– Получается, ты послал меня почти на верную гибель, только чтобы вернуть себе утраченное положение?! – не помня себя от ярости, Тай замахнулась, чтобы отвесить солеттскому магу пощечину. – Ах ты, сволочь! Так вот что за двойное дно было на самом деле у твоей магии!
– Стой, сумасшедшая! – Арзаль еле успел перехватить ее руку, от волнения утратив свое снисходительное обхождение. – Какая верная гибель? Ну потолкались бы вы в стены храма и ушли ни с чем – только и всего.
– А Сонкайль в зеркале? – Тай рванулась, пытаясь освободиться из захвата. – А плоть, которая должна была стечь с моих костей?
– Да не стекла бы с твоих костей никакая плоть! Тебе и того убитого парня не полагалось видеть, до сих пор гадаю, откуда он там взялся! Ты же Ювелир! Потому я и послал именно тебя, а не нанял какого-нибудь знаменитого вора…
– При чем тут Ювелиры? Я же не в Замке эту книгу похищала, а вполне себе в дневном мире!
От неожиданности Арзаль разжал захват.
– Так ты даже не знаешь, что на любого, кто ходил с Элори к алтарю, не действует сила ни одного из живых богов?!
Рука Тай, уже почти коснувшаяся щеки Арзаля, замерла в полете, а потом и вовсе безвольно упала.
– Потому-то и сам Элори над нами не властен, а отнюдь не по какому-то договору! – торопливо добавил Арзаль, еще не веря, что гроза миновала.
– Тиндалл мне об этом не говорил, – выдохнула девушка.
– И имел на это полное право. Ты же тогда еще не была Ювелиром…
Отступив к стене, Тай долго смотрела на мужчину, лежащего на покрывале цвета мха, и мало-помалу ненависть в ее взгляде сменялась отвращением.
– По крайней мере, теперь я это знаю, – наконец произнесла она. – А сейчас подведем итог. Как бы там ни было, но то, чего я от тебя хотела, ты исполнил. Поэтому, во-первых, от своего слова я не отказываюсь: сейчас я уйду, и спи, сколько понадобится, а потом убирайся. Во-вторых, крокодил меня задери, если я еще когда-нибудь свяжусь с тобой! И в-третьих, за то, что посмел меня обмануть, ты выполнишь одно мое требование.
– Чего же вам угодно потребовать, прекрасная Тайах? – Арзаль тоже успел вернуть себе душевное равновесие.
– Не бойся, лишнего не запрошу. Всего лишь найди мне ублюдка, который пятнадцать лет назад наложил заклятие на сына таможенника Заглара из Менаэ-Соланна. Где хочешь, найди – и по возможности принеси мне голову этого гада. Только тогда я поверю, что ты меньшая дрянь, чем остальные солеттские маги.
Джарвис проснулся от голоса Тай, громко и недовольно прозвучавшего прямо у стенки шатра:
– Где тебя демоны носили всю ночь, морда котовья?!
– Извини, Тай, – донесся в ответ виноватый голос Берри. – Очень неудобно получилось. Я, как всегда перед Замком, зашел в свое основное тело – надо же его кормить время от времени. Поел, сходил куда надо… и тут такая головная боль навалилась, что хоть кричи. Прямо в глазах потемнело. Ни уснуть не дает, ни сосредоточиться, чтобы рывком назад в Замок выскользнуть. Я уж перепугался, что так насовсем и застряну в основном теле… Только когда в оконце посветлело, все-таки прорвался. Смотрю – в Замке никого из вас уже нет, в убежище тоже, а на столике записка лежит, анатаорминским угловым письмом: «Прости, если сумеешь. Арзаль». Тут у меня совсем сердце в пятки ушло – неужели исцеление сорвалось?!
– Не беспокойся, – мрачно уронила Тай. – Исцеление прошло по высшему разряду. Ты много потерял, пропустив это зрелище.
– Тогда за что он просит прощения? И почему у тебя такой вид, словно ты семь дней подряд вставала с левой ноги?
– Ты мне лучше вот что скажи, жертва монаршего произвола, – произнесла Тай с издевкой. – Было ли тебе известно, что на Ювелиров не действует сила ни одного из богов?
– Что-о? – изумление в голосе Берри было не только безмерным, но и совершенно неподдельным. – Первый раз об этом слышу! Где ты такое узнала?
– В Луррагской Орде! – отрезала Тай. – Арзаль и сообщил, причем с таким видом, будто изумлен, что я не знала этого раньше. Но если Тинд, по его же словам, имел право не ставить меня в известность, пока я не ходила к алтарю, то от кого еще я могла бы это узнать? По всему выходит – только от тебя. Не от Крейда же, я с ним и общалась-то всего раза четыре, и уж тем более не от Ланшена. Оч-чень интересно получается…
– Погоди… – перебил ее Берри. – Элори посвятил меня где-то за год до того, как я познакомился с Тиндом. И весь этот год я думал, что нас таких всего двое – я и Ланшен. Ты же знаешь, Элори обычно не привлекает к работе на себя более одного человека за раз, и только Ланшен постоянно отирается среди его свиты… Но Тиндалл-то мог не знать, что я до сих пор не в курсе, вот и не говорил ничего – решил, что мне и до него все разъяснили!
– Похоже на правду, – протянула Тай. – Ланшен охотно сообщает только разные гадости, вроде того случая с Ранасьет. А остальные думали, что за год кто-нибудь уж наверняка успел тебя просветить, и потому молчали. Но до чего же хреново, что мы не знали этого раньше!
– А в чем дело?
– В том, что Арзаль поимел нас всех, как петух куриный выводок. А потом еще взял и признался в этом от полноты души.
Эти слова Джарвис услышал, уже натягивая сапоги и вылезая из шатра.
– Давай-ка излагай по порядку, – потребовал он у Тай, которая возилась у костра. И та, не переставая пошевеливать палочкой пекущиеся в золе коренья, принялась излагать все, что случилось этой ночью в Замке…
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в которой Тай со товарищи разыгрывают фарс на зависть традиционному алмьярскому театру
Казалось бы, после ночи исцеления Нисады у всех участников этого безумного похода должно было прибавиться воодушевления – на деле же вышло как раз наоборот. Как ни убеждали Джарвис и Берри свою предводительницу, что, если вдуматься, двойная игра Арзаля не причинила никому из их компании никакого вреда, удар по ее самолюбию оказался слишком силен. Тай замкнулась в себе и все оставшееся время пути до замка Лорш лишь односложно отвечала на вопросы.
Берри держался более приподнято, но на дне его глаз затаилась какая-то странная тревога. Джарвис, попытавшийся расспросить о ее причинах, получил в ответ лишь невнятное: «Сам не знаю, в чем дело, просто навалились дурные предчувствия. И не по поводу Нисады, упаси небеса… а по какому, не могу сказать».
Выждав, когда Тано уснет покрепче, Джарвис и Тай сближались еще дважды, однако после вечера у лесного озерца это было как миска свинины с тушеной капустой по сравнению с ужином в анатаорминском кабачке – вполне съедобно и более чем сытно, но и только…
И наконец, настал день, когда за излучиной реки Лорше, по которой и получило свое имя Великое Держание юга, взорам путников открылась очередная вайлэзская деревня (разве что с виду почище и побогаче иных), а за ней, на высоком холме, поросшем кленами и вязами – темно-серая громада старинного замка с горделивой башней-донжоном. Даже отсюда можно было разглядеть, что на ее втором этаже, там, где полагается быть в лучшем случае паре-тройке бойниц, отблескивает на солнце застекленное окно.
– Гляньте, вон там она и обитает, – указал Берри на это небывалое явление. – Интересно, заметила она нас или еще нет?
Тай ничего не ответила. С самого утра, с того момента, как она вышла из-за шатра в серо-голубом одеянии неролики, заплела волосы в две тугие косы, обернула их вокруг головы и сверху повязала платок, ею, казалось, овладел какой-то транс. Лицо ее сделалось строгим и вдохновенным, а взгляд – каким-то отсутствующим, расфокусированным. Хотя Тай и любила повторять, что она «всего лишь алхимик, но не монахиня ни разу», сейчас никто – особенно человек, никогда прежде не знавший эту женщину – не усомнился бы, что перед ним воистину служительница богини. Однако Джарвис прямо-таки кожей чувствовал, как неуютно его спутнице, как давит ей на плечи постылое облачение. По сравнению с тем, что предстояло ей сегодня, все прежнее – Лумтай, аристократ с «ромбом», даже Урано – было лишь пробой сил.
Главная трудность заключалась в том, что вайлэзский язык Тай знала еще хуже, чем анатаоре – читала, и то со словарем, говорить же не могла вовсе, ибо в вайлэзском почти ни одно слово не произносится так, как пишется. Поэтому разговор предстояло вести через официального переводчика, роль которого досталась Берри – а значит, основное значение приобретало не что, а как, с какой интонацией и выражением лица, будет сказано.
Впрочем, сам принц дергался не меньше, хотя его-то роль была вообще без слов – верный телохранитель, не спускающий руки с рукояти меча и все время держащийся за спиной госпожи. Ничем другим он быть и не мог, однако уже одно его присутствие придавало миссии Тай некую сомнительность – угодно ли Единому такое исцеление, если за спиной у целительницы стоит самое настоящее отродье Хаоса?
Впрочем, сам принц дергался не меньше, хотя его-то роль была вообще без слов – верный телохранитель, не спускающий руки с рукояти меча и все время держащийся за спиной госпожи. Ничем другим он быть и не мог, однако уже одно его присутствие придавало миссии Тай некую сомнительность – угодно ли Единому такое исцеление, если за спиной у целительницы стоит самое настоящее отродье Хаоса?
Анатао, если Джарвис не нарушал их священных запретов, бывали вполне терпимы к нему, и даже в Лаумаре его пусть не любили, но и не боялись, ибо обе эти страны были сильны. Сила же Вайлэзии медленно, но верно клонилась к упадку, поэтому рассчитывать на терпимость ее жителей не приходилось.
Но Берри словно не замечал, как напряжены его товарищи, ибо мыслями уже давно был там, в замке на холме, и впервые за всю жизнь обнимал настоящую, дневную Нисаду. Из них троих он смотрелся наиболее обыденно: младший сын мелкого дворянина, не рассчитывающий прожить на невеликое наследство, а потому поступивший в университет Кинтаны для овладения одной из профессий, которые не позорят благородного звания – врача, юриста или архитектора. Волосы его еще раньше пришлось отрастить до линии подбородка, поскольку короткая салнирская стрижка Тано в Вайлэзии была уделом крестьян и городских низов. И мягкие пряди, ниспадающие вдоль щек, неожиданно выявили в довольно обычном лице заклятого юноши своеобразную задумчивую притягательность, лишний раз подтвердив мнение Тай, что порой длинная прическа облагораживает даже самые заурядные черты.
Само собой, пока они проезжали через деревеньку, те, кто не был в поле – в основном старики и ребятня, да несколько женщин – таращились на них во все глаза. Тай сидела в седле с каменным лицом, Джарвис же испытывал невероятное смущение. К счастью, деревню они миновали очень быстро, выехав на то ли узкую дорогу, то ли широкую тропу, взбегавшую к замку на холме.
Нисада знала, что раньше обеда гости не явятся, но все равно успела известись. Отказавшись от десерта из черной смородины (ненавидимого ею, зато обожаемого этим мозгляком Гисленом Веннаном!), она подхватила костыли и, привычно волоча ноги, потащилась назад в свою башню.
Лишь заперев за собой дверь комнаты, она отбросила деревянные подпорки и торопливыми шагами подошла к окну. Восемь лет назад, когда она перебралась в башню из их с Лар общей детской, отец приказал пробить это окно специально для того, чтобы его любимица с высоты первая видела все, что творится вокруг. Тем более, что оборонного значения их замок не имел с тех пор, как к его южной стене была пристроена усадьба – то есть лет сто, не меньше…
От окна – назад к двери, и снова к окну. Ноги уже слушались вполне приемлемо, хотя хромота, разумеется, все еще была заметна.
Тогда, перед действом в Замке Тысячи Лиц, Арзаль объяснил ей, насколько удачно сложились для нее обстоятельства. Сначала, попав туда несмышленым подростком, она ходила там, как до этого ходила в своих детских снах – не чуя под собой пола и не задумываясь о том, как она это делает. Но потом, когда Элори сделал Нис Ювелиром и Замок обрел для нее плоть, ходьба в нем, как выразился солеттский маг, «начала идти ей в зачет». Сложись иначе, ей пришлось бы учиться ходить с нуля – а так она всего лишь вгоняла уже имеющийся навык в слабые и непослушные мышцы («эффект будет приблизительно как после тяжелого перелома; мышечный тонус я вам сделаю, но вот наращивать массу придется самой»).
Ничего, чтобы добраться до имперского наместника в Рилгате, ей хватит и таких ног! А мышечная масса – по-простому она называется мясом, мясу же свойственно нарастать, если имеются кости. Куда хуже, что более длинными ее ногам, недоразвитым с детства, уже не сделаться.
Нисада еще раз прижалась спиной к дверному косяку, на котором Калларда две ночи назад замерила ее рост. Да, полтора метра, ни на ноготь больше. Лар, и та выше нее. Ладно, нарастим мышечную массу – будем осваивать высокие каблуки. А пока… каждую ночь десять раз пройти туда и назад по коридору от своей комнаты до комнаты Лар; пять раз взобраться по лестнице на третий этаж, где живут Бинда и Хольран, и снова спуститься на второй. А утром – растирать ноющие ноги до онемения в руках. Хорошо, Калларда раздобыла в деревне пузырек рекомендованной Арзалем бычьей желчи – с ней дело и впрямь пошло веселее.
Она снова выглянула в окно – и, не веря глазам, увидала, как по склону взбираются трое всадников. Волосы двоих были белокурыми – немалая редкость для здешних мест, – голову же третьего покрывал плотно повязанный платок с концами, по-крестьянски упрятанными под налобье.
Впервые в жизни Нисада поняла, что «сердце вот-вот выскочит из груди» – не пустая выдумка сочинителей романов. Целых две минуты она напряженно размышляла, как лучше поступить – подождать у себя или сразу кинуться в столовую, где все еще сидит ее родня и куда наверняка проведут гостей? В конце концов она выбрала нечто промежуточное – дойти до проходной комнаты в маменькиных покоях и встать у окна, распахнутого по случаю августовской жары. Того, что творится на крыльце, оттуда не видно, но слышно все просто прекрасно, и если потребуется ее вмешательство, она успеет это понять.
Стены усадьбы были сплошь укрыты ковром дикого винограда, а белокаменное крыльцо по сравнению с мрачно-серой громадой древнего замка казалось особенно ярким и немного ненастоящим.
На этом крыльце им пришлось простоять целых полчаса. Заявив, что они желают видеть княжну Нисаду Лорш, Берри вогнал слуг в полное замешательство. Однако Джарвис заметил, что двое вертлявых подростков, крутившихся на крыльце с самого начала, исчезли и больше не показываются, и сделал вывод, что уж кого-кого, а Нисаду здесь в неведении не оставят. Похоже, «княжна-безноженька» и в самом деле пользовалась у слуг особой любовью.
Наконец, наружу высунулся важный седоватый усач лет пятидесяти, в наспех наброшенной тунике с гербом – то ли что-то вроде дворецкого, то ли личный лакей мамаши Лорш – и провозгласил, что «княгиня Эмалинда изволит принять вас в своих покоях». Из просторного холла две лестницы, как два крыла, вели на второй этаж. Поднявшись по правой следом за пожилым слугой, Джарвис, Тай и Берри очутились в столовой, стены которой были обиты тканью – некогда синей, но уже изрядно полинявшей от яркого солнца.
У большого дубового стола, накрытого льняной скатертью, хлопотала служанка в переднике, собирая на поднос чайник, вазочку с медом, молочник и иные остатки послеобеденного чаепития. Ближе к окну, в старинном кресле с высокой прямой спинкой застыла, уронив пяльца на колени, дама с пронзительными черными глазами, из тех, о ком говорят – «со следами былой красоты на лице». Платье на ней было безыскусно-серым, хотя и из дорогой ткани, а голову покрывал белый вдовий плат, прихваченный тонким обручем. Рядом, на низеньком стульчике, сидела девочка с книгой на коленях, выглядевшая куда моложе своих четырнадцати. На дне ее глаз, столь же черных и выразительных, как у матери, застыла какая-то извечная, непреходящая тревога. Великолепные черные кудри водопадом стекали по ее спине, а сквозь кожу, белоснежную и полупрозрачную, как старинный алмьярский фарфор, проступал румянец беспокойства.
Больше в комнате никого не было, если не считать тощего юноши в ярко-синем камзоле, сидевшего в дальнем углу и вскочившего при виде гостей. Джарвис догадался, что если девочка в белом платье – Калларда, сестра Нисады, то юноша в синем – тот самый двоюродный брат… как его звать-то? В памяти всплыло только родовое имя – Веннан. Сходство кузенов бросалось в глаза, ибо пресловутый дядя приходился матери Нисады не просто братом, но братом-близнецом. Однако прозрачная кожа с нежным румянцем, так украшавшая Лар, придавала ее жениху слащаво-девичий вид, а черные крутые завитки на голове невольно вызывали в памяти породистого барашка. К тому же и взгляд, и манера двигаться, и общая вялость выдавали в нем человека, за которого всю жизнь принимали решения другие.
– Я приветствую вас, проделавших столь долгий путь ради моей несчастной дочери… – начала с величавым видом княгиня Эмалинда. Джарвис различил, как рядом Тай одними губами шепнула на ухо Берри: «Надо же, еще один „гиацинт“! Везет нам на них!»
И в этот миг за дверью, противоположной той, в которую вошли гости, раздался ритмичный перестук дерева о дерево и заглушающий его громкий оживленный голос:
– Маменька, а почему о том, что ко мне пришли гости, я опять узнаю последней? Так трудно было послать за мной, да?
С этими словами Нисада ввалилась в комнату, сразу наполнив ее ощущением жизни, бьющей через край. Даже костыли, на которых она обвисла, подметая пол длинным подолом, не умаляли этого задорного ощущения.
Если Калларда удалась в родню со стороны матери, то Нисада совершенно явно была отцова дочь – истинная Лорш во всех своих проявлениях и безудержности этих проявлений. Ее каштановые волосы были кое-как схвачены на затылке гребнем – не двойным, а самым что ни на есть обычным – но, не желая покоряться ему, все равно торчали во все стороны. Винно-красный цвет ее шелкового платья, слишком насыщенный для незамужней девушки, яснее ясного показывал, насколько Нисада готова плевать на любые приличия. В том, каким взглядом она окинула гостей и домочадцев, было нечто от полководца, озирающего поле предстоящей битвы. Отыскав глазами Берри, она, нисколько не стесняясь, подмигнула ему, словно кокетничая, но на самом деле сообщая: «Я узнала тебя в этом теле».