Далия Трускиновская Пустоброд
Сваху Неонилу Игнатьевну принимали достойно – угощение выставили с хозяйского стола. По негласному и очень древнему уговору домовые для таких случаев могли пользоваться хозяйской провизией. Сам домовой дедушка, и впрямь приходившийся невесте дедушкой, Матвей Некрасович, за круглым столом из красивой заморской банки посидел недолго, сам ушел и сына, Гаврилу Матвеевича, увел. Все эти заботы о приданом – бабье дело.
Однако еще накануне, перед приходом свахи, наказал невестке Степаниде непременно посетить местожительство жениха и убедиться, что любимица Маланья Гавриловна будет там как сыр в масле кататься.
Неонила же Игнатьевна заварила такую кашу, что и сама уж была не рада. Она поспорила с другими свахами, что уж ей-то удастся оженить одного из наилучших в городе молодцов, Трифона Орентьевича. А он вступать в супружество что-то не больно желал, да еще его дед от нашествия свах крепко зазнался, одних гонял, других привечал и вообще потерял последнюю совесть.
Заклад был хороший, можно сказать, знаменитый заклад: соперницы-свахи поставили на кон восемнадцать наилучших городских кварталов вместе с обитавшими там невестами и женихами. Выиграй Неонила Игнатьевна – и все эти богатые дома будут ей принадлежать отныне и до веку, век же у домовых долгий, вчетверо, а то и поболее, против человечьего.
А рисковала она не более не менее как своим пребыванием в городе. Если дело кончится крахом – собирай, голубушка, пожитки и ступай куда глаза глядят.
Было над чем поломать голову…
Уже и безместный домовой – печальное зрелище. Он, конечно, может приткнуться и к кому попало, но большинство людей настроено против загадочного подселенца, будут травить и выживать. Того, что домовой принесет удачу и поможет в хозяйстве, они не разумеют. А безместная домовиха, при том, что среди домовых именно по части женского пола недостаток, – совсем уж жалкая картина. Уважения к ней никакого – это до чего же нужно дожиться бабе, чтобы в безместные попасть? Уходить из города, в котором почитай что вся жизнь прошла, скитаться по проселочным дорогам, по заброшенным деревням с заколоченными домами, побираться у автозаправок – тьфу!
Так что погорячилась Неонила Игнатьевна – и теперь сильно беспокоилась о своем дельце. С одной стороны, дед Трифона Орентьевича не говорил ни да, ни нет, а самого жениха она только раза два и сумела сманить с книижных полок, где он пропадал денно и нощно. С другой – Степанида Ермиловна, наученная Матвеем Некрасовичем, а, может, и свахами-соперницами, говорила кислым голоском и хвалилась, что-де дочка у нее нарасхват, и охота отдать замуж поскорее, потому что тогда можно женить сынка, Лукьяна Гаврилыча.
И к решающей встрече Неонила Игнатьевна приготовилась так, что лучше не бывает. И заговоры на удачу прочитала, и заветную ладанку надела, вот только отворить дверь ногой не удалось – не дверь там была, а молния.
Семейству Матвея Некрасовича хозяевами была предоставлена большая дорожная сумка в кладовой, ровесница хозяина, не иначе, с двумя широкими боковыми карманами, которые занимали дети, Маланья и Лукьян. Внутри Степанида Ермиловна обустроилась так, что любо-дорого посмотреть. Да еще к приходу свахи порядок навела. Хозяйская квартира тоже блестела-сверкала – домовиха умела подсказать хозяйке, когда отложить все дела и взяться за уборку, и сама на зубок пробовала все новомодные чистильные средства. Не стыдно было, набивая цену невесте, хоть дюжине свах показать!
То ли заговоры, то ли ладанка – что-то сработало. Старшие, покряхтев, сообщили, что они не против, и тогда Неонила Игнатьевна спросила девицу Маланью Гавриловну. Маланья Гавриловна отвечала, что из родительской воли не выйдет, а только хочет сперва вместе с матерью поглядеть, где ей жить придется.
Тут Неонила Игнатьевна и ахнула беззвучно.
Такого подвоха она не ожидала.
Конечно, у Трифона Орентьевича с хозяйством все в порядке. И можно в любой час гостям его показывать. Но как привести туда двух домових, когда жених еще своего согласия не давал? Это же что получится? Это же получится разборка с криком и визгом!
А визжать домовихи умеют. Этому искусству они с малолетства обучаются. А если допустить, что соперницы следят теперь за каждым шагом Неонилы Игнатьевны, то тут же кто-нибудь и объявится с любопытной рожей и наставленным ухом.
Пообещав, что вот этой же ночью и будет показан женихов дом, Неонила Игнатьевна убралась с миром, но далеко не ушла – тут же, в межэтажных перекрытиях, села и задумалась.
Думала она долго – и так, и сяк, и наперекосяк, а выходило одно – скандал.
Там, в перекрытиях, ее и обнаружил безместный домовой Аникей Киприянович.
Внизу, под лестницей, за батареей парового отопления был угол, куда нога человека не ступала, поди, лет сорок. И у самого пола на стене висели объявления: вон домовой дедушка из сорок пятой квартиры банного искал, сорок пятая была изумительно велика и хозяин додумался установить там сауну. Или вон в семнадцатую квартиру подручный требовался. Аникей Киприянович лишился хорошего хозяина, уехавшего из этого самого дома за границу, с новым не поладил, но дома покидать не стал – знал, что рано или поздно он кому-нибудь пригодится, жил под самой крышей, кормился доброхотством соседей, а занимался исключительно объявлениями: то в ближних домах развешивал, то здешние проверял, то ходил знакомиться.
– Ты что же это, кумушка? – изумился он. – Да этак об тебя споткнешься и ноги переломаешь!
– Ахти мне! – отвечала домовиха. – Ввязалась я сдуру в это дельце, а теперь вижу, что и костей не соберу!..
Аникей Киприянович сваху знал – и знал ее склонность к рискованным затеям.
– Кого с кем на сей раз сосватала, кума? Давай, винись!
Это он имел в виду давнее дельце – прослышала Неонила Игнатьевна, что на окраине-де семейство деревенских домовых обосновалось, а у них на выданье Ульянка. И, не спросясь броду, да бух в воду. Поспешила, полетела предлагать девице Ульянке в женихи Сидора Кузьмича. А как охнула Ульянкина мать, да как взрычал Ульянкин батя, да как вышел к старшим дородный добрый молодец Ульян Панкратьевич – так и вылетела пулей, и неслась наскипидаренным котом среди бела дня по улице!
– Ох, Аникеюшка…
– Ну, ну?
– Ох, Аникеюшка!..
Долго бился безместный домовой, пока вытянул из свахи правду. А как вытянул – поскреб в затылке.
– Хочешь, кума, я тебя научу?
Неонила Игнатьевна уставилась на него с невыразимой надеждой.
– Но с условием, – продолжал Аникей Киприянович. – Я тебе извернуться помогу, а ты мне место хорошее приищи.
– Да слыханное ли дело, чтобы сваха место искала? – удивилась домовиха.
– А коли неслыханное, так тоскуй дальше, я пошел.
Словом, сговорились.
* * *Первым делом поспешили эти заговорщики к дому, где жил Трифон Орентьевич с дедом.
По дороге сваха обстоятельно расписала помощнику, в которой квартире кто из домовых прописался. Эти квартиры им были без надобности – а следовало очень быстро изучить другие, еще домовыми не освоенные. И желательно на том же этаже, лучше всего через стенку от Трифона Орентьевича.
Такая квартира сыскалась. Забравшись туда, Неонила Игнатьевна и Аникей Киприянович прямо онемели. Судя по всему, здешний хозяин зарабатывал бешеные деньги. На стенках пустого места не было – ковры, да картины, да всякие диковины, да горка с фарфором и хрусталем, да шторы оконные чуть ли не из церковной парчи!
– Ну, вот сюда и приведешь, – решил Аникей Киприянович. – Давай, разглядывай, что тут и как, а то опростоволосишься.
– А потом?
– А потом девка будет уже замужем, – резонно отвечал советчик. И то верно – развода у домовых нет.
В назначенную ночь сваха повела невесту с ее матерью смотреть новое местожительство. Вела с трепетом – накануне она опять уламывала Трифона Орентьевича, пока он не сбежал в книжки, а дедушка Мартын Фомич на сей раз был помягче и даже изъявил желание ознакомиться с росписью приданого. Если бы он случайно наткнулся в своем доме на Степаниду Ермиловну и Маланью Гавриловну, если бы понял, что сваха плетет козни, – хрупкое согласие разлетелось бы в мелкие ошметочки.
Шли межэтажными перекрытиями, а сзади на всякий случай крался Аникей Киприянович – мало ли что…
И прав оказался безместный домовой – его помощь-таки потребовалась.
На самых подступах к богатому жилью сваха услышала шаги и замерла. Не могло ж такого быть, чтобы они вдвоем не учуяли в той квартире присутствия домового! И, тем не менее, тот, кто брел навстречу, был именно домовой.
– Кто это? – прошептала Степанида Ермиловна. – Уж не вор ли?
Воровство среди домовых встречается крайне редко, однако бывают недоразумения. Решают их сходкой, и виновник торжества, если только действительно виновник, получает по первое число – могут и ухо откусить. Не сгоряча или со зла, а чтобы все видели, с кем имеют дело.
– Ахти мне! – шепотом же отвечала сваха. – Нишкни, кума, сейчас увидим…
Три домовихи прижались друг к дружке, готовые разразиться бешеным визгом.
Тот, кто вышел им навстречу, вид имел до крайности унылый и жалкий. Так обыкновенно выглядит безместный домовой, пришедший в город издалека, оголодавший, нечесаный и еле волочащий ноги. Сходство усугублялось палкой, о которую он опирался, и не палкой даже, а целым посохом. Да еще тощим узелком за спиной.
Увидев домових, этот странник вздохнул, покачал головой и еще раз вздохнул, хотя полагалось бы какое-никакое приветственное словцо молвить. А тут и Аникей Киприянович подоспел.
– Ты кто таков? – строго спросил безместный домовой бродячего домового.
– Твое какое дело? – уныло огрызнулся тот. – Брожу вот, места себе ищу, да повымерли людишки, все повымерли…
– Как это – людишки повымерли? – чуть ли не хором спросили сваха и ее помощник.
– А кто их разберет? Куда ни глянешь – нет хозяев, дома пустые стоят, в квартирах – один сор, а раньше-то и столы, и стулья, и кровати водились! Куда ни пойду – всюду одно, так и странствую… И вы ступайте, ничего более в мире хорошего нет…
– В своем ли ты уме, дядя? – удивился Аникей Киприянович.
– В своем, в своем! – обнадежил странник. – Вот за версту слышно было, тут квартира знатная (от мотнул башкой, показывая себе за спину, и сваха с ужасом поняла, о которой квартире речь). Сунулся туда, думал, с хозяином полажу. Какое! Ни тебе хозяина, ни обстановки! Как словно перед моим приходом все вынесли!
– А… а жених?.. – спросила изумленная Степанида Ермиловна.
– И с женихом вместе.
– Ахти мне… – прошептала потрясенная сваха и села, потому что ноги больше не держали.
– Ты ври, да не завирайся! – прикрикнул Аникей Киприянович. – Я сам здешний домовой дедушка, знаю, кто приехал, кто уехал! Вон домовихи пришли женихово жилье смотреть, а ты их пугаешь!
– Кабы врал… – тоскливо произнес странник. – Не домовой ты дедушка, а самозванец. Не знаешь, кто в доме живет, а кто съехал. Пусти, побреду далее…
– А ну, пошли вместе! – закричал Аникей Киприянович. – Хочу своими глазами увидеть, как это в богатой квартире вдруг все пропало! Она хоть и не моя, хоть пока и без домового, а твердо знаю – никто оттуда не съезжал! А вы, красавицы, погодите тут.
И поспешил по перекрытиям к вентиляции, а странник, в очередной раз вздохнув, поплелся за ним. И в знатную квартиру они заглянули одновременно.
– Что за притча! – воскликнул безместный домовой.
– Пойдем, я тебе другие комнаты покажу, всюду одно и то же, – предложил странник.
И точно – квартира была пуста, один сор на полу.
– Как же оно стряслось? – сам себя спросил потрясенный Аникей Киприянович. – Не собирались же отсюда съезжать!
– Не собирались, а съехали. И давно. Гляди, и паук вон сдох.
– Как – давно? Что ты врешь? Двух дней не прошло, как я сюда заглядывал!
– Каких тебе двух дней? Тут уж долгие годы никто не жил! А сказывали, квартира богатая, добра много! Врут! Неладное с этим городом творится! Я отсюда прочь пойду, да и ты уходи.
Странник подумал и значительно добавил:
– Пока жив.
– Тьфу на тебя… – совсем растерявшись, сказал Аникей Киприянович. И вслед за тяжко вздыхающим странником побрел к вентиляции.
То, что случилось, никак у него в голове не укладывалось. Сам же видел!..
– Сам же видел… – пробормотал он.
– А трогал? – осведомился странник.
– Не-е…
– Трогать надо. Это тебе отвод глаз был – будто тут богатое житье.
– Кто ж его, отвод глаз, сделал?
– А ты не понял?
– Не-е… – Аникей Киприянович совсем присмирел.
– А кикимора.
– Кто, кикимора? Они ж на деревне!
– В город, видать, подались. Глаза отвести – это они мастерицы. Кроме кикиморы – некому…
Когда домовихи увидели унылую рожу странника и растерянную – Аникея Киприяновича, сваха тоненько взвизгнула «ой!»
– Вот те и ой, – буркнул безместный домовой. – Убираться отсюда надобно. Кикимора завелась, и…
Увидев приоткрывшиеся рты, он решительно заткнул уши, и правильно сделал – домовихи так завизжали в три глотки, что весь дом вздрогнул.
А потом пустились наутек.
Ни о каком осмотре жилья уже не было и речи.
* * *Вражда между кикиморами и домовыми не то чтобы совсем из области преданий, но, скажем так, имеет исторические корни.
Домовые сжились с людьми, называют их хозяевами, блюдут их интересы. Кикиморы же, наоборот, вредят. Все они – старые девки, никому не нужные, и коли одной из десятка посчастливилось, набредя в лесу на холостого и не шибко умного лешего, стать лешачихой, то прочие девять, маясь своим девическим состоянием, копят злобу и пакостят, где только могут. Особенно от них достается молодым хозяйкам – раньше пряжу путали, ткацкий стан разлаживали, молоко заставляли киснуть буквально на глазах, а также метили домашний скот, выстригая шерсть на боках. Иная вредная кикимора могла и девичью косу серпом отхватить, за что изгонялась знающим человеком в лес, на сухую осину, там и висела лет по десять и более, до полного отощания, скуля и воя на ужас всему лесному населению.
Теперь, когда бабы не прядут, не ткут, коров не доят, скота не держат, кикиморы заскучали. Они, устроив себе жилище в печной трубе, хнычут там целыми ночами. Задобрить их сложно – им бы мужика справного, а где его взять? Домовые этих красавиц, понятное дело, гоняют, и даже успешно гоняют. Но попадется кикимора поумнее – может и домового из дому выжить вместе с хозяином…
А, главное, искать в их поступках хоть какую-то логику – безнадежное дело.
Вот поэтому ни Аникей Киприянович, ни Неонила Игнатьевна, ни невестина мать с невестой даже не задумались, какой прок кикиморе в этом отводе глаз. Шкодит – и точка.
И Неонила Игнатьевна даже вздохнула с облегчением – свахи-соперницы, узнав про вмешательство кикиморы, наверняка отнесутся к делу с пониманием и отменят битье об заклад. Даже с определенной бабьей радостью отменят – все они обломали зубы об Трифона Орентьевича с его дедом, так что проказы кикиморы были бы неплохим наказанием для несговорчивого жениха! И даже слушок пустить можно – что жених-де уже кикиморой попорченный! Недоглядел деде – а они и того!
А вот Маланья Гавриловна, которую мать чуть ли не в охапке вытащила из заколдованного дома, призадумалась.
Она была девицей на выданье, а ничего домовихе так не хочется, как замуж. Опять же, девок у домовых мало, выбор женихов препорядочный, за кого попало девку не отдадут, и Малаша уже настроилась на лучшего в городе жениха.
Она еще не любила его – должна была полюбить при встрече. Однако уже видела в нем мужа. И то, что Трифон Орентьевич попал в беду, ее огорчило.
Пока сваха со Степанидой Ермиловной ахали, охали, причитали да клялись, что ноги их в этом доме больше не будет, а Аникей Киприянович благоразумно смылся, Малаша тихонько подошла к страннику. Тому, видать, было все равно, куда направить стопы, раз он без всякого движения стоял неподалеку от галдящих домових.
– А что, дедушка, – почтительно обратилась она, – кикимора только глаза домовым отводит, или чего похуже может натворить?
– Домовым? – уточнил унылый странник.
– Домовым.
– А не ведаю. Сейчас нам вот глаза отвела, а потом, может, дымоход заткнет, с нее станется.
Даже не задумавшись, откуда бы в доме с центральным отоплением взяться дымоходу, юная домовиха продолжала расспросы.
– Что же этот Мартын Фомич от кикиморы избавиться не может? Ведь к ним ни одна невеста не пойдет, коли там кикимора угнездилась.
– А кто его разберет…
– А ты не слыхал ли, дедушка, как ее извести? Может, наговор прочитать надо? Или можжевеловым дымом покурить?
– Почем я знаю!
Малаша задумалась.
– Послушай, дедушка! А какая она из себя? Большая, маленькая?
Странник поскреб в затылке.
– Разные, поди, бывают, – уклончиво отвечал он. – Я вот одну видывал – так с тебя ростом, пожалуй, была. Такая неприбранная, простоволосая.
– С меня? – и тут Малашенька, невольно поправив на голове платочек, крепко задумалась.
О том, что все кикиморы – старые девки, она знала. Так не пакостит ли здешняя, чтобы хорошую невесту от Трифона Орентьевича отвадить да самой за него замуж пойти?
– А лицом какова?
– Уймись, девка. Я на ее рожу не смотрел, – уже не очень вежливо отвечал странник.
И Малаша поняла, что кикимора, возможно, даже попригляднее домовихи будет. А что старая девка – так это потому, что их много развелось.
О том, кто и для чего рожает кикимор в таком количестве, вмиг ставшая ревнивицей Малаша даже не задумалась.
Она вспомнила, как нахваливала жениха Неонила Игнатьевна, и увидела его перед собой как живого – красавчика писаного, собой крепенького и нравом приятного.