На остальных снимках Лиля позировала в роскошных старинных нарядах, явно позаимствованных в театре оперы и балета, и как хороша была она в завитом парике, украшенном бутонами шелковых роз, или, наоборот, в парике под каре – брюнетка с лукавым взглядом, исполненным невыразимой боли. Даже когда она улыбалась, показывая ровные белые зубки, все равно чувствовалось, что что-то гложет ее, мучает.
– Да, действительно, очень красивая девушка. И фигурка у нее отличная, таким ножкам могла бы позавидовать сама Николь Кидман. В черном гимнастическом трико она смотрится потрясающе. И грудь пышная, все при ней. А что, Катя, красота ведь тоже капитал, – произнесла Рита с чувством, позабыв о том, что сидящая перед ней девушка обладает вполне заурядной внешностью и может обидеться.
– Вот и вы тоже позавидовали, ведь так? – уцепилась Катя за возможность оправдаться перед своей слушательницей. – Но вы-то, Рита, очень красивая женщина, и вам, быть может, не так больно было бы видеть перед собой на протяжении многих месяцев такую… скажем, природную красоту… Что бы она ни делала, во что бы ни была одета, как бы плохо себя ни чувствовала – ей шло все. Даже болезнь. Даже печаль.
– Но что-то слишком часто в кадрах она грустная, ты не находишь?
– Так у нее же всегда были какие-то проблемы. Как и у всех нас. Она была впечатлительной, расстраивалась по пустякам, иногда по ночам плакала, я знаю. И мне кажется, что все ее слезы были от неустроенности. Что она понимала: пока она молода и нравится мужчинам, они уделяют ей внимание, любят ее, а когда она постареет, что станется с ней?
– Ничего не поняла, – Рита замотала головой. Ей показалось, что Катя сказала какую-то пошловатую банальщину. С чего бы это? – По-твоему, все красивые женщины должны плакать из-за того, что нравятся мужчинам?
– Да нет же. Просто она хотела, я думаю, семьи. А с Семеном у нее не было никакого будущего. Да и жилья своего тоже не было.
– Так она устроилась в магазин своего любовника?
– Да, он ее взял. Поручил одной опытной женщине обучить ее всему, и уже очень скоро она стала получать проценты от продаж. То есть он положил ей, помимо оклада, еще и процент, и знаете почему? Потому что покупательницы шли именно к ней, и она обслуживала их так, как не могла обслужить ни одна из работающих там продавщиц.
– Вероятно, у нее начались конфликты с теми, кто там работал?
– Да, но она относилась к этому легко. К тому же она сама говорила мне, что все в их руках и что никто не мешает им работать так же, как и она. Понимаете, есть такие продавцы, которые как бы навязываются, нервируют покупательниц, ставят их в неловкое положение. С Лилей же все было иначе. И если раньше до ее появления в магазине все пробники выливались на голову самих продавцов или их подружек, то Лиля пользовалась ими исключительно для работы, щедро поливая духами потенциальных покупательниц. И они всегда возвращались к ней, покупали. И еще. Лиля научилась обращаться с дорогой косметикой, и когда покупательницы видели ее, такую красивую, накрашенную, то, пользуясь ее общительностью, всегда спрашивали, какой тушью или тенями пользовалась она сегодня, каким тоном помады, и прочее.
– В сущности, ты рассказала мне простые вещи. Но что принесла Лиле эта работа? Деньги? Удовлетворение?
– Ей нравилось находиться там, продавать хорошую косметику и быть на виду, на людях. Я думаю, что тот мир, в котором она оказалась, был таким разительным контрастом ее Хмелевке, что она долгое время испытывала прилив радости и жизненных сил, живя другой, как бы это выразиться поточнее, красивой, что ли, жизнью. И при этом ей хотелось сохранить самоуважение и не зависеть от мужчины.
– Что ж, за это ее можно только уважать, – согласилась с ней Рита. – Хотя, на мой взгляд, для такой девушки из глухой деревни желание быть независимой и работать, когда можно не работать, более чем удивительно. С другой стороны, она ведь могла выбрать для себя такую линию поведения, полагаясь именно на опыт своей прошлой, замужней жизни? Быть может, это было продиктовано страхом снова оказаться во власти мужчины и быть вынужденной терпеть в дальнейшем вероятную грубость? Неужели она была настолько дальновидна или просто умна, сильна? Ты не устала позировать?
9
Лиля лежала на новой кровати, под новым одеялом и плакала. Сейчас, когда она была одна и ее никто не мог видеть, разве что покойный муж, примостившийся где-то рядом, на стуле или на подоконнике, она могла позволить дать себе волю чувствам. Как же много всего произошло в этот день! Да мыслимо ли вообще выдержать такое живому человеку?
– Это тебе за твои грехи, – пьяно икнул где-то совсем рядом Виталий. – А ты как думала? Отрезала от себя кусок прошлой жизни, с кровью, можно сказать, с тиной, и теперь будешь жить себе чисто и правильно?
Она давно уже решила – не ввязываться в пустые разговоры с призраком. К тому же стоило ей только включить лампу, как он сразу же исчезнет и комната будет пуста. Но нога так разболелась, да и голова разламывалась от боли, а перед глазами, как в калейдоскопе, продолжали вертеться цветные картинки прожитых часов. Вот она идет по улице, легкая, чистая, с развевающимися волосами, и теплый ветер треплет полы короткой цветастой юбки, и мужчины, встречающиеся на ее пути, смотрят только на ее открытые ноги, на ее красивые стройные бедра и узкие щиколотки. И помыслы ее были такими же чистыми, как и ее тело (о душе она старалась не думать), ведь она собиралась найти работу. И как такое могло случиться, что каблук попал между каменными плитками, и она, такая нарядная и красивая, полная радостных сил и предчувствий, споткнулась и упала, в самом центре города, у всех на глазах?! Юбка задралась, она это почувствовала, потому что ветер, разрезвившись, поднял невесомую ткань вверх, обвивая талию. Боль в ноге не давала несколько мгновений пошевелиться, и только спустя какое-то время, когда она, как показалось Лиле, утихла, она попыталась встать, оперлась рукой об острые раскрошенные камни плиток, битое стекло, пыль, грязь. Главным было одернуть юбку и подняться, чтобы на нее не глазели прохожие. Конечно, кто-то подошел, помог подняться. Рука нащупала что-то мягкое, округлое, быть может, что-то выпало из ее сумочки? И, думая, что именно выпало, она опустила взгляд и увидела, что это деньги. Как в кино, подумала она и улыбнулась. Сейчас на нее набросится милиция с криком: «Воровка! Держите ее!!!» Теперь, после того, что случилось в ее жизни, она должна жить в постоянном ожидании расплаты за содеянное. Это же так просто. И платить за свой грех она начала с тех самых пор, как приехала в город. Устроилась на квартиру, переночевала; казалось бы, как хорошо все складывается, и тут вдруг это падение с кровати. Она была уверена, что во всем городе в это утро с кровати не упал никто, кроме нее. И это только начало. Теперь еще одно падение. Вероятно, она сломала ногу. Плюс деньги, неизвестно откуда взявшиеся в куче пыли и строительного мусора. Она ожидала подвоха, но пока что кто-то очень заботливо усаживал ее в такси, говорил на ухо что-то хорошее, ласковое, словно ее уже давно ждали в этом городе, следили за каждым ее шагом и вот теперь, когда она споткнулась, все, кто был поблизости, бросились ей на помощь. Затем эта встреча в коридоре больницы, мужчина, который не сводил с нее глаз, его слова, обращенные к ней, его внимание, участие, номер телефона. Мужчина был слишком хорош, чтобы не быть подлецом. Ей показалось, что в самом конце коридора, в дурно пахнувшей лекарством и болью темени появилось бледное пятно: Виталий, помахавший ей голой рукой: мол, флаг тебе в руки, женушка! И откуда-то потянуло сладко тиной, тухлым болотцем… Ее чуть не стошнило.
Доктор сказал, что это всего лишь растяжение, ей туго забинтовали ногу, объяснили, какие следует делать примочки, и, конечно, – покой, покой…
По дороге домой, тоже в такси, она вдруг попросила остановить машину, зашла в обменный пункт и обменяла несколько долларовых купюр, которые вытащила из тугого рулона. Боялась, что они окажутся фальшивыми. Однако они были настоящими.
Дальше все происходило как в тумане. Первый же мебельный магазин оказался настолько хорош, что она, забыв на какое-то время о боли в ноге, бродила по залам, присаживалась на диваны и кровати, пока не выбрала ту, о которой и мечтать не могла: с высокой резной спинкой, с белым шелковым мягким матрацем. Потом ткнула пальцем в витрину с постельным бельем и покрывалом, полотенцами и халатом. Спросила, можно ли расплатиться долларами. Ей пошли навстречу. Мысль, что за ней следят, что кто-то, подкинувший ей эти деньги, находится где-то рядом, забавляла ее и одновременно приводила в ужас. Интересно, как он (владелец этих денег) отнесется к ее затее купить кровать?
И уже когда на ее глазах кровать упаковывали и заносили в большую машину (Лиля в это время сидела в удобном кресле и пила предложенный ей кофе), она вдруг поймала себя на том, что сходит с ума. Что так дальше продолжаться не может. С чего это она взяла, что деньги ей подкинули? Кто и зачем? Это там, наверху, все видят и знают, а здесь, среди таких же, как и она, грешных людей, все происходит случайно. Просто кто-то обронил деньги, возможно, они выпали из кармана какого-то подвыпившего человека (у которого, кстати, денег – куры не клюют). А она случайно нашла их. Значит, так тому и быть.
И уже когда на ее глазах кровать упаковывали и заносили в большую машину (Лиля в это время сидела в удобном кресле и пила предложенный ей кофе), она вдруг поймала себя на том, что сходит с ума. Что так дальше продолжаться не может. С чего это она взяла, что деньги ей подкинули? Кто и зачем? Это там, наверху, все видят и знают, а здесь, среди таких же, как и она, грешных людей, все происходит случайно. Просто кто-то обронил деньги, возможно, они выпали из кармана какого-то подвыпившего человека (у которого, кстати, денег – куры не клюют). А она случайно нашла их. Значит, так тому и быть.
Кровать погрузили. Лиля села рядом с водительским местом и улыбнулась. Вот Катя удивится!
Катя удивлялась весь вечер, пока они тратили деньги.
– Ты не подумай, я не грабила банк и вообще никого не грабила, – начала успокаивать ее Лиля с самого порога, опережая появление грузчиков с кроватью. – Я нашла деньги и решила купить кровать. Денег много, живем!
Но вечер закончился. Бутерброды с икрой съедены, все новое примерено, оценено, но радости нет. И только страх. Да такой, что давит на грудь и липкой холодной лапой душит, душит…
…Она смутно помнила свадьбу. Так, просто куча народу в тесном деревенском доме, где она жила сначала с матерью, а потом – одна, длинные столы, накрытые одолженными у соседей скатертями, холодные котлеты, украшенные зернами граната, селедка, желтая от жира и посыпанная зеленым луком, салат из капусты (подветренный, сухой, словно бумажный) и бутылки, бутылки… Виталий в белой рубашке и пьяный, счастливый, с налитыми кровью глазами и мокрыми губами. Сидя в белом платье за столом и уставившись на кремовые розы на свадебном торте, Лиля спрашивала себя, как вообще могло такое случиться, что она выходит замуж за Виталия, парня, которого она знала с детства и который никогда ей, в сущности, не нравился. Но как-то так случилось, что именно он первый поцеловал ее после танцев, первый затащил ее, рыдающую после похорон матери, на кровать, первый, кто позвал замуж. И все как-то не задалось у них с первого дня. После свадьбы он продолжал пить вместе с дружками, потом, как водится, утопил в пруду фермерский трактор, за который надо было выплачивать.
А однажды пришел домой под утро, сказал, что был у блядей: постели, мол, у порога, я не чистый. Бежать было ей некуда – они жили в ее доме. Простить его она так и не смогла, и он, зная это, зачастил в соседнее село, все по тому же, известному всем местным мужикам, адресу. Пил, потом начал ее поколачивать, причем беспричинно, просто так, от тоски. Лиля сначала работала на почте в отделе посылок, потом ее вежливо так попросили оттуда уйти – надо было принять какого-то своего человека. Вот и получалось, что Виталий не работал, а если и калымил на строительстве дач, то все деньги либо с него выколачивал фермер, чей трактор он загубил, либо он их пропивал, пока фермер не знал, что он при деньгах.
А потом приехала она. «Принцесса английская» – писательница-журналистка, серьезная, умная и свободолюбивая женщина. Таких женщин не бьют, не унижают, не оскорбляют, их любят и носят на руках. Она уехала в свою Англию, в Лондон, к мужу, который снимает фильмы про любовь, а Лиля с десятком униженных и превращенных в почти животных женщин остались жить дальше и терпеть, терпеть…
Две ночи Лиля не спала. А на третью, дождавшись мужа, зарезала его ножом. Легко так вошел нож, куда-то в спину, потом в живот. Крови было так много, что она сразу поняла: ее посадят. Но план свой все равно довела до конца. Уложила труп Виталия на старую детскую коляску (ноги волочились по земле с таким страшным звуком), ночью повезла на окраину деревни, в старый заброшенный двор, и сбросила в колодец. Вернулась домой и долго отмывала кровь. Тряпки сжигала на следующий день в лесу, чтобы в печке не осталось ни следа. А соседке сказала, что Виталий в Москву подался, на заработки.
Оставшись дома одна, долго не могла понять, хорошо ей или плохо. Иногда даже казалось, что ничего и не было – Виталий действительно уехал в Москву. Так обманывала себя, что впору было самой поверить.
Виталия никто не искал, никому не было до него дела, и Лиля, не дожидаясь, пока заживут синяки на лице, оставленные мужем за сутки до смерти, собралась и поехала в областной центр, в Саратов. Лишь бы только не оставаться в доме, где, как ей казалось, пахло кровью, перегаром и почему-то тиной. К тому же именно там, в этом доме, она впервые увидела призрак мужа и услышала какие-то булькающие, трудно различимые слова, похожие на упреки. Чтобы не сойти с ума, попытаться начать новую жизнь, свободную, без мужа и вообще без мужчин, она поехала куда глаза глядят. А пришла в себя уже на вокзале. Долго стояла у объявления о сдаче комнаты, потом позвонила. Познакомилась с Катей.
Сколько раз она представляла себе, что рассказывает эту леденящую кровь историю о том, как она убила мужа, и всякий раз Катя как бы спрашивает ее: неужели надо было обязательно убивать, почему ты просто не разошлась, не бросила его? Это был самый трудный вопрос. Почему? Да потому, что развода бы он не дал, а если бы даже их и развели, то он все равно никуда бы не делся, продолжал бы жить в ее доме, трепать ей нервы, бить ее. Но, отвечая мысленно таким образом, она понимала, что это не ответ, в такое трудно поверить. Но признаться Кате или кому-нибудь другому в том, что она хотела его убить просто потому, что ненавидела, чтобы отомстить за все то зло, что он причинил ей, считая ее своей собственностью, она не могла. Как не могла признаться и в том, что, несмотря на все свои кошмары, которые ей пришлось пережить в первые часы после убийства, она все равно где-то в глубине души испытала великое чувство облегчения.
«Я – убийца».
…Дрожащей рукой она дотянулась до ночника, вспыхнул свет, и комната снова стала теплой и уютной, как прежде, и не было нигде ни Виталия со своим болотным запахом утопленника, ни его булькающего голоса. Кошмар кончился. Завтра будет новый день, новые встречи, быть может, новая работа. И новая жизнь.
10
Роман Гончаров посмотрел сначала на жену, потом на Марка, и Марк, поняв смысл ситуации, попросил Зинаиду выйти из кухни. Глядя на нее, трудно было догадаться, что она испытывает, понимая, что разговор между мужем и следователем прокуратуры пойдет явно не о ней, а о той, другой, которая даже после своей смерти продолжает отнимать у нее мужа, его любовь, его чувства. Даже мертвая, Лиля стоит между ними.
– Расскажите, Роман, как и при каких обстоятельствах вы познакомились с Лилией Бонковой?
– Седьмого марта я пришел в магазин «Bell» покупать подарок жене. Увидел Лилю за прилавком – и все… Больше я не мог думать ни о ком другом. Я спросил ее, какие духи самые лучшие. Вопрос идиотский, это понятно, духи – дело вкуса, но я должен был услышать ее голос, увидеть, как она двигается. Когда она вышла из-за прилавка и прошла к стойке, на которой стояли духи, наклонилась и принялась выбирать коробку, и я увидел ее фигуру, ее точеные ножки с гладкой нежной кожей, она была в тонких прозрачных колготках, такая теплая, женственная, изящная… Словом, я начал сходить с ума. Она приносила мне одну коробку за другой, ставила на прилавок, предлагала мне какие-то картонки с запахами, чтобы я мог выбрать духи, но потом я сдался, сказал, что запутался, и тогда она принесла мне кофейных зерен. Я не понял, да мне было и не до зерен, я смотрел – и видел ее… без одежды.
И тут Роман, вероятно, понял, что рассказывает о своей любви к женщине, которую только что потерял, не лучшему другу, который готов слушать тебя часами с понимающим видом, а следователю прокуратуры.
– Продолжайте, – сухо бросил Марк, отлично представляя себе Лилю в магазине, предлагающую своему будущему любовнику духи для его жены. Хотя ее образ каким-то невероятным образом расслаивался на детали внешности, присущие Рите. Это ее стройные ноги Марк увидел, слушая Гончарова.
– Я купил самые дорогие духи и подарил ей. Поздравил с наступающим женским праздником и вышел из магазина, трясущийся, потный, ничего не соображавший. Мне было и хорошо и плохо одновременно. Но я точно знал, что вернусь сюда уже очень скоро. По дороге я зашел в другой магазин и купил жене павлово-посадский платок. К шубе. Знал, что она такой хотела, в красно-зеленых тонах.
– И когда вы начали встречаться с Лилей?
– Прошло довольно много времени, прежде чем она согласилась на свидание со мной. Я продолжал приходить в магазин почти каждый день, пытался заговорить с ней, но вокруг нее всегда толпилось много покупательниц. Сначала мне казалось, что она нарочно так долго беседует с каждой, чтобы помучить меня. Но потом, когда я провел там довольно много времени, мне стало ясно, что она испытывает удовольствие от своей работы. Она очень хорошо понимала женщин, была с ними внимательна, подбирала им духи терпеливо, пытаясь понять, какой именно запах подходит той или другой женщине. Господи, да что я такое говорю?!