключительно по своей глупости! Что ему стоило проверить подковы накануне вечером? А как известно, в подвижничестве без смысла нет никакой заслуги…
Сумерки наполняли лес жизнью – кто-то прошуршал по кустам, где-то невдалеке жалобно вскрикнул не то зверь, не то птица. Тени меж шевелящихся кустов играли в какие-то свои, одним им понятные игры. Итрен невольно поежился – как все искренние адепты Порядка, он очень не любил эту пору.
Показалось, или в самом деле слева от дороги сквозь листву пробивается отсвет костра? Да нет, вот же он, ярче, ярче… Итрен вздохнул с облегчением. Как говорится, если истинно верующий как следует попросит своего Бога… Наверное, такие же путники, которые за день не одолели расстояние от Хасны до Виринка, не пожалеют для него места у костра и куска хлеба, а то и миски горячей похлебки.
За поворотом между деревьями отчетливо мелькнуло пламя. Итрен оставил лошадь на дороге и углубился в кусты.
Внезапно его слуха коснулась короткая фраза, произнесенная на меналийском. Разумеется, Итрен не понял сказанного, но само звучание языка с характерным выпеванием гласных разной длины, время от времени слышанное из уст врачей или переписчиков в скриптории, узнал безошибочно.
По какому праву здесь, в чаще, говорят на основном языке Хаоса, если на этой земле им положено владеть только людям науки? Не исключено, конечно, что там, в кустах, общаются на свои профессиональные темы студенты-медики… и все-таки было в этом что-то, заставляющее насторожиться.
Изо всех сил стараясь не шуметь, Итрен подкрался к кусту боярышника на самом краю поляны с костром и осторожно отвел ветку.
У коричневато-зеленого, под цвет леса, шатра вполоборота к монаху стоял мужчина, затянутый в черную кожу, с длинными белоснежными волосами. А напротив, в свете костра… Итрен бросил в ту сторону лишь один взгляд, и сердце его с размаху провалилось куда-то в сапоги. Только мысленно прочитав молитву, он решился еще раз посмотреть на этого… эту… черт, да выглядеть так непозволительно ни мужчине, ни женщине, только демону! Лицо существа было прикрыто тонкой тканью, сквозь которую проступали огромные удлиненные глаза и губы, словно покрытые засохшей кровью, а одежда переливалась всеми цветами радуги – так, во всяком случае, показалось молодому монаху…
Он был грешен, невыразимо грешен, ибо прежде ему уже доводилось видеть таких созданий – там, на балу, куда попадают во сне, где хрупкая девушка в маске из перьев поманила восемнадцатилетнего послушника Итрена в приоткрытую дверь, а затем позволила насладиться своим телом… Целых три месяца он не смел признаться в такой неслыханной мерзости даже на обязательной исповеди, ибо для того, кто посвятил жизнь Единому Отцу, нет ничего гнуснее и порочнее, чем побывать в презренном Замке Тысячи Лиц и согрешить с тварью Хаоса! А потом была истерика в келье приора, так как больше не осталось сил держать в себе ЭТО, и за ней – декады и месяцы хлеба и воды, бичеваний и сна на холодном камне, а главное – молчаливого презрения наставников, что казалось страшнее любой епитимьи…
Беловолосый вскинул руку, указывая на существо в переливающейся одежде – на горле у того вспыхнула ослепительная желтая точка, и оно упало на колени перед своим повелителем. Смеясь, беловолосый снова что-то сказал по-меналийски, а затем подошел к коленопреклоненному и склонился над ним… Итрен поспешно отвернулся, боясь и желая увидеть то, что произойдет дальше – и больше всего боясь собственного желания.
Совершенно очевидно эти двое не были людьми – после того, как меж ключиц греховно прекрасного создания засветился огонек, Итрен был неколебимо убежден в этом. Да и какой человек посмеет играть в дневном мире с такими вещами, о которых и сказать-то вслух – невыразимо стыдно и неловко?
Но неужели так слаба стала вера адептов Порядка, что порождения Хаоса смеют открыто вершить свои бесовские обряды на земле, освященной самим Единым?!
Когда Итрен снова посмел взглянуть на двоих у костра, роли поменялись. Теперь спиной к костру стояло существо в переливающихся одеждах, а лицо беловолосого было ярко освещено пламенем. В следующий миг другой-другая (разумеется, «другая», несмотря на высокий рост, широкие плечи и мужскую одежду, но монах даже себе не решался в этом признаться) завязал глаза беловолосому темной лентой. Однако Итрен успел разглядеть удлинненный овал неестественно бледного лица, большие раскосые глаза и острый подбородок… Нелюдь!
Да не просто нелюдь – перед глазами, словно и не было четырех лет смирения плоти, воочию предстал облик того, кто под руку со смуглой красавицей открывал бал в замке снов!