– Не в этом дело, – поморщился Джарвис. – Ты же знаешь, что у моей расы вся музыка только инструментальная. Мы никогда не поем – слишком велик риск, что в наших устах песня обратится в заклятие. Поэтому… как бы тебе сказать… я прекрасно слышу все ноты любой мелодии, но вот воспроизвести ее – задача для меня непосильная.
– Это называется «рассогласовка слуха и голоса», – хмыкнула Тай. – Слыхала о таком. Нет, у меня все проще: воспроизвести-то я могу что угодно – иначе как бы я на флейте играла? – но вот сам голосок мой годится только на подручных орать. Да еще на то, чтобы отдать его на выборах новой настоятельницы, – в этом месте Джарвис невольно рассмеялся. – Что ж, тем скорее у них завянут уши и они потребуют от нас заткнуться!
– Тогда лучше не про пастушку. Я знаю кое-что посильнее, – Джарвис задумался. – Если я повторю тебе это по слову раз пять, сможешь потом пропеть сама?
– Постараюсь, – решительно мотнула головой Тай. – Давай повторяй, а потом посмотрим, как у меня получится.
В течение следующего часа Джарвис шепотом, чтобы не прислушивался солдат, раз за разом проговаривал для Тай слова песенки про отшельника, который в своей пещере ест сушеную рыбу и сокрушается, что дикий лук, которым неплохо бы ее закусить, встречается в горах очень редко. Весь смак песенки заключался в том, в каких выражениях изливает отшельник свои сокрушения. Правда, передать мотив Джарвис не брался, поэтому было решено исполнять песенку на мелодию известной новоменалийской баллады о скодерском пирате и княжне. Наконец, попытки с десятой, несколько раз уточнив побуквенное написание слов, Тай смогла воспроизвести текст не только без запинки, но и без единого смешка.
– Обожди минуту, а то у меня в горле пересохло, и тогда начнем, – попросила она. – Эх, воды бы глотнуть!
Словно в ответ на ее слова, повозка дернулась, сходя с наезженной дороги, несколько раз подпрыгнула на неровностях земли и встала. Уже совсем стемнело, поэтому ни Тай, ни Джарвис не могли различить в открытом проеме ничего, кроме смутных теней веток на фоне темно-индигового неба.
– Все, приехали, – объявил солдат и спрыгнул с повозки. – Встаем на ночлег.
– А, прошу прощения, в кусты ты меня тоже сам поведешь? – выкрикнула Тай прямо в лицо Катему. – Или прикажешь под себя ходить? Еще раз говорю – никуда я без своего напарника не сбегу! Развяжи руки, крокодил тебя задери!!!
– Скажи спасибо, ведьма, что не скована по рукам и ногам, – холодно отозвался старший клирик. – Кто поручится, что ты не нашлешь на нас морок одним жестом?
– Не нашлет, брат Катем, – неожиданно вмешался Лувес. – Когда ее брали в прошлый раз, хватило освященных контуров на пяти точках, чтобы полностью связать ее силу. Кроме того, не забывайте, что его преосвященство строго велел не доводить состояние пленников до невыносимого. И, видимо, у него были на это свои причины.
– Хорошо, если у вас есть с собой недостающие части контура… исключительно под вашу ответственность, – с недовольным видом уступил Катем.
– Садись, – приказал Лувес девушке, и Джарвис отметил, что приказ этот произнесен по-меналийски. – Придется разуться.
Стащив с ее ног сапоги, молодой клирик достал из поясной сумки пару цепочек из такого же бледно-желтого металла, как ошейник, и замкнул их на щиколотках Тай. Потом он занялся ее руками – Тай ощутила, как ослабевает хватка веревки на запястьях, как их обнимает холодок металла и как в конце концов полностью спадает веревка.
– Все, – произнес Лувес, поднимаясь с колен. – Но имей в виду, на ночь ты опять будешь связана.
– Благодарствую и на том, – издевательски поклонилась Тай. Жизнь возвращалась в онемевшие руки колотьем тысячи раскаленных иголок, лишая пальцы способности к точным движениям – а меж тем съеденная за обедом похлебка просилась наружу до рези в паху. Но все-таки Тай сначала заново обулась (браслеты под сапогами немедленно впились в щиколотки) и лишь затем, напряженным шагом, но все же не бегом, направилась в сторону зарослей ольшаника. Один из солдат тут же последовал за нею.
Прочие солдаты, ругаясь и спотыкаясь в темноте, шарили вокруг поляны в поисках дров. Когда Тай вернулась, на ходу с силой растирая запястья, в центре поляны уже лежало сколько-то хвороста – однако еще недостаточно для костра, призванного согреть пятнадцать человек.
Джарвис, по-прежнему связанный, застыл у повозки, бездумно глядя в небо с разрывами туч, сквозь которые мерцало несколько звезд. Забравшись в повозку, Тай для тепла надела под куртку еще и камзол, затем достала свой плащ неролики и расстелила под деревом. Не проронив ни слова, но кивнув в знак благодарности, принц опустился на подстилку.
Руки мало-помалу начали отходить. Сейчас стоило бы задать им какую-нибудь работу, чтобы расшевелились окончательно – да какая тут работа! Уж наверняка лаумарцы не доверят ей чистить коренья для их ужина. Разве что… Тай пошарила под одеждой, и на свет снова явилась тростниковая флейта.
Что бы такое сыграть? Настроения не было ни на что. Пожалуй, «Рабыню из Афрара» – там нужна хорошая беглость пальцев…
Катем, праздно сидевший в ожидании, пока солдаты оборудуют костер, вскинулся было, но потом снова опустился на снятое с лошади седло – видимо, прощупал флейту неким сверхъестественным чутьем и не нашел в ней ни грана магии. Тем временем у костра переругивались солдаты: «Что, и у тебя не загорается? А ну, Ситри, попробуй-ка ты!» – «Может, за кресалом сбегать? У меня есть в седельной сумке.» – «Не смеши людей! За кресалом он сбегает… Если от открытого огня не занимается, от искры не займется тем более.» – «К демонам все, зовите Катема. Он посвященный, вот пусть сам и управляется со своей зажигалкой.» – «Да при чем тут Катем? Это вы, олухи, натащили одного сырья, словно не самим у этого костра греться – лишь бы поскорей да побыстрей…» – «Сырья, значит? А где я тебе сушье найду, если весь лес промок насквозь, как губка?! Или тебе кажется, что все еще август на дворе? Что было, то и тащили, мать твою!» Джарвис, слушая это, посмеивался одними уголками губ – он не особенно рассчитывал, что будет допущен к костру, а потому ощущал себя вправе позлорадствовать.
Окончив «Рабыню», Тай посмотрела на спутника и без всякого намека с его стороны опять заиграла «Мы отхлебнем вина».
Лес вокруг словно затаил дыхание, внимая мелодии. Лувес стоял спиной к пленникам, и они не видели его лица, но откуда-то Джарвис знал, что тот тоже слушает, замерев, и переливы нот будят в его сознании нечто такое, о чем он предпочел бы не вспоминать – слишком больно… Даже Катем негромко вздохнул о чем-то своем.
Тай сыграла «Полет орла», затем еще раз песенку про Чалыкуш, затем салнирскую плясовую, которую исполняют, давя виноград – и наконец решила, что пальцы полностью пришли в норму. Флейта снова скрылась у нее за пазухой…
И лишь после этого пламя наконец-то соизволило перескочить с иссиня-белого комочка в ладони солдата на одну из веток. Не прошло и пяти минут, как на поляне весело пылал большой костер, а солдаты насаживали на самодельный вертел барашка, купленного в приграничной деревне.
Лувес лично принес Тай кусок жирного подгорелого мяса (впрочем, то, что ели солдаты и клирики, выглядело немногим лучше), ячменную лепешку и большую деревянную посудину с водой. После того, как она поела сама и помогла поесть Джарвису, ее снова связали и вместе с принцем загнали в повозку, у которой встали на часах двое солдат. Еще трое остались дежурить у костра, остальные же улеглись спать в две палатки, разбитые на поляне – одна для клириков и командира, другая для рядовых.
Через час все затихло. Трое у костра без всякого азарта кидали кости в свете догорающего пламени, двое у повозки, завернувшись в плащи, клевали носами, а из палаток доносился негромкий храп.
– Спишь? – Тай толкнула плечом Джарвиса.
– Уснешь тут, – отозвался он таким же еле слышным шепотом. – Тебе-то дали отдохнуть, а у меня руки уже совсем неживые…
– Тогда давай споем, как договаривались. Зря, что ли, я слова зубрила?
– Сейчас?
– А когда еще? Если мы не спим, с какой стати должны спать они? Тут уже и непристойностей никаких не надо, только бы погромче да погнуснее.
– Ладно, запевай, а я подхвачу, как сумею, – не стал спорить Джарвис. Лучше уж так, чем лежать без сна и мучиться от затекших рук и вопросов, на которые нет ответа…
Голоса монахини и принца звучали совершенно не в лад, однако разобрать слова можно было без труда. В целом выходило приблизительно как у пьяных гуляк под чужими окнами, путающихся в куплетах какой-нибудь «Красотки Уллин». Вполне естественно, что именно так на их пение и отреагировали.
Сначала их попросили заткнуться по-лаумарски, потом Лувес перешел на меналийский, наконец, Катем (снова по-лаумарски) выкрикнул какой-то приказ, и в повозку просунулась голова одного из часовых.
– А ну живо кончили глотки драть! В дороге выспались, да?!
– За окошком дело к маю, солнца огненная пещь, – с чувством пропела Тай прямо в лицо солдату. – А я рыбушку вкушаю – упоительная вещь!
– Между прочим, даже вкусно, – поддержал ее Джарвис. – Как попробуешь – поймешь. Поначалу вроде грустно, а потом…
В этом месте солдат отвесил ему оплеуху, и принц поневоле прикусил язык. Зато Тай издала такой оглушительный вопль, что уши заложило не только у солдата, но и у самого Джарвиса.
– Это что ж творится? – запричитала она, как салнирская старуха над убитым сыном. – Мы, значит, им ночное дежурство решили скрасить, развлечь, как умеем, а нас за это – по морде! Хорош вояка – связанного бить! Ты ему руки развяжи, посмотрим тогда, чья морда целее останется!
– Кончай насмехаться, ведьма, – раздался голос Катема у самой повозки. – Или ты забыла, как больно жжет оживший контур?
– Давай, – с радостью ухватилась Тай за реплику клирика. – Жги беззащитную женщину святой силой. Только что ж ты сразу свой контур не оживил, если наше пение так тебе не по нутру? Или он у тебя через раз работает, как и зажигалка?
– Я говорил вам, брат Лувес, что ключи от контура должны быть у меня! – взревел Катем. – Немедленно уймите эту нахалку!
– И не подумаю, – отозвался издали младший клирик. – Контур настроен так, что оживает сам собой при попытке применить магию, и перенастраивать его я не уполномочен. А вы, брат Катем, не поддавайтесь на провокацию. Неужели не понятно, что она нарочно злит нас? Идите в палатку и ложитесь. Рано или поздно она устанет надсаживаться.
– Кто тут старший, в конце концов? – окончательно вышел из себя Катем.
– Его преосвященство архиепископ Кильседский, – спокойно заметил Лувес. – Мы с вами в равной степени его покорные слуги. А потому мой вам совет: оставьте пленных в покое и постарайтесь уснуть.
Слова Лувеса возымели действие. Катем тяжело вздохнул, что-то проворчал для порядка и удалился от повозки, на ходу командуя солдатам: «Пока они только орут, сидите и молчите. К сожалению, если заткнуть им рот кляпом, это тоже может оказаться доведением до невыносимого состояния.»
– Сработало! – на этот раз Тай толкнула Джарвиса коленом. – Продолжаем выступление! Я, правда, по-вайлэзски знаю только «Пастушку» да еще про коня с зеленым хвостом, но можно попробовать и что-нибудь меналийское… Главное – не давать им спать!
– Давай пока про коня, а там видно будет, – постановил Джарвис.
Однако дальнейшие их усилия на первый взгляд не принесли никаких плодов: ни «Конь», ни «Пастушка», ни повторно исполненная «Рыба без лука» не вызвали ни одной ответной реплики со стороны пленителей. В конце концов, как и предсказал Лувес, Тай утомилась и уснула, позволяя спать всем остальным. Некоторое время Джарвис, не решившись продолжать в одиночку, молча лежал в темноте и шевелил пальцами, чтобы хоть как-то разогнать кровь в онемевших руках. Затем и его начало клонить в сон…
Внезапно он почувствовал, что кто-то толкает его в бок – и не с той стороны, где лежала Тай, а с другой, прямо сквозь полог повозки.
– Эй, нелюдь!
– Сам нелюдь, – отозвался Джарвис по-лаумарски, машинально подражая тону Тай.
– Ладно, не нелюдь… Хошь, вина глотнуть дам? Хорошее, сливовое, не какая-нибудь кислятина!
– С чего это ты такой добрый, солдат? – Джарвис разглядел, что одно из креплений полога вынуто, шкура слегка отвернута, и в образовавшуюся дыру сочится слабый свет.
– Так я ж не за просто так. Я тебе вина, а ты мне еще раз повторишь слова про луррагского коня. Напарник мой отрубился, у костра, кажется, тоже дрыхнут… а у меня и писало угольковое при себе, и клок бумаги в заначке имеется, и огонек волшебный я стащил у Ситри… Ну не ведьму же мне просить!
В первый миг Джарвис даже оторопел от столь несуразной просьбы. А во второй понял, что вот он – шанс, на который надеялась Тай.
– Нет уж, сведения за сведения, – произнес он с хитринкой. – Давай так: я тебе «Коня», а ты взамен честно отвечаешь мне на три вопроса.
– А почем знать, может, у меня права такого нет? – усомнился солдат. – Или я просто ответа не знаю?
– Тогда не ответишь, – как можно беззаботнее обронил Джарвис. – На нет и суда нет.
– Ладно, хрен с тобой, – решился солдат. – Спрашивай.
– Как вы узнали, где и когда с нами встретитесь? – эта проблема мучила принца больше всего.
– Хочешь понять, кто вас выдал? – усмехнулся солдат. – Вот уж чего не знаю, того не знаю. Архиепископ приказал, мы и пошли, куда велено. А уж кто ему о вас донес, это не по моей части.
– Что, так прямо из Кильседа сюда и перлись? – оторопел Джарвис.
– Ну да, – подтвердил солдат. – Кстати, это уже второй вопрос.
– Не-а, – возразил Джарвис, пытаясь интонацией обратить свою настойчивость в шутку, – это было уточнение первого. А второй вопрос – кто такой брат Лувес?
Он ожидал услышать в ответ какие-нибудь подробности, относящиеся к общему прошлому молодого клирика и Ломенны, и тем подтвердить свою догадку – не более того. Но солдат заговорил совсем о другом.
– Лувес-то? О, это парень серьезный, из Святого Дознания. Раньше на западе работал, а с полгода назад архиепископ лично его в столицу перевел. Говорят, подает надежды…
– Так кто же тогда над вами главный, он или Катем? – растерянно выговорил Джарвис.
– Третий вопрос, – решительно отрезал солдат. – И не отговаривайся больше, играть надо честно. Главный, конечно, Катем. Во-первых, у него сан выше, во-вторых, противомагическая выучка лучше. Это ему испытание: доставит вас, как велено, тоже дознавателем сделают. Теперь говори про коня, а то, не ровен час, напарник мой проснется.
Джарвис попытался собраться с мыслями. Итак, Лувес – человек архиепископа. При этом глава отряда все-таки Катем, но глава чисто номинальный – в таких делах решающую роль играют не должность и сила, а доступ к закрытым сведениям. И несомненно, его больше у Лувеса, раз тот в двадцать с небольшим уже дознаватель, а Катем в тридцать пять – еще нет.
Теперь не оставалось сомнений, что если кто-то и способен прояснить их дальнейшую участь, то это бывший любовник Ломенны. Сие делало угрозу костра довольно-таки призрачной – и одновременно окончательно запутывало…
– Что ж, пиши, – вздохнул Джарвис. – Ты слово сдержал, я свое тоже держу. У луррагца есть аркан, верный конь и ятаган, шапка с вышивкой и с куревом кисет… записал? Два кинжала, лук тугой и приятель, волк степной – только денег у него обычно нет…
Утром Лувес, едва глянув на руки принца, помрачнел и без всяких просьб предоставил ему такую же передышку, как вчера Тай. Даже Катем не протестовал: распухшие и посиневшие, пальцы слушались Джарвиса настолько плохо, что было очевидно – боец из него сейчас никакой.
В первой же деревне, куда отряд прибыл через час после начала пути, Катем приказал остановиться около кузни, и веревки на запястьях Тай и Джарвиса сменились ручными кандалами, а рубцы от пут были смазаны маслом и перевязаны. Из последнего факта Джарвис сделал вывод, что связанные руки – не специальная пытка, призванная сломить пленников, а скорее упущение команды, явно прежде не переправлявшей добычу на столь большое расстояние.
Итак, их берегли – в особенности Лувес, тщетно пытающийся скрыть свое отношение за гневными пассажами в адрес Тай, якобы загубившей его молодость. Из разговора клириков с кузнецом Джарвис уловил: запрет доводить пленников до невыносимого состояния обусловлен тем, что, приведенные в отчаяние, те могут ударить магией, презрев боль от освященных контуров. Однако в таком случае столь корректное отношение к пойманным колдунам должно бы являться нормой в Лаумаре – для Катема же оно явно в новинку. Снова что-то не то…
Вопросы, вопросы – и ни единого ответа. Джарвис был уверен лишь в одном (и постарался передать свою уверенность Тай): впереди их ждет отнюдь не костер. Но тогда ЗАЧЕМ он и его спутница могли понадобиться мятежному архиепископу?!!
МЕЖДУГЛАВЬЕ (окончание)
…спустя всего три дня после истории с Шиповником Тай стояла в толпе около возвышения, на котором жонглировали факелами две девушки в обтягивающей чешуе и масках ящериц. Зрелище было красивым по любым меркам, и Тай без стеснения любовалась каждым движением великолепных тел.
И вдруг (о это вечное Замковое «вдруг»!) ноздрей ее коснулся едва уловимый тонкий аромат. Опытное чутье алхимика тут же разложило запах на составляющие: смола лакового куста, вербейник, горькая вишня… и древесный мох! Мгновенно забыв про представление, Тай повернулась к толпе в поисках источника аромата.
Долго искать не пришлось. Слабый запах исходил от волос мужчины с длинным волнистым ножом на поясе, одной рукой небрежно обнимавшего странное существо с телом женщины и головой волчицы, одетое лишь в нагрудник из бурой замши и такую же короткую юбку.