Однако более вероятной причиной дилеммы Тита была смерть Нерона в июне 68 года и последовавшая за ней неразбериха в Риме — из-за того, что император не оставил наследника. Десять лет после убийства Агриппины в правлении Нерона происходили сплошные неурядицы, империя шла от одного политического кризиса к другому. Сначала в 60 году вспыхнул мятеж в Британии, возглавленный легендарной королевой Боудикой, потом в 64 году случился великий пожар, который уничтожил Рим, — в нем некоторые обвиняли самого Нерона. Между 65 и 68 годами против молодого императора со все более растущей манией величия вспыхнуло несколько заговоров, обернувшихся серией жестоких казней или насильственных самоубийств многих видных представителей римской элиты, обвиненных в организации этих заговоров, включая когда-то доверенное лицо императора Сенеку. Поппея тоже была мертва, ее забальзамированное, пахнущее специями тело со всеми почестями похоронили в мавзолее Августа, соединив вместе восточные и римские похоронные традиции (во многом являвшиеся изобретением литературной традиции), решив сделать из нее реинкарнацию Клеопатры.[517] Показательно, что ее смерть стала большим горем для Нерона, который произнес прочувствованную надгробную речь, хотя некоторые источники сообщают, что на деле именно он вызвал ее смерть летом 65 года, яростно пнув в живот, когда она была беременна их ребенком.[518]
В 66 году Нерон женился в третий раз, на знатной женщине по имени Статилия Мессалина, никак не связанной с имевшей дурную репутацию третьей новобрачной Клавдия. Новая жена императора держалась незаметно и смогла пережить жестокую смерть Нерона. Ряд выступлений провинциальных губернаторов бросил вызов власти императора, это привело к тому, что 9 июня 68 года Сенат объявил его врагом народа. В панике Нерон бежал из города на виллу Сервилия, которой владел один из его вольноотпущенников, где и заколол себя; его руку направлял один из его секретарей.[519] Был ему тридцать один год.
В брешь, оставленную уходом Нерона, вошел Гальба — пожилой губернатор провинции Испания, который заручился поддержкой преторианской гвардии и Сената, начав своим приходом хаотический период между летом 68 и зимой 69 года, известный обычно под именем Года Четырех императоров. Шестимесячное пребывание Гальбы на Палатине разорвало пуповину, которая привязывала всех предыдущих наследников Августа к Ливии. Тем не менее новый император позаботился, чтобы стало известно о его связи с первой римской императрицей, в доме которой он вырос и по чьей воле он был назван лицом, пользующимся доверием, — и он поместил ее на монеты, выпущенные за время своего краткого правления. Ясно, что поддержка Ливии, даже из могилы, все еще была мощным символом власти.[520]
Но ее оказалось недостаточно, чтобы обеспечить долгое пребывание Гальбы императором. Легионы на Рейне отказались поклясться ему в верности и вместо него 2 января 69 года провозгласили императором Вителлия — губернатора Германии и давнего союзника Юлиев-Клавдиев. Одновременно Гальба столкнулся с проблемой на другом фронте — в лице Марка Сальвия Отона, правителя Лузитании (Португалия) и бывшего мужа Поппеи — той самой, из-за которой произошла ссора Нерона со своей матерью, завершившаяся покушением на нее после рокового ужина на приморской вилле Отона. Отон также был связан с Ливией через своего деда. В итоге один протеже первой императрицы Рима вскоре заменил другого, когда Гальба был убит 15 января преторианской гвардией. Но сам Отон пробыл императором менее трех месяцев, наделав долгов и казнив нескольких противников, прежде чем потерпел поражение от сил Вителлия в Северной Италии, что убедило его 16 апреля совершить самоубийство. Сенат признал Вителлия, правителя Германии, императором вместо Отона.[521]
События развернулись по-новому. 1 июля 69 года на восточной границе империи, в Египте, Сирии и на Дунае восстали римские легионы, заявив, что они хотят видеть императором Веспасиана и окажут ему полную военную поддержку. Внезапно для скромно рожденного Веспасиана стало возможным немыслимое — человек без какой-либо связи с Ливией или любой другой ветвью династии Юлиев-Клавдиев был провозглашен императором. К этой попытке путча присоединились несколько его влиятельных восточных сторонников: Муциан, правитель Сирии, а также Агриппа II и Береника, про которую Тацит сказал, что она была любимицей Веспасиана за ее «молодую красоту».[522] Некоторые считают, что Береника уже тогда мечтала стать императрицей в Риме, но разумнее предположить, что молодыми членами царского семейства Ирода двигали вполне понятные внутриполитические мотивы.[523]
Оставив командование Иудейской кампанией в руках Тита, Веспасиан направился на запад и разбил Вителлия, который был пойман и убит, когда готовился бежать из города. Сенат признал Веспасиана императором 21 декабря 69 года, положив начало династии Флавиев, которая правила Римом следующую четверть века. На следующий год Тит одержал победу над иудейскими повстанцами, взяв Иерусалим и разрушив священный Храм, что помогло Веспасиану узаконить свою власть. Триумфальная процессия, прошедшая по улицам Рима в 71 году, увековечена рельефом на арке Тита на Римском форуме; на ней Тит демонстрирует священные сокровища Храма, провезенные по улицам Рима.
После почти века правления династия Юлиев-Клавдиев потеряла свою власть. Любители примет и предзнаменований записали, что лавр, росший у старой виллы Ливии в Прима-Порта, тоже засох и умер.[524]
Подобно Августу, который век тому назад также пришел к власти на волне гражданской войны, Веспасиан и его сыновья встали перед задачей: узаконить свою власть при отсутствии каких-либо связей с предыдущим режимом. Как Август использовал египетские богатства Клеопатры для создания скульптурных городских ландшафтов, прославляющих его деяния, так и Веспасиан использовал доходы от ограбления Иудеи для легитимизации только что завоеванной власти — оставляя как можно больше своих следов на лике Рима, наполнив его культурными знаками новой династии. Он возводил сооружения, которые, в отличие от величественных зданий, доставлявших личное удовольствие Нерону, приносили пользу всему обществу — вроде громадного амфитеатра Флавия, более известного ныне как Колизей. Подобно Августу, Веспасиан избегал гротескно экстравагантного дворца Нерона, Domus Aurea, или Золотого дома, построенного после пожара 64 года, фундамент которого раскинулся на площади примерно в одну квадратную милю между Палатинским и Эсквилинским холмами. Веспасиан сделал его доступным для публики. В качестве своей главной резиденции он выбрал здание в прекрасных садах Саллюстия, где был доступен подданным, заработав репутацию скромного, щедрого, близкого к людям принцепса, любителя острой шутки и игр на поле для мяча.[525]
Флавии были абсолютно иного происхождения, чем их предшественники Юлии-Клавдии, — отпрысками не великого аристократического клана, а италийского среднего класса. Их вторжение в политику Палатина провело водораздел сразу по нескольким фронтам. Веспасиан отвергал попытки как-то возвысить его скромное происхождение, его главным наследием было создание нового римского правящего класса — политической элиты, которая впервые происходила не из узкого круга римских аристократических семей. Следующее поколение императоров происходило уже из этого нового политического класса, как и следующее поколение императриц.[526]
Гальба был вдовцом, и Отон не женился снова после развода с Поппеей, хотя и подумывал о браке с вдовой Нерона, Статилией Мессалиной.[527] Вителлий, прибыв в Рим из Германии, восстановил духовный союз со своей матерью Секстилией на ступенях Капитолийского холма и одарил ее титулом Августа — но нет никаких упоминаний о похожей чести для его жены, Галерии Фунданы. Это редкое исключение в традиции, когда коррумпированные императоры развращали своих жен; но, как говорят, Галерия Фундана была женщиной «примерно добродетельной» и не участвовала в преступлениях своего мужа. После смерти Вителлия Фундану вместе с дочерью Вителлией пощадили, а Секстилия умерла незадолго до него.[528]
Когда Веспасиан стал императором в возрасте шестидесяти лет, он, как и Гальба, был вдовцом, похоронив и жену, Флавию Домициллу, и дочь Домициллу. Теперь он стал первым императором после Тиберия, который остался неженатым все время пребывания на престоле. Как отцу двух взрослых сыновей, Тита и Домициана, ему не нужна была жена, чтобы обеспечить наследника, — и он, похоже, предпочитал обходиться без оной. Это решение могло быть мотивировано и практическими соображениями вроде желания завещать свое состояния меньшему количеству наследников, но оно было также разумно и политически, учитывая драмы и скандалы, которые сотрясали супружеские пары предыдущей династии.
Когда Веспасиан стал императором в возрасте шестидесяти лет, он, как и Гальба, был вдовцом, похоронив и жену, Флавию Домициллу, и дочь Домициллу. Теперь он стал первым императором после Тиберия, который остался неженатым все время пребывания на престоле. Как отцу двух взрослых сыновей, Тита и Домициана, ему не нужна была жена, чтобы обеспечить наследника, — и он, похоже, предпочитал обходиться без оной. Это решение могло быть мотивировано и практическими соображениями вроде желания завещать свое состояния меньшему количеству наследников, но оно было также разумно и политически, учитывая драмы и скандалы, которые сотрясали супружеские пары предыдущей династии.
Тем не менее в первую половину десятилетнего правления Веспасиана существовал некий тип первой леди: женщина, созданная из совсем иного материала, чем ее высокородные предшественницы. Это была Антония Ценис, вольноотпущенница, когда-то служившая в доме матери Клавдия, Антонии, — та самая Ценис, которой эта почтенная матрона диктовала свое судьбоносное письмо в 31 году, предупредившее Тиберия о заговоре Сеяна против его жизни.
После смерти хозяйки в 37 году Ценис стала любовницей поднимающегося Веспасиана. Формальное признание этих отношений было невозможно. Хотя Веспасиан не являлся членом аристократического семейства, leges Juliae, установленный Августом, утверждал, что брак между всадником и вольноотпущенницей запрещен. Вместо этого он женился на Флавии Домицилле, а после того, как она умерла, возобновил связь с Ценис, которая переехала к нему в качестве наложницы. Брак их по-прежнему был невозможен, но даже после того, как Веспасиан стал императором, эта бывшая рабыня оставалась под его крышей, и древние записи заявляют, что он сделал ее императрицей во всем, кроме титула.[529]
Ценис является пленительным и редким образцом женщины из внешнего мира внутри императорского семейного круга, которая смогла приобрести определенный престиж, личное богатство и получить доступ к политическому процессу — хотя такие привилегии давали мало преимуществ женщинам в римской политической жизни. Как и ее замужним предшественницам, близость к императору давала ей возможность оказывать влияние, и говорят, она клала в карман огромные суммы денег за рекомендации Веспасиану определенных людей на пост наместников и командиров. Были, конечно, случаи освобождения ею женщин-рабынь и финансовой помощи им. Точно так же записи о собственности вольноотпущенной наложницы Нерона, Клавдии Акте, свидетельствуют, что она в течение своей жизни приобрела большое количество рабов и земли в Италии и Сардинии — средства на это она могла получить только в дар от своего царственного любовника.[530]
Ценис не пережила весь срок пребывания Веспасиана императором, она умерла в середине 70-х годов, но описание ее похорон сохранилось на большом, богато декорированном мраморном алтаре, найденном рядом с Порта-Пиа в Риме, со стороны теперешнего здания итальянского министерства транспорта. Считается, что она владела там личным имением, а позднее там организовали бани, носящие ее имя.[531] Выбитая на алтаре ее эпитафия в честь Аглаюса, одного из вольноотпущенников на ее службе, была посвящена и его детям:
Как и в истории о любви Тита и Береники, более поздних интерпретаторов очень привлекал красивый романтический шаблон истории о прочных отношениях между Веспасианом и Ценис — двух людей, не имеющих возможности заключить брак из-за социальных условностей, но которые, несмотря на временную разлуку, счастливо воссоединились к концу среднего возраста. Линдси Дэвис[533], автор романа 1997 года, рассказывающего об их судьбе, называет историю Ценис «образцовым сюжетом для референта в зале заседаний».[534] И все-таки, несмотря на драматическую возможность такого возвышения из грязи в князи и интригующую власть за сценой, сравнимой с властью императрицы, Ценис не занимала равного положения с имперскими женщинами, такими, как прежняя ее хозяйка Антония. Она никогда не могла быть награждена особыми привилегиями императрицы или титулом Августа. Шаткость ее положения подчеркивает история Светония о том, как младший сын Веспасиана, Домициан, отказывал ей в привилегии мачехи целовать его и только пожимал ей руку.[535] Не было создано ни одного ее портрета, ей не было даровано ни одного титула, на монетах не отчеканили ее образа. И, конечно, не сохранилось никаких изображений прежней жены Веспасиана, Флавии Домициллы, матери Тита и Домициана, так как она умерла до того, как он стал императором.
Отсутствие официальных портретов женщин правящей имперской семьи представляет серьезный разрыв с традицией, созданной Юлиями-Клавдиями. И лишь во II веке, в следующем поколении семьи Флавиев, возродилась традиция характерного женского портрета, связанная с образом жены Домициана, Домиции Лонгины, и дочери Тита, Флавии Юлии.[536]
Десятилетнее правление Веспасиана стало весьма разумной смесью старого и нового, отхода от многих традиций предшественников и в то же самое время подражания их наиболее популярным и успешным образцам. Благоразумные отношения императора с Ценис ничем не раздражали сенатских традиционалистов, но все-таки вызывали некоторую настороженность после дней расцвета Мессалины и Агриппины Младшей. Но оставался отзвук от возврата к власти Августа, который Веспасиан вообще не хотел бы повторить: раздражающее возникновение иностранной принцессы. Появление Береники.
К концу первого года правления Флавиев младший сын Веспасиана, Домициан, обладавший дурной репутацией соблазнителя замужних женщин, наконец-то покончил с этим, женившись на Домиции Лонгине — дочери великого полководца Корбулона. Это был разумный выбор невесты, хотя он и осуществился за счет прежнего мужа Домиции, Луция Элия Ламии, которого заставили отдать жену — как Тиберия Клавдия Нерона заставили отдать Ливию Октавиану.
В случае Домициана и Домиции союз между императорским сыном и дочерью Корбулона — которого Нерон к тому же заставил совершить самоубийство, — мог помочь новой династии обозначить свою позицию как защитников героических жертв тирании предыдущего императора. Он также давал провинциальным Флавиям ценную привязку к старой, уважаемой римской семье с безупречной родословной.[537]
С другой стороны, любовная история старшего брата Домициана вызывала у его отца много проблем. До взлета Веспасиана к пурпуру Тит был уже женат дважды. Первой его женой была Аррецина Тертулла, дочь командира преторианской гвардии; после ее смерти он женился на Марции Фурнилле — женщине с большими связями, с которой он развелся после того, как примерно в 65 году она родила дочь, Юлию Флавию, которую по традиции забрали жить в дом дяди Домициана после его свадьбы с Домицией Лонгиной в 71 году. Ценис играла в императорском доме роль дуэньи, как это было традиционно для женщин Юлиев-Клавдиев.[538] Когда Тит в конце концов снова появился в 71 году в Риме, чтобы принять участие в триумфальном праздновании победы в Иудее, он был один. Но к 75 году Береника тоже прибыла в Рим, сопровождаемая братом Агриппой II, и заняла резиденцию в городе. Ее проживание в столице в течение следующих четырех лет стало знаком вызова, брошенного общественности династией Флавиев.[539]
Сохранились лишь крупицы свидетельств о совместной жизни Береники и Тита в Риме, но их достаточно, чтобы почувствовать ту особую смесь газетных домыслов, саркастических насмешек и недовольного ропота, которые сопровождали ее водворение в картину семейства Флавиев. После ее прибытия они с Титом последовали примеру Веспасиана и Ценис, живя вместе, как будто были супругами. Но в то время как император и его любовница сожительствовали в относительно осторожном уединении в садах Саллюстия, Береника и Тит въехали в императорский дворец на Палатине, вызвав разговоры о том, что иностранная любовница Тита «уже ведет себя как будто его жена» — повторяя злое осуждение Цицероном присутствия Клеопатры в доме Цезаря.[540]
Вскоре после конца династии Флавиев сатирик Ювенал в резкой обличительной речи против ювелирных украшений на женщинах, издеваясь, ссылается на «легендарный бриллиант», который когда-то носила Береника и которого, по словам Ювенала, сильно домогалась другая женщина. Он занес бриллиант в список подарков от «варвара Агриппы своей обвиняемой в кровосмешении сестре» — вспомнив слух об их сексуальной связи.[541] Указывая на бриллиант Береники, Ювенал апеллировал к аудитории из старых сплетников и моралистов, любивших втягивать щеки в самодовольном неодобрении.[542] Такое богатое украшение резко контрастировало с образцами скромности и женственности римских женщин, таких как Корнелия, демонстративно пренебрегавшая ювелирными изделиями.