В это время из-под дворовой арки показался запыхавшийся Василий Макарович.
Увидев меня, он облегченно вздохнул:
– Слава богу, нашлась! Мы с Бонни весь Васильевский обошли, даже до Голодая добрались, вернулись к дому, и тут он с поводка сорвался и понесся вперед…
– Ну ладно, я, пожалуй, поеду! – Федор повернулся, чтобы идти к машине, но прежде сунул мне в руку визитку. – Вот мои координаты… если вы все-таки надумаете показаться врачу, я все оплачу, ведь это моя вина…
Он ушел, и вскоре послышался шум заводящегося мотора. А я сунула визитку в карман, даже не взглянув на нее – честно говоря, хотелось забыть все сегодняшние события как страшный сон.
Мы добрели до дяди-Васиного гаража. Мне было так худо, что не хотелось ни есть, ни мыться. Я пристроилась на кушетке и начала было рассказывать о своих приключениях, но язык заплетался, глаза слипались, и я не заметила, как провалилась в глубокий сон.
Говорят, во сне человек заново переживает свои дневные впечатления в новой, лишенной логики форме. Вот и мне снились какие-то бессвязные приключения – то за мной гнались странные бандиты, наряженные в шутовские костюмы, то я удирала от милиции, но милиция эта была не наша, отечественная, а почему-то африканская, и их задачей было не арестовать меня, а принести в жертву своему африканскому идолу…
Проснулась я от пения.
Пел мужской голос – хриплый и прокуренный. К тому же певец то и дело безбожно перевирал мелодию. Однако все искупалось душевным подъемом.
Я открыла глаза и приподнялась на кушетке.
Рядом со мной сидел на хромоногой табуретке дядя Вася. В одной руке у него был маленький картонный танк, в другой – тюбик с клеем. На его носу криво сидели очки, посередине склеенные куском черной изоленты.
бодро пропел он и приклеил к башне танка какую-то круглую фитюльку.
– Проснулась? – он посмотрел на меня поверх очков и гордо продемонстрировал свое изделие:
– «Т-60», легкий танк. Разработан к лету сорок первого года, в сентябре поступил на вооружение армии, сразу же принял участие в боях, выпускался до сорок третьего года, когда был заменен более мощным танком «Т-70»…
– Вы что – модели в свободное время клеите?
– Ага, – Василий Макарович поставил танк на полку, к другим моделям. – Я уже почти все танки и самоходки времен войны изготовил. И наши, и немецкие.
Ну, ясно, дядя Вася, как большинство мужчин, в глубине души ребенок. Обычного мужчину хлебом не корми, только дай поиграть в какие-нибудь мужские игрушки. Кто собирает оловянных солдатиков, кто модели гоночных машин или самолетов. Более серьезные товарищи коллекционируют холодное оружие – всякие сабли, шашки, палаши и шпаги – или военную амуницию прежних лет.
Я опустила глаза и увидела, что Бонни лежит у его ног и с явным интересом разглядывает картонную модель.
Предатель! Интересно, чем его подкупил дядя Вася? Уж, наверное, не морепродуктами – вряд ли ему по карману такие деликатесы! Не думаю, что у Бонни неожиданно проснулся интерес к моделированию. Наверное, ему просто не хватает суровой мужской дружбы? Он все никак не может забыть своего прежнего хозяина?
Словно прочитав мои мысли, Бонни поднялся, потянулся и зевнул с жуткими утробными подвываниями. Наверное, именно такими звуками наводила ужас на окрестности собака Баскервилей! Затем он, громко цокая когтями, подошел к моей кушетке и положил свою огромную голову рядом с моей. Наверное, этим он хотел сказать, что наша любовь – навсегда.
– Правильно ты сказала, – проговорил дядя Вася, закрывая шкафчик. – Модели я клеил в свободное время. Потому как свободного времени у меня было больше чем достаточно. Но теперь мне будет уже не до моделей…
– А что такое?
– Теперь мы с тобой делом займемся. Разберемся, кто же тебя так подставил с убийством этой Ольги. Оклемалась ты маленько после вчерашнего?
– Ну не то чтобы… – протянула я, – мне бы ванну принять… чашечку кофе…
– Не дури! – строго сказал дядя Вася. – Про то, что вчера с тобой было, забудь! Бывает, жизнь случайно подлянку подбросит, замешает тебя в чужие разборки. В таких случаях первое дело – молчать. Не помню, мол, ничего и не знаю! Спаслась – и ладно, а в себя быстро придешь, у молодых силы легко восстанавливаются, надо только кушать хорошо! Яичницу будешь?
– Что? – переспросила я, не успев отреагировать на неожиданное изменение темы. – А, яичницу? С удовольствием!
Только теперь я почувствовала, до чего проголодалась: ведь у меня не было во рту ни крошки с того момента, как мы вчера с Василием Макаровичем отправились за моими вещами.
Бандиты, разумеется, и не подумали меня покормить, они вообще не собирались оставлять меня в живых, а когда я вечером сюда вернулась, то была настолько измотана, что заснула в ту же секунду, как опустилась на кушетку.
Яичницу дядя Вася жарил на старой электрической плитке. Были у него в гараже и тарелки с отбитыми краями, с полустершейся надписью «Общепит», и алюминиевые погнутые вилки, вместо салфетки он постелил на стол газету.
Яичница была с докторской колбасой.
Яичница была потрясающе вкусная.
Дядя Вася сочувственно посмотрел на меня и положил еще одну порцию. Я справилась с ней в два счета, а он придвинул ко мне большую кружку с крепким чаем и протянул огромный бутерброд с копченым сыром.
На кружке был изображен мультяшный бурундучок – то ли Чип, то ли Дейл.
– Вкусно! – проурчала я с набитым ртом.
– И первым делом нам нужно внимательно осмотреть место преступления! – проговорил дядя Вася, заметив, что мой взгляд стал более осмысленным.
– Что?! – я едва не поперхнулась бутербродом. – Это что – ехать в мой… в наш загородный дом?
– А ты предпочитаешь до самой пенсии бегать от Кудеяровой? Впрочем, Лизавета женщина настырная, она и на пенсии не оставит тебя в покое…
– Мне до пенсии еще далеко, – обиделась я, – вы лучше о своей беспокойтесь…
И тут же пожалела о своих словах. Человек, можно сказать, ко мне со всей душой, а я ему хамлю. А он, между прочим, меня от милиции защитил. Бонни не бросил, а ведь мог его и на улицу вчера выгнать. И неважно, что я после вчерашнего чувствую себя отвратительно и морально, и физически! Хамству не может быть никакого оправдания, говорила, помнится, бабушка, и была права.
– Извините, дядя Вася, – пробормотала я, – это от усталости. Столько всего навалилось…
– Ничего, тезка! – Василий Макарович засуетился. – Это все пройдет! Вот я тебе купил…
И он, смущаясь, протянул мне комплект белья – мужские трусы и майку. Как видно, покупать женское белье никак не мог себя заставить, хорошо хоть размер взял маленький, не на слона!
Я умилилась – надо же, какой дядя Вася внимательный! Бандиты вчера выбросили мешок с моими вещами, хорошо хоть обыскивать не стали, все документы были у меня в кармане. Так что положение мое сейчас в смысле одежды можно охарактеризовать бабушкиной присказкой «гол как сокол». Я вспомнила, сколько вещей осталось в доме бывшего мужа, то есть внаполовину моем доме, и повеселела. Если зря проездим, хоть одежонкой разживусь к зимним холодам!
Василий Макарович не обманул: его старенький «жигуленок» не подвел, не сломался, не заглох на полпути, и мы домчали до места в рекордное время.
До моего загородного дома… я никак не могла привыкнуть к тому, что этот дом уже не мой. Я столько сил и времени вложила в него, а особенно в сад, что продолжала считать его своим.
Впрочем, мы еще посмотрим, чей он на самом деле.
Я вовсе не собиралась складывать руки и без боя отдавать его бывшему мужу…
«Жигуль» остановился перед воротами.
Я выбралась из машины, подошла к калитке.
Справа от нее лежал в траве большой серый камень, покрытый мхом. Под этим камнем я прежде прятала запасной ключ от калитки – чтобы не таскать его в сумочке, ключ был очень большой и занимал много места.
Я засунула руку под камень – и оттуда выскочила возмущенная жаба. Она уставилась на меня, недовольно выпучив глаза, и только что не повертела пальцем у виска.
– Извини… – сказала я смущенно, – я не хотела нарушать твой покой…
К жабам я отношусь хорошо – они поедают садовых вредителей, да и внешне кажутся мне очень симпатичными. В детстве я читала книжку про жабу по имени Серая Звездочка, и с тех пор у меня с ними хорошие отношения.
Жаба отползла в сторону и настороженно следила за мной.
Я снова сунула руку под камень и нащупала там свой ключ.
В средневековых легендах драконы охраняли клады, а мой тайник оберегала жаба…
– Все, – сказала я виновато, – можешь возвращаться, больше я тебя не побеспокою…
В средневековых легендах драконы охраняли клады, а мой тайник оберегала жаба…
– Все, – сказала я виновато, – можешь возвращаться, больше я тебя не побеспокою…
Жаба сделала вид, что не слышит, но как только я отвернулась, тут же сунулась под камень.
Я отперла калитку, вошла в сад и изнутри открыла ворота.
Конечно, можно было оставить машину снаружи, но тогда она может привлечь внимание соседей…
Василий Макарович заехал на участок, заглушил мотор, вылез из машины и подошел к крыльцу.
– А вот как попасть в дом – не знаю, – призналась я. – Муж не разрешал мне прятать ключи под камушком, говорил, что туда первым делом лезет каждый грабитель.
– Ничего страшного, – пробормотал дядя Вася, склонившись над замком. – Ты забыла – я ведь раньше в милиции работал, а там чему только не научишься… тем более замок у вас самый примитивный, открыть его – раз плюнуть…
Он достал из кармана маленький флакончик и брызнул из него в замочную скважину. Затем сунул туда две проволочки, немножко поковырял ими – и замок благополучно открылся.
– Ничего себе! – удивилась я. – Это что – кто угодно может открыть любую дверь?
– Ну, не кто угодно, – скромно проговорил Василий Макарович, переступая порог. – Кое-какие навыки все же нужно иметь… и руки должны расти откуда надо…
– А что за жидкость вы брызнули в замок? Волшебный настой на цветах папоротника, который открывает все замки?
– Это специальный состав, вроде смазки, так и называется – «жидкий ключ». С такой смазкой открыть любой замок гораздо легче. А у вас сигнализации что – нет?
– Ой, есть, конечно! – спохватилась я. – Я и раньше иногда забывала ее отключать, к нам два раза милиция приезжала…
– Сейчас нам это совершенно ни к чему!
Я кинулась к щитку охранной сигнализации и поспешно набрала секретный код.
К счастью, Володька не удосужился его сменить – на пульте загорелась зеленая лампочка.
– Ну, и где же произошло убийство? – задумчиво произнес Василий Макарович, оглядываясь по сторонам.
– На втором этаже, в спальне… – ответила я и вдруг почувствовала, как у меня дрожат колени.
Я не могла идти туда, где убили Ольгу.
Просто не могла заставить себя подняться по лестнице, войти в спальню, где провела столько ночей! В спальню, где совсем недавно лежал обезображенный труп!..
И Василий Макарович, кажется, почувствовал мое состояние.
– Я пойду осмотрю место преступления, – сказал он. – Может, замечу что-нибудь важное. А ты сходи в сад, там оглядись. Вдруг тоже что-то найдешь…
Я понимала, что он меня просто жалеет, но охотно приняла его предложение: так давно я не видела любимый сад, так по нему скучала!
Не сомневаюсь, что там мне сразу станет легче!
Я открыла дверь, спустилась с крыльца и зашагала по дорожке, мощенной плитами неправильной формы.
Помню, как я спорила с мужем о том, какой материал выбрать для мощения дорожек. Он настаивал на фигурной плитке, которую видел в саду у знакомого бизнесмена, а я ему говорила, что натуральный камень гораздо лучше подходит к нашему участку, гораздо естественнее смотрится в ландшафте.
Тогда я еще могла в чем-то его убедить. Впрочем, в том, что касалось сада, он мне обычно уступал.
Я огляделась по сторонам – и чуть не расплакалась. А я-то надеялась, что в этом месте мне станет легче! Да тут инфаркт заработать можно от расстройства!
Во что превратился без меня мой чудный сад!
Газон, который я аккуратно подстригала каждые две недели, зарос густой травой и выглядел теперь, как нестриженый и нечесаный подросток, только что попавший под дождь и потом расчесавший мокрые волосы грязной пятерней. К тому же в посаженной мной канадской траве пробились нахальные местные сорняки – кашка, ромашка, какие-то мелкие сиреневые цветочки и даже – боже мой, только не это! – бич всех садоводов одуванчики! Да от них же теперь никогда не избавиться!
Чтобы немедленно не броситься коршуном на сорняки, пришлось напомнить себе, что я, к сожалению, теперь не у себя дома и в данный момент меня должны волновать более важные вещи, чем прополка газона.
Я тяжко вздохнула и пошла дальше.
Клумба с ранними весенними луковичными выглядела ужасающе. Тюльпаны выкопать в июле никто, конечно, не удосужился, и теперь среди жухлых стеблей нельзя было определить, где какой сорт. Если они не сгнили и проклюнутся весной, то все равно успели переопылиться, и вместо сортовых бутонов получится безобразие.
На большой цветник лучше было не смотреть, чтобы не расстраиваться. Шпорник торчал вверх унылыми голыми палками, синие цветки давно облетели. Золотые шары никто и не подумал подвязать, они повалились на землю. Колокольчики съели улитки, над астрами вились тучи мошек. Одни георгины пыжились, пытаясь доказать всем поблекшим цветам, что они здесь главные, но я-то знала, что гонор их до первых заморозков, которые не за горами.
Герань в вазонах на террасе засохла без полива.
Накаляясь постепенно, как электрическая плита, я шла к розам. Кем же надо быть, чтобы, проживая пять месяцев в загородном доме, даже не полить цветы? Нарочно они решили погубить сад, назло мне? Ну, положим, Володьке и раньше было на все наплевать – лишь бы в доме было комфортно и кормили его вкусно! Но Ольга, судя по всему, собиралась строить свою жизнь с моим муженьком если не навсегда, то надолго, отчего такая ненависть к бессловесным созданиям? Если и розы погибли, я убью эту стерву!
Тут я вспомнила, что Ольгу уже кто-то убил, и – да простит меня Господь! – почувствовала некоторое удовлетворение.
Розы не погибли, но ничем и не порадовали. Листья их поникли, завядшие цветки никто не срезал, и теперь они придавали моим несчастным питомицам очень неприглядный вид. Земля под розами поросла сорняками – крапивой и лебедой, уж эти-то злодейки любят только хорошую землю, абы где расти не станут!
Мне захотелось зареветь – от души, в голос, с причитаниями типа «на кого же вы меня оставили» и «как же я теперь буду без вас».
Нет сомнения, что розы погибнут. Никто не станет засыпать их на зиму сухим торфом и укутывать мешковиной, и они пропадут в первый же мороз. А я без них, конечно, проживу, но все же сейчас мне очень горько, как будто оторвали часть души.
Я обошла их всех: розовую, дивно пахнущую по вечерам, белую с огромными, величиной с блюдце цветами, чайную, темно-красную, плетистую и наконец мою любимую, цветы которой были сиреневыми с голубым отливом, сорт так и назывался – «Голубая луна».
Всюду увядание и запустение, розы тянули ко мне сквозь сорняки искривленные больные ветки, и «Голубая луна» выглядела не лучше, хотя как раз возле нее сорняки отсутствовали. В чем же дело? Я присела и увидела, что земля вокруг куста густо засыпана сухими сосновыми иголками. У меня в сарайчике стоял их целый мешок, для рододендронов, два куста которых росли по ту сторону лужайки, не пойду смотреть на них, чтобы не расстраиваться.
Но какой дурак решил, что розам это полезно? От иголок розе еще хуже станет.
Я покачала головой и вдруг услышала из-за забора негромкий голос:
– Вася! Василиса!
Я обернулась и увидела над забором аккуратные седые кудряшки, а под ними – сморщенную любопытную мордочку Антонины Кузьминичны.
Антонина Кузьминична – мать нашего соседа Анатолия.
Она была простой деревенской женщиной, поэтому не пользовалась никаким авторитетом у домашних. Невестка, стильная современная дама, постоянная посетительница светских тусовок, регулярно давала Анатолию понять, что с трудом терпит его деревенскую мать, которая компрометирует их своим простонародным обликом.
Действительно, Антонина Кузьминична не отличала Гуччи от Армани и Диора от Кардена, не знала, что такое бальзам-кондиционер для волос, и никогда не пользовалась питательными масками для лица.
Она прожила в деревне долгую и трудную жизнь, всегда работала на земле, держала огород и большой сад. В загородном доме у сына невестке Антонины Кузьминичны при слове «огород» едва не стало худо, яблони и груши сажать тоже настрого запретили, и соседка перестроилась на цветы.
То, чего я достигла упорным учением, штудированием книг по садоводству и журналов по ландшафтному дизайну, Антонина Кузьминична знала и умела на подсознательном уровне. Очевидно, много поколений людей, живущих на земле, сделали свое дело.
Она прекрасно разбиралась в садовых растениях, знала, когда и чем нужно подкармливать розы, как укрывать их на зиму, какое удобрение предпочитают клематисы и как приманить на цветы пчел, чтобы они вовремя их опылили.
На этой почве мы с ней и сблизились.
Мы обменивались семенами однолетников и луковицами тюльпанов, осенью старушка давала команду укрывать зимующие цветы – ее ревматизм всегда заранее предупреждал о наступлении холодов. В ответ на это я сообщала ей о растениях все полезное, что вычитывала в Интернете. Общались мы с ней в основном через забор, поскольку Антонине Кузьминичне не позволяли посещать соседей (невестка убедила Анатолия, что деревенская мать его скомпрометирует). Для общения такого рода у нас существовала небольшая щелка в заборе, укрытая кустами, про которую не знал никто, кроме нас с ней. А еще, когда соседка хотела привлечь мое внимание, она взбиралась на прислоненную к забору стремянку – вот как сейчас.