Вспомним документ, уже приведенный в начале первой главы, — о встрече «источника КГБ» с «доверенным лицом» одного из лидеров СДПГ Эгона Бара и о начале «неофициальных контактов» германских социал-демократов с КГБ.
Эту позорную политику они и начинали позорным образом — тайком от своего народа, как заговор, да еще и через «каналы КГБ». Но дело даже не в этом — в конце концов, скажут мне, есть много примеров в истории, когда нужное дело делалось тайком, — а в том, что документ напрочь опровергает всю ложь, позднее сочиненную социал-демократами в оправдание своей новой политики.
Например, зависимость ФРГ от советского соседа, на которую потом ссылались социал-демократы как на «реальность», с коей им «приходится считаться», была, как видим, создана ими сознательно. Или возьмите их истошные крики о том, как они «спасают человечество от ядерной войны» с помощью своей «остполитик», все их заклинания о том, что «нет альтернативы детанту». Но ведь Германии, как мы знаем, в 1969 году ничего реально не угрожало (во всяком случае не более, чем обычно), а пресловутая «международная напряженность» еще и не начинала господствовать в мире. Никакой «альтернативы» искать и не требовалось. Напротив, «напряженность» появилась как раз в результате «детанта», когда, воспользовавшись западным благодушием, СССР к концу 70-х стал наращивать свои вооружения.
Наконец, не забудем и тот простой факт, что Германия — член НАТО, а социал-демократы в 1969 году — члены правительственной коалиции ФРГ и, стало быть, ведя такие переговоры с Москвой за спиной своих союзников, просто совершают предательство. В условиях демократии никто не запрещает им, конечно, изменить свою прежнюю линию поддержки НАТО или даже стать союзниками Москвы, но для этого они обязаны сперва выйти из правительственной коалиции и открыто объявить о своем новом выборе. Не сделав ни того, ни другого, они, по сути, превращаются в агентов влияния Москвы в НАТО. В результате этой политики Германия ничего существенного не выиграла, но отношения между Востоком и Западом были надолго заражены вирусом капитулянтства.
Между тем, рекомендуемый Андроповым сбалансированный подход в отношениях с «обеими партиями» — не более чем игра. В то же самое время, в мае 1969 года, КГБ посылает в ЦК следующую бумагу:
В соответствии с решением Секретариата ЦК КПСС (Ст-57/59гс от 16 сентября 1968 года) в октябре 1968 года Комитет государственной безопасности при СМ СССР передал МГБ ГДР фотокопии архивных документов о нацистском прошлом западногерманского канцлера КИЗИНГЕРА.
В настоящее время МГБ ГДР просит передать на время подлинники дополнительных документов для использования их в подготовке мероприятий по компрометации КИЗИНГЕРА.
Полагаем возможным удовлетворить просьбу немецких друзей и передать им во временное пользование упомянутые документы о нацистском прошлом канцлера ФРГ КИЗИНГЕРА, хранящиеся в ГАУ при СМ СССР.
Просим согласия.
Проект Постановления ЦК КПСС прилагается.
Игра Москвы вполне понятна: не удастся шантажом склонить канцлера Кизингера к сотрудничеству, так можно от него избавиться, сделав ставку на его партнеров по «большой коалиции» — социал-демократов. Как мы знаем, так и было, и в том же году Вилли Брандт стал канцлером, а Кизингер ушел в отставку в результате «мероприятий» по его «компрометации» (и не без помощи социал-демократических «партнеров», искусственно устроивших правительственный кризис). Однако понять мотивы социал-демократов, добровольно полезших в советскую петлю, гораздо труднее. Разумеется, впоследствии они много говорили о своей благородной миссии защиты прав человека, якобы невыполнимой без определенных уступок СССР, без определенной «взаимовыгодной» игры с Москвой… Но ведь это всего лишь дымовая завеса, если не сказать попросту ложь, ибо основные уступки Москве пришлось делать именно в вопросе о правах человека. Достаточно вспомнить, что вся эта игра была затеяна всего через полгода после того, как советские танки раздавили «пражскую весну», а человечество еще не устало этим возмущаться. В такой момент уже само предложение установить «особые отношения» с агрессором было солидной «уступкой», если не прямым предательством. Не удивительно, что, начавшись с такой ноты, новая «остполитик» и превратилась в политику предательства дела прав человека, а сама Германия к началу 70-х — во вторую Финляндию. Вот, например, еще один документ, иллюстрирующий «правозащитную» деятельность правительства ФРГ к 1972 году, — доклад Андропова ЦК:
5 марта 1972 года по личному приглашению президента ХАННЕМАНА в ФРГ по частной визе выехал старший научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР доктор исторических наук ВОСЛЕНСКИЙ Михаил Сергеевич, 1920 года рождения, русский, беспартийный, холостой. 29 апреля с.г. статс-секретарь МИД ФРГ ФРАНК сообщил совпослу в Бонне тов. ФАЛИНУ о том, что ВОСЛЕНСКИЙ ходатайствовал перед властями ФРГ о продлении ему визы на пребывание в стране на 2–3 года, а также просил оказать ему содействие в продлении на указанный срок советского загранпаспорта. При этом ВОСЛЕНСКИЙ обосновывал свое ходатайство стремлением заняться научной деятельностью, не высказывая при этом никаких политических мотивов. По заявлению ФРАНКА, поведение ВОСЛЕНСКОГО вызывает определенное подозрение, в связи с чем правительство ФРГ не заинтересовано в продлении срока его пребывания в стране. В то же время западногерманская сторона не может пойти на прямой отказ в продлении ему визы, так как опасается, что ВОСЛЕНСКИЙ может апеллировать к общественности, и не исключает, что он в качестве крайней меры может обратиться в полицию с ходатайством о предоставлении ему убежища со всеми вытекающими из этого последствиями.
В условиях сложной политической обстановки в ФРГ такой оборот событий, по мнению ФРАНКА, был бы крайне нежелателен. Исходя из этого, ФРАНК заявил, что, по мнению западногерманской стороны, наилучшим выходом из сложившейся ситуации было бы продление ВОСЛЕНСКОМУ срока действия советского паспорта и западногерманской визы на 2–3 месяца. (…)
Учитывая, что ВОСЛЕНСКИЙ находится в ФРГ по личному приглашению президента ХАННЕМАНА, представляется целесообразным согласиться с предложением ФРАНКА о продлении визы ВОСЛЕНСКОМУ, оговорив при этом, что западногерманские органы примут меры к недопущению нежелательных действии с его стороны.
Одновременно через совпосла в Бонне, а также имеющиеся у Комитета госбезопасности возможности поставить вопрос перед западногерманской стороной о негласном вывозе ВОСЛЕНСКОГО в Советский Союз, если в этом возникнет необходимость.
Просим рассмотреть.
Словом, к 1972 году немецкое руководство было уже просто в заговоре с Москвой и против своего общества, и даже против полиции в вопросе об этих самых «правах человека». А к 1974 году это «доверительное сотрудничество» настолько окрепло, что, например, вопрос о насильственной высылке Солженицына из СССР решался практически совместно советским политбюро и социалистическими лидерами ФРГ (причем, по-видимому, в тайне от их партнеров по коалиционному правительству). Читатель помнит, какую головоломную проблему представляло дело Солженицына для советских вождей: с одной стороны, политбюро вроде бы высказалось за судебную расправу над писателем, а с другой — все они (в особенности Андропов и Громыко) понимали, что такое вопиющее нарушение прав человека сильно подорвет их успехи в международных делах. Особенно волновало их предстоящее заключение Хельсинского соглашения, где в обмен на «признание послевоенных границ» (т. е. узаконение советской оккупации доброй половины Европы) они обещали дать всяческие гарантии соблюдения прав человека — разумеется, без малейшего намерения их соблюдать. Но одно дело — нарушать договоры после их подписания, другое — до. Арест Солженицына в тот момент мог сорвать им всю игру, а выслать его против воли, как предлагал Андропов, было трудно, не найдя страны, готовой его принять. Тут-то и пришел им в голову сюжет с Брандтом — к кому же было и обращаться за помощью, кроме самой заинтересованной в «детанте» стороны?
Как я Вам докладывал по телефону, Брандт выступил с заявлением о том, что Солженицын может жить и свободно работать в ФРГ, — сообщает Андропов в личной записке Брежневу. — Сегодня, 7 февраля, т. Кеворков вылетает для встречи с Баром с целью обсудить практические вопросы выдворения Солженицына из Советского Союза в ФРГ. Если в последнюю минуту Брандт не дрогнет, и переговоры Кеворкова закончатся благополучно, то уже 9-10 февраля мы будем иметь согласованное решение, о чем я немедленно поставлю Вас в известность. Если бы указанная договоренность состоялась, то, мне представляется, что не позже чем 9-го февраля следовало бы принять Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына советского гражданства и выдворении его за пределы нашей Родины (проект Указа прилагается). Самую операцию по выдворению Солженицына в этом случае можно было бы провести 10–11 февраля.
Все это важно сделать быстро, потому что, как видно из оперативных документов, Солженицын начинает догадываться о наших замыслах и может выступить с публичным документом, которым поставит и нас, и Брандта и затруднительное положение.
А два дня спустя он докладывает об успехе:
…8 февраля наш представитель имел встречу с доверенным лицом БРАНДТА с целью обсудить практические вопросы, связанные с выдворением СОЛЖЕНИЦЫНА из Советского Союза в ФРГ.
В результате обсуждения этого вопроса было достигнуто следующее решение, подсказанное представителем ФРГ (курсив мой. — В.Б.). 12 февраля вечером совпосол в Бонне т. ФАЛИН обращается к статс-секретарю П.ФРАНКУ (именно к нему) с просьбой принять его но срочному вопросу в 8.30 13 февраля.
13 февраля в 8.30 т. ФАЛИН будет принят ФРАНКОМ, которому должен сделать заявление но поводу выдворения СОЛЖЕНИЦЫНА. (Текст заявления представляется отдельно совместно с МИДом). В 10.00 начинается заседание кабинета. БРАНДТ поручает БАРУ, ФРАНКУ и представителю МВД принять положительное решение. По просьбе западногерманских властей самолет с СОЛЖЕНИЦЫНЫМ должен быть рейсовым и прибыть во Франкфурт-на-Майне к 17 часам местного времени 13 февраля.
С момента выхода СОЛЖЕНИЦЫНА из самолета советские представители уже не участвуют в осуществлении акции… Если в последнюю минуту БРАНДТ, несмотря на все его заверения (курсив мой. — В.Б.), по тем или иным причинам изменит свое решение, то СОЛЖЕНИЦЫН остается под арестом и по его делу прокуратура ведет следствие.
«Сотрудничеством» это можно назвать разве что в том смысле, в каком «сотрудничают» агенты со своим центром. Речь идет о сговоре, заговоре.
Разумеется, к моменту подписания Хельсинских соглашений немецкие социал-демократы отлично понимали, что СССР не собирается выполнять своих обязательств по правам человека, и протестовать по этому поводу вовсе не планировали. Без сомнения, всем их публичным заявлениям вопреки, «детант» в их представлении никак не связывался с проблемой прав человека. Смена канцлера в 1974 году не привела ни к каким изменениям в этой политике. Дело ведь было не в канцлере, а в его партии. Более того, к 1977 году, к моменту кульминации мировой кампании за права человека в СССР, когда к ней присоединился новый президент США Джимми Картер, немецкие социал-демократы вообще перестали упоминать эту проблему в качестве основы «остполитик». Картер со своей кампанией напугал их до полусмерти, а вдруг действительно права человека станут центральной проблемой отношений с СССР!
Руководители СДПГ пережили немало тревог и волнений в связи с началом деятельности президента Картера. Неясности в отношении будущего курса новой администрации США в вопросах разрядки, взаимоотношении с СССР, и важнейших областях экономической и финансовой политики осложнили выработку правительственной программы социально-либеральной коалиции, оказали негативное влияние на начало деятельности кабинета Шмидта, — сообщало советское посольство в своем отчете за 1977 год.
Брандт и Бар поспешили в Вашингтон учить Картера хитростям европейской политики, а всякое упоминание проклятых «прав человека» стало сопровождаться бесконечными оговорками. Как докладывал в Москву посол СССР в ФРГ Фалин:
С одной стороны, они обязаны прослыть поборниками «прав человека», не могут позволить себе отстать ни от своих внутренних соперников, ни от союзников. После опубликования письма Картера Сахарову канцлер Шмидт (20.02.77) выступил с заявлением о том, что мотивы президента не отличаются от западногерманских, и что правительство ФРГ «и в будущем намерено подходящими путями действовать в том направлении, чтобы не подвергались дискриминации и преследованиям люди, выступающие с иными мнениями». Геншер в той же связи назвал осуществление прав человека «во всемирном масштабе» центральной целью либералов и напомнил о своем предложении создать «международный суд по правам человека».
С другой стороны, по достоверным данным, руководство СДПГ встревожено подходом Картера к проблеме диссидентов. Если Шмидт говорил о намерении действовать «подходящим путем», то Бару, который выезжал в США, было поручено более обстоятельно разъяснить новой администрации мнение социал-демократов насчет таких «подходящих путей», которые не выбрасывают за борт разрядку. Эта же тема, вероятно, будет затронута Брандтом и Эмке во время их предстоящих встреч с Картером и Вэнсом. (…) Еще откровеннее беспокойство по поводу складывающегося положения высказывается западногерманскими политиками из правительственного лагеря в неофициальных беседах…
Легко понять, что именно они вместе со своими европейскими социалистическими союзниками распространяли ложь о том, что «шум на Западе вредит диссидентам», вопреки мнению самих диссидентов, так же, как и прочую ложь о нас, и вольно или невольно становились «каналами КГБ» для «мероприятий по компрометации». Более того, о своих успехах в этой «работе» они спешили доложить советским «партнерам»:
До вашего сведения доводится, что Шмидт, Брандт и Вернер провели полезную работу с Х.-Д.Геншером, сумев приблизить его к лучшему восприятию социал-демократических внешнеполитических концепций. Социал-демократы подчеркивают, что под влиянием этого министр иностранных дел стал проявлять большую сдержанность по части выступлений с недружественными СССР заявлениями.
Словом, все силы европейского социализма были приведены в действие, чтобы «спасти детант» от… проблемы прав человека. Попросту сказать, от нас, горстки людей, ценой своей свободы (а иногда и жизни) эти права защищавших. Силы, между прочим, и теперь еще немалые, а тогда — гигантские. Достаточно вспомнить, что в 1977–1978 гг., когда наша кампания достигла критического момента, а судьба наших арестованных товарищей — членов Хельсинских групп висела на волоске, большинство европейских правительств были социалистическими. И это не говоря уж о прессе, интеллигенции, профсоюзах и деловых кругах.
Стоит ли удивляться тому, что они «победили»? А точнее сказать предали и нас и идею прав человека. Им, конечно, ничего не стоило совместными усилиями заставить Картера отказаться от своей правозащитной линии в отношениях с СССР. Но и это не все. Еще задолго до Белградской конференции, где должно было «проверяться» выполнение Хельсинских соглашений осенью 1977 года, европейские соцпартии тайно, за закрытыми дверьми, встретились в Амстердаме и приняли решение «не требовать слишком много от СССР» на этой конференции. А через полгода в Белграде — не потребовали ничего. Конференция, на которую люди возлагали столько надежд, рассчитывая на твердую позицию Запада, отделалась «нейтральным» коммюнике, где даже не упоминалось о репрессиях в соцстранах.
Так совершилось это предательство, от которого наше движение никогда полностью не оправилось. Десятки «хельсинцев» пошли в тюрьмы и лагеря, многие там и погибли, заплатив своей жизнью за обман, называемый Хельсинскими соглашениями: за торжественное обещание Запада неразрывно связывать вопросы безопасности, сотрудничества и прав человека в своих отношениях с Востоком.
Впрочем, предали они не только нас и не только идею, но и свои же страны, свою цивилизацию. В конечном итоге — самих себя: не связанный с борьбой за права человека в соцстранах, «детант» превращался в простую капитуляцию, а идея «социализма с человеческим лицом», этим «лицом» пожертвовав, из утопии — в сознательный обман. И кем же надеялись стать эти бары и франки при усилении советского влияния в Европе? Квислингами и гауляйтерами Москвы? Большая наивность. Для этих целей у кремлевских вождей были наготове хонеккеры. Но — следуя по стопам всех социалистов, помогших коммунистам взять власть, они бы кончили свои дни в ГУЛАГе.
«За спинами делегатов в Амстердаме не стоял конвой с автоматами, на них не скалились сторожевые псы: они сами выбрали несвободу». (Так говорил я, выступая у Берлинской стены 9 мая 1977 года).
3. Меньшевики и большевики
Наконец, еще одно «правозащитное» оправдание «детанта» — забота о «восточных братьях», быть может и вполне искренняя вначале, — тоже очень скоро была принесена в жертву тому же «детанту» и превратилась в пропагандистский камуфляж. Охотно допускаю, что, подписывая Московский и Варшавский договоры в 1972 году, социал-демократы еще верили в свой лозунг о «влиянии через сближение». Однако очень скоро выяснилось, что одно дело прийти к власти путем различных манипуляций, другое — у власти удержаться, сохранив при этом свои цели и принципы. Социалистические идеи, как известно, хороши лишь в теории. На практике популярность СДПГ очень скоро стала падать, а к 1977 году, по оценкам советского посольства в Бонне, ее авторитет «находился на наиболее низкой отметке за время пребывания ее у власти».