– Почему ушел главный редактор Грищук?
– Он первым пал жертвой этой борьбы. Нервы не выдержали, у него случился инфаркт. Этим немедленно воспользовались друзья-конкуренты, усилив борьбу за пост главного редактора. Однако ни одному из них не удалось занять этот пост. В этой ситуации сказала свое слово и мэрия. Мы решили поставить там человека не из газетной среды, хорошего и крепкого руководителя, звезд с неба не хватающего, но борозду, как говорится, не портящего. Я сам предложил это Бомбергу. Тот, подумав, согласился. Вот так, заручившись его поддержкой, главным редактором стал Гармошкин. Видимо, это было решение, которое устроило их всех. И газета вроде бы работала нормально, однако последующие трагические события внесли новую путаницу в это дело.
– Вы можете прямо сказать мне, кого вы подозреваете из сотрудников газеты?
– Нет, – ответил Шелестюк. – И не потому, что я не хочу делать за вас вашу работу, а потому, что в этой истории кроме денег серьезную роль играют такие качества, как тщеславие и властолюбие.
Шелестюк поднялся со своего места, давая понять, что наш разговор подошел к концу.
Выходя из кабинета, я обдумывал последнюю фразу вице-мэра. Исходя из его слов, можно было сделать вывод, что он не знал имени того человека, которого заказал Бомберг. Это же отчасти подтвердил сам киллер, который заявил, что он не является прямым подчиненным Шелестюка и что он не обязан ему ничего докладывать о своей деятельности.
Я поймал такси и поехал домой. По пути решил, что на сегодня полученной информации достаточно, и запасся большим количеством спиртного, для того чтобы провести вечер в раздумьях.
В принципе ситуация была достаточно ясна и понятна. Похоже, дело подходило к концу. Данные, которые у меня имелись, можно было передавать в милицию, чтобы уже она завершила расследование до конца. Об этом я и поведал пришедшим ко мне вечером Дынину и Седому.
– Кто ведет следствие по делу Бомберга? – спросил я у Дынина.
– Виталий Захимович из городского УВД.
– Вот ему завтра и передадим эту кассету вместе с фотографией. Может быть, там остались отпечатки пальцев Бомберга. Хотя вряд ли, киллер наверняка их стер вместе со своими. Думаю, что фотографии будет достаточно, чтобы возбудить уголовное дело. А там уже пусть менты копают, у них получится лучше, чем у меня.
Похоже, эта история произвела особое впечатление на Седого. Он весь вечер сидел угрюмым и хмурым, молча попивая свое любимое темное пиво. Газетный мир за последнее время, скорее всего, дал ему пищу для новых разочарований.
Казалось, что он давно привык к странностям и пакостям этого мира, но подноготная последних событий серьезно потрясла его. Мне даже захотелось поддержать его морально, найти какие-то ободряющие слова. Но, поразмыслив, я понял, что это скорее всего будет тщетно. К тому же я был уже не в состоянии, основательно накачавшись текилой. «Ну, в крайнем случае сменит еще пару газет», – подумал я. Вряд ли от этого что-либо изменится. Для Седого этот мир все равно оставался естественной средой обитания. Я даже поймал себя на мысли, что, несмотря на краткий срок моего пребывания внутри этого мира и все негативные моменты, с которыми я столкнулся, мне самому скорее нравится, чем не нравится, этот стиль жизни. Слегка сумасшедший, непредсказуемый и, видимо, потому интересный.
– Ну ладно, давай, – вывел меня из раздумий грубый голос Дынина. – Завтра с утра я к тебе захожу и веду к Витальке. А там посмотрим.
Дынин встал и чеканным шагом направился в прихожую. За ним уныло поплелся Седой. Я закрыл за ними дверь, вернулся в зал и налил себе очередную порцию текилы. Напиток приятным теплом разлился внутри моего организма, и я не без сладострастия подумал, что заслужил сегодня спокойный отдых. Улегшись на диван, я уснул мгновенно.
Отдохнуть мне было не суждено, так как я быстро очутился на операторской в центре большого зала. Внизу передо мной находилась площадка, оборудованная под студию и ярко освещенная софитами. Где-то подо мной и сзади раздавался шум, исходивший от присутствовавших в зале зрителей. Временами звучали аплодисменты и свист. Зрители были явно в предвкушении предстоящего зрелища, которое вот-вот должно было начаться. На площадке шли последние приготовления. Тут и там ходили рабочие в грязных спецовках, заляпанных краской, которые я наблюдал в общежитии машиностроительного завода.
Наконец подо мной разразилась буря аплодисментов, и на площадку, освещенный прожекторами, вышел главный редактор «Горячей Волги» Василий Гармошкин. Подняв руки, он слегка успокоил публику и сел в центре стола. По бокам от этого стола стояли два больших кресла, направленных друг на друга. Гармошкин заговорил:
– Господа сотрудники редакции! Открываем наше интеллектуальное ток-шоу. Тема дня «Гуманитаризм и монетаризм». За команду гуманитаристов играет Сергей Пыжиков! Прошу приветствовать! – громким голосом провозгласил Гармошкин, и зал взорвался аплодисментами.
На сцене появился Пыжиков. Одет он был странно. На нем был грубый овчинный полушубок с заплатами в нескольких местах, в руках он держал большую деревянную колотушку. Пыжиков скинул полушубок, повесил его на вешалку и сел на стул.
– За команду монетаристов, – снова завопил ведущий Гармошкин, – играет Борис Кострюков! Аплодисменты, пожалуйста!
Зрители поприветствовали и появившегося Кострюкова. Он был одет в длинный черный плащ и широкополую шляпу, надвинутую на глаза. Сняв плащ, под которым был обычный деловой костюм, он сел напротив Пыжикова.
– Итак, продолжаем наше ток-шоу. Напомню, что предыдущее ток-шоу, темой которого была «Бизнес и политика» с участием Александра Бомберга и Бориса Кострюкова, закончилось победой Бомберга.
В этот момент рабочий в заляпанной краской спецовке вышел на сцену и повесил на стену сзади Гармошкина большой портрет Бомберга в траурной рамке. Присутствующие на сцене и зал на несколько секунд замолчали. Гармошкин обернулся, посмотрел на портрет и сказал:
– Предлагаю почтить память победителя минутой вставания.
Раздалось всеобщее шарканье и стук кресел, зал поддержал предложение ведущего. Через минуту Гармошкин сказал:
– Прошу садиться. Предлагаю Сергею Ивановичу и Борису Александровичу обменяться вступительными репликами.
Первым взял слово Пыжиков. В своей обычной дремучей и слегка урчащей манере он заговорил:
– Э-э, я считаю, что-о-о гуманитаризм и политологизм должны являться как бы, э-э, молекулярными составляющими того интеллектуального каркаса, коий является основой, образно говоря, э-э, текстовой мякоти, непрерывным технологическим потоком поступающей в живой организм газеты...
Кострюков, заслушав вступительное слово Пыжикова, улыбнулся и развернулся к залу:
– Сергей Иванович в очередной раз продемонстрировал некие синдромальные явления своих экзистенциальных проблем, использовав метод вербального онанизма.
Зал разразился аплодисментами и смехом.
– Я же хочу изложить вам свою позицию простым и понятным языком. Газета – это живой организм, но это производственный организм. Он производит и потребляет. Он должен потреблять деньги и материальные ресурсы. И поэтому я с уверенностью утверждаю, что именно монетаризм является первичным, а гуманитаризм вторичным.
– Я категорически возражаю против этих формулировок и протестую против манеры изложения и передергивания фактов и требую от ведущего соблюдать, э-э, как бы дисциплину проведения дискуссии, – заявил Пыжиков.
Гармошкин постучал по стоящему у него на столе металлическому звонку.
– Что ж, первый раунд мы уже отыграли. Но мало что сумели понять, – заметил он. – Посмотрим, что будет дальше. Объявляю начало второго раунда.
Второй и третий раунды, увы, были похожи на первый. Спорщики явно выражали неприязнь друг к другу и активно пытались убедить зал в своей правоте. Однако аргументы перемежались личными оскорблениями, и на поверку все происходящее выглядело как банальная склока. В конце концов нервы не выдержали у Пыжикова. Он вскочил на ноги и произнес:
– Я отказываюсь участвовать в этом, э-э-э, совершенно бездарном проекте. Я убежден, что под давлением подобных идей газета потеряет свое лицо и ее не просто будет стыдно в руки взять, но даже, извиняюсь, ею неприятно будет подтереться!
С этими словами Пыжиков надел свой полушубок, взял колотушку и, затянув какую-то нудную бурлацкую песню, побрел прочь со сцены.
– Ну вот, – победно улыбаясь, произнес Кострюков. – Пошел обходить свои ночные дебри.
Он встал, вышел из-за стола и обратился к залу:
– Вы сами все видели. Человек покинул место сражения, и это глубоко символично. Потому что такие люди способны лишь ходить по ночным улицам, стучать колотушкой и смущать умы других людей. Моя же позиция проста и ясна: деньги – газете, зарплату – сотрудникам, материалы – в номер! Сенсации – на первую полосу!
С этими словами Пыжиков надел свой полушубок, взял колотушку и, затянув какую-то нудную бурлацкую песню, побрел прочь со сцены.
– Ну вот, – победно улыбаясь, произнес Кострюков. – Пошел обходить свои ночные дебри.
Он встал, вышел из-за стола и обратился к залу:
– Вы сами все видели. Человек покинул место сражения, и это глубоко символично. Потому что такие люди способны лишь ходить по ночным улицам, стучать колотушкой и смущать умы других людей. Моя же позиция проста и ясна: деньги – газете, зарплату – сотрудникам, материалы – в номер! Сенсации – на первую полосу!
Зал зааплодировал победителю.
– Я благодарю участников сегодняшнего шоу, – сказал вставший из-за стола Гармошкин. – Как победителя, так и проигравшего.
Гармошкин подошел к Кострюкову, пожал ему руку и сказал:
– Еще раз вам большое спасибо.
Кострюков помялся некоторое время на сцене, потом, поклонившись публике, направился к вешалке. Он протянул было руку к своему черному плащу и шляпе, но их не оказалось на месте. К нему подошли двое рабочих, один из которых держал в руках полосатую робу.
– Надевайте вот это.
– Но это не моя одежда, – возразил Кострюков. – У меня был темный плащ.
Рабочий, державший робу, накинул ее на плечи Кострюкову. После этого оба ядреных пролетария подхватили его под руки и повели со сцены. Кострюков пытался протестовать и упираться, но все было бесполезно – рабочие крепко держали его за руки и уверенно тащили вперед.
Зрители стали расходиться, а рабочие разбирать импровизированную студию. Сняли портрет Бомберга и унесли его со сцены. В этот момент я услышал голос Шелестюка:
– Ну что? Все... Закончим с этим.
Голос исходил откуда-то снизу. Чтобы увидеть говорившего, я должен был отъехать на своей монтажной площадке в глубь зала. Я покрутил колесо управления и стал удаляться от сцены. Неожиданно я вдруг увидел, что площадка, на которой происходило ток-шоу, является всего лишь частью большой сцены. Прямо передо мной за столиком, освещенным настольной лампой, в центре темного зала сидел вице-мэр Иван Шелестюк. Он встал из-за стола и, поднявшись по ступенькам, оказался на малой сцене.
– Наверное, здесь надо все переделывать, – произнес он.
Заметив Гармошкина, он подошел к нему, пожал руку и сказал:
– Спасибо. Вы можете быть свободны. Вы прекрасно справились со своими обязанностями.
Гармошкин вяло ответил на рукопожатие, но почему-то не уходил со сцены, продолжая в нерешительности стоять. Шелестюк посмотрел на него внимательно и более настойчивым тоном произнес:
– Я же сказал, что вы можете быть свободны. В чем дело?
Гармошкин молчал и переминался с ноги на ногу. Он явно искал глазами где-то за сценой помощь. Шелестюк понял, что Гармошкин сам уходить не хочет, и окликнул двоих рабочих:
– Уберите этот экспонат в бутафорскую!
И тут взгляд Гармошкина отыскал меня. Он смотрел на меня снизу вверх с явной надеждой, что я помогу ему в этой ситуации. Шелестюк проследил его взгляд и также уставился на меня. Какое-то время они оба смотрели на меня: Гармошкин – умоляюще, Шелестюк – настороженно и даже испуганно.
– А этот что там делает? – крикнул Шелестюк рабочим. – Почему его не убрали? Он же по-прежнему продолжает снимать!
К нему подошел один из рабочих, который показался мне знакомым.
– Извините, босс, я проявил непредусмотрительность.
Я понял, что мне надо срочно куда-то деваться. Увы, единственным выходом для меня был прыжок с моей монтажной площадки. И я решился. Перегнувшись через перила, я нырнул в темноту зрительного зала. Во время полета дыхание мое перехватило, сердце забилось так сильно, что казалось, вот-вот разразится сердечный приступ. И тут я понял, что единственный способ уберечься от беды – это проснуться.
Я открыл глаза и рывком сел на диване, тяжело дыша, как будто я пешком поднялся на девятый этаж. Вся рубашка была мокрой от пота. Он струями тек со лба и по щекам.
«Вот черт! Приснится же такое!» – сказал я сам себе.
Я налил себе небольшую порцию текилы и выпил. Мне значительно полегчало.
Я откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. «И все же здесь есть над чем поразмышлять!» – пришла мне в голову мысль.
Через пять минут я встал и пошел принимать холодный душ. Когда я закончил водные процедуры и позавтракал, было уже девять часов. В девять ноль пять в мою дверь позвонил капитан Дынин.
– Ну вот, молодец, уже готов! – удовлетворенно сказал он, окидывая меня оценивающим взглядом. – Пошли!
Дынин накануне созвонился с Захимовичем, поэтому утром тот уже ждал нас. Это был невысокий средних лет мужчина с обильно посеребренной копной кучерявых волос и безразличным и одновременно грустным взглядом, который я не раз встречал у представителей этого народа.
– Ну что ж, Виталий Абрамович, к сказанному мне нечего добавить. Кассету и фотографию я вам передал.
Захимович грустно посмотрел на конверт, затем с еще большей грустью посмотрел на меня и сказал:
– Значит, вы утверждаете, что неизвестный человек сам вызвался встретиться с вами и передал вам эту информацию?
– Да, – твердо ответил я.
– И вы не знали его раньше и не видели его лица при встрече?
– Да.
– Ну что ж, спасибо и на этом, – грустно произнес Захимович.
– Кстати, Дмитрий, – произнес он, обращаясь уже к Дынину, – вчера наши криминалисты вернули те документы, которые были в «дипломате» убитого Бомберга.
– Какие документы? Какой «дипломат»? – удивленно спросил Дынин.
– А, ты не в курсе! Ты же не выезжал на место происшествия! – воскликнул Захимович. – Так вот, в машине Бомберга был обнаружен «дипломат», кожаный такой... Он почти сгорел. В нем находились документы, от которых тоже мало что осталось. Но кое-что наши эксперты сумели восстановить и дать свое заключение. В документах содержалась информация, компрометирующая коммерческого директора газеты «Горячая Волга» Бориса Кострюкова. Отмывание денег, финансовые махинации, уклонение от уплаты налогов, оплата скрытой рекламы... В общем, того, что удалось восстановить, достаточно, чтобы арестовать Кострюкова.
– Когда его арестуют? – спросил Дынин.
– Сегодня же, – ответил Захимович.
– Можно сказать, что милиция раскрыла очередное заказное убийство? – с довольным видом констатировал Дынин. – Пусть потом говорят, что мы ни х... не работаем!
– Кстати, а что с Барсуковым? – спросил я.
– Ему тоже грозит статья за организацию нападения на вас, – безразлично заявил Захимович. – Мясники подтвердили его вину. Так что еще раз спасибо вам, если что, мы вас вызовем. Надеюсь, что все, что я вам сообщил, останется между нами.
Захимович грустно улыбнулся и пожал мне руку.
Покинув здание милиции, я поймал такси и отправился в Дом печати. Пока я ехал, у меня зародилось желание, которое по мере приближения к редакции все больше крепло. Мне, несмотря на договоренность с Захимовичем, хотелось поговорить с Кострюковым. Я подумал, что у меня еще есть какое-то время, перед тем как его приедут арестовывать. И, едва поднявшись на шестой этаж, я прямиком отправился в кабинет коммерческого директора.
Кострюков сидел в своем рабочем кресле, в кипенно-белой рубашке и галстуке. Когда он заметил меня, на его лице отразилось недоумение. Я сел на стул перед его столом и сразу перешел к делу:
– Нам надо поговорить.
– Поговорить? – Кострюков посмотрел на часы. – Но ко мне сейчас придут, у меня деловая встреча.
– К вам сейчас точно придут, но встречу деловую придется отменить.
– Что вы имеете в виду? – удивленно глядя на меня, спросил Кострюков.
– Я думаю, что в течение ближайшего часа вас арестуют.
Кострюков пораженно отшатнулся от меня:
– За что?!
– По подозрению в причастности к убийству Александра Бомберга.
– Да вы с ума сошли!
– Ни в коей мере... У следственной группы есть некоторые доказательства вашей причастности к этому делу.
– Да вы с ума сошли! – повторил Кострюков уже менее уверенным тоном.
– Вы можете мне верить, можете не верить, но для беседы у нас осталось мало времени. Я частный детектив и занимаюсь расследованием убийства Бомберга с самого начала. Следствие полагает, что у вас были основания и мотивы совершить это преступление. В дипломате Бомберга в сгоревшем «БМВ» нашли документы, подтверждающие вашу причастность к фактам коррупции в газете. Мне же удалось добыть доказательства того, что ваши отношения с Бомбергом дошли до такого состояния, что тот сам пытался заказать ваше физическое устранение. Думаю, что всего этого уже достаточно для вашего ареста, по крайней мере задержания. Я думаю, оценив мою откровенность, вы пойдете мне навстречу и ответите на ряд моих вопросов.
– Ни на какие встречи я не пойду и ни на какие вопросы отвечать я не собираюсь! – категорически заявил Кострюков. – Вы обыкновенный провокатор!