И она полетела.
Полетела искать тело, которое бросило ее.
Но не успела она пролететь и десятка метров, как чуть не столкнулась с летящей ей навстречу душой — тревожной и огорченной.
— Ах, Господи, — сказала Тревожная Душа, еле успев затормозить своими нежными прозрачными крылышками, избегая столкновения. — Милочка, вы не видели здесь тела мужчины, доброго такого, интеллигентного, задумчивого, очень приятной наружности, в очках…
И, увидев, как Брошенная Душа отрицательно покачала крылышками, Тревожная Душа, еще более тревожно и как-то театрально-трагично, заламывая крылышки, продекламировала:
— Ну что же делать! Что делать! Ведь он пропадет без меня…
И, вибрируя крылышками на месте, быстро, трагичным шепотом стала рассказывать Брошенной Душе:
— Представляете, уже неделю ищу его — и найти не могу… Уже неделю как он потерялся и бродит где-то без меня, неприкаянный, бездушный — и кто знает, что он мог за это время натворить, в кого он мог превратиться, он, которого всегда все ставили в пример как доброго, душевного человека… Нет, ну надо же, как я могла его потерять…
— «Как я могла его потерять!» — как бы передразнивая ее, проговорила пролетающая мимо душа. — Как я могла его потерять! — повторила она, затормозив, и вся интонация ее говорила о возмущении и несогласии с такой формулировкой. — Да разве же это ты его потеряла? — сказала Возмущенная Душа. — Да разве это мы, души, их теряем?… — Она произнесла эту фразу так, как будто сама формулировка была какой-то дикостью! — Да мы, души, для того и созданы, чтобы быть с ними всегда, и помогать им, и советовать. И путь им указывать, чтобы жили они в согласии с собой, и с миром, и с другими людьми. Мы — это то, что они и есть на самом деле, — Божественный свет и Божественная любовь. Мы сами никогда их не бросаем, мы с ними до самой последней их секунды…
Возмущенная Душа остановилась на мгновение для того, чтобы перевести дух, и продолжила:
— Это не мы их — это они нас теряют! — провозгласила она. И сказала это так гневно, так громко и возмущенно, что привлекла внимание нескольких пролетающих мимо душ, и вот уже вокруг них сформировалась целая стайка нежных и прозрачных душ, вибрировавших крылышками.
И Возмущенная Душа, оглядев собравшихся, тоном лектора, привыкшего выступать на публике, продолжила:
— Это не мы — это они нас теряют!.. И все почему? — спросила она у собравшихся душ и сама себе ответила: — Потому что живут в гонке. Потому что все спешат, все торопятся. Не осознают, что делают и как живут…
Она сделала паузу, и продолжила значительно и все так же возмущенно:
— Ведь как живут эти неосознанные тела? — сказала она, и в самой интонации, с которой она сказала это, слышались горечь и все то же возмущение. — Утром звенит будильник — они по нему рукой шарахают, вскакивают с постели — и бегом. На кухню — бегом, чтобы чайник поставить. В ванную — бегом. Бутерброд на бегу заглатывают. Одеваются на бегу. Из квартиры — бегом. Только что вот тело было в квартире — бац, и нет его, только входная дверь хлопнула. И душа, бедная, даже еще проснуться не успела, а тела уже нет. Вот и мечется душа в запертой квартире, а тело — без души бегает где-то по жизни, без души на работе дела делает, без души общается, без души отношения строит, без души любит. А как можно любить без души? Как вообще можно жить без души?…
Души не отвечали, только крылышками грустно как-то подрагивали, да вздыхали — потому что правда была в словах Возмущенной Души.
А она продолжала уже грустно, как будто растеряла все свое возмущение от такой неосознанности людей:
— И ведь главное, — бегают, бегают тела — и все бессмысленно. Потому что некогда им остановиться и понять, куда надо бежать? К кому? Что делать? Чего не делать? С кем общаться? А кого и на порог своей жизни не пускать, потому что бездушный он, и только разрушать все может на своем пути…
— Бегают они и бегают, — продолжала она уже совсем печально, и даже две слезинки выкатились из ее глаз и капнули куда-то вниз, далеко, на землю — и все у них получается не так, и всем они недовольны: и собой недовольны, и жизнью недовольны… А как же можно быть довольным жизнью, когда живешь ты без души? Как можно быть довольным, когда живешь ты без любви, и сердце твое закрыто…
И еще несколько слезинок скатились из ее глаз и капнули на землю, а за ней заплакали и другие души. Плакали они и плакали, и слезы их капали, и вот уже тела, там внизу, суетливо спешащие, бегущие по жизни неведомо куда и зачем, тревожно стали поднимать кверху лица, всматриваясь в небо, доставать зонтики, и послышался издалека нервный женский голос:
— Что за напасть — опять дождь…
И мужской голос возмущенно сказал:
— Ну что такое творится с погодой?! Каждый день дожди…
Души молчали, только с печалью, с жалостью и любовью смотрели на неприкаянные, бездушные, мертвые какие-то тела — и плакали.
— И ведь главное — сколько их? — смахнув слезы, с грустью в голосе спросила Возмущенная Душа, которая уже перестала быть возмущенной.
И все души, как будто сговорившись, посмотрели вниз, туда, где под ними расстилался огромный город — и улицы этого города были наполнены суетливыми, нервными, спешащими людьми. И лица людей были озабоченными. И взгляды — напряженными и недружелюбными. И не было света на этих лицах…
— Их — миллионы… — прошептала какая-то душа…
— Миллиарды, — поправила ее другая душа…
— Нет им числа, — совсем уже печально сказала бывшая Возмущенная Душа. И вздохнула она глубоко, как бы принимая этот печальный факт, и продолжила опять, обращаясь к слушающим ее душам, как лектор к студентам: — И ведь что интересно: как получается, что души теряются… Души-то, неопытные особенно, они — как собаки. Ведь если у собаки хозяин потеряется, она обязательно его искать будет. Будет бегать, и принюхиваться, и искать его в толпе, пока не отыщет. Так и души потерянные не могут усидеть на месте, и вылетают в жизнь, на улицу, и стараются найти свое тело, чтобы остановить его, успокоить его, подсказать ему его путь. Вернуть ему самого себя, наполнить его любовью… И вот тут-то они и теряются окончательно…
— Как вы все это правильно говорите, — произнесла молчавшая до сих пор душа, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы понять, какая она скромная и застенчивая. Такая душа ни за что бы не вступила в разговор, если бы он ее так не задел.
— Как вы все это правильно говорите… — скромно и в то же время горячо сказала Застенчивая Душа. — Я вот так и потерялась. И, наверное, — грустно добавила она, — окончательно…
— Мое тело вот так же убежало… Вскочило — и убежало, а я бросилась за ним — как же тело может без души жить… Полетела я за ним, да разве его в такой толпе найдешь, когда вокруг одни бездушные — и над ними — рой душ… И все потерянные. И все стараются найти свое тело…
Застенчивая Душа замолчала и посмотрела вниз. И все души, не сговариваясь, опять посмотрели туда, вниз, на толпы тел, бездушных и суетливых, и на стайки, целые рои душ, пытавшихся найти свое тело, или даже уже и не пытавшихся его найти, просто сидевших на ветках и на карнизах домов.
— Душераздирающее зрелище, — прошептала одна из душ, и поток слезинок после этих слов усилился.
— Эх, — грустно произнесла Грустная Душа, сидевшая молчком на карнизе крыши и слушавшая весь этот разговор издалека, — сколько раз я вот так терялась — и сколько раз по ошибке не в свое тело вселялась… Летишь вот так, летишь за ним, вроде — находишь, войдешь в него, начинаешь уже устраиваться, успокаиваться, и вдруг чувствуешь — не то это тело, и оно чувствует — что-то с ним не так. И человек, в чье тело ты вошла, просто сам не свой. А будешь тут сам не свой, когда свою душу потерял, и в тебя другая, чужая душа вошла…
— А я сколько раз ошибалась… — нежным голосом произнесла нежная и тонкая, светящаяся каким-то необычно нежным свечением, душа. — Ведь они, тела эти, еще моду взяли — краситься, да так, что собственная душа узнать не может. Так себя иной раз размалюют, мама дорогая, никогда не скажешь, что в этом теле такая нежная и чувствительная душа живет… — Нежная Душа замолчала и добавила грустно: — Вот и ошибаешься, или просто его не узнаешь. И бродит оно где-то, размалеванное и неприкаянное, и все его принимают не за того, кто оно есть, потому что встречают-то по окраске, по одежке, в душу-то никто не заглядывает. Да и куда заглядывать, когда вместо души — пустота…
Души замолчали. Слышно было только нежное жужжание их крылышек да отдельные легкие вздохи, печальные и быстрые…
Только и слышалось:
— Ах…
— Ах…
— Ах…
— А я вам вот что скажу, — авторитетно заявила душа, по которой было видно, что все-то она уже в жизни пережила, все испытала. — Первое правило: если потерялась — не мельтеши, нечего, как собаке, бегать и искать потерянное тело. Сиди на том месте, где потерялась, — так шансы найти свое тело возрастают…
Души замолчали. Слышно было только нежное жужжание их крылышек да отдельные легкие вздохи, печальные и быстрые…
Только и слышалось:
— Ах…
— Ах…
— Ах…
— А я вам вот что скажу, — авторитетно заявила душа, по которой было видно, что все-то она уже в жизни пережила, все испытала. — Первое правило: если потерялась — не мельтеши, нечего, как собаке, бегать и искать потерянное тело. Сиди на том месте, где потерялась, — так шансы найти свое тело возрастают…
Опытная Душа замолчала, как бы призывая слушающих ее душ внимательнее прислушаться к ее мудрым советам.
— Я по неопытности раньше тоже все летала, все искала свое тело, которое так и норовило без души из дома убежать. А потом поняла: пусть бегает без души, если ему так хочется. Пусть живет без души. Пусть бегает, суетится, какие-то роли играет, какие-то мертвые слова произносит. Пусть живет с закрытым сердцем — нелюбящее и одинокое. А я его дома подожду. Ведь рано или поздно оно домой все равно примчится. И будет ему со мной душевно, тепло. Хоть дома оно нормальным, живым человеком будет…
Души слушали Опытную Душу внимательно, с уважением к ее опытности. Только Застенчивая Душа скромно как-то, как бы стесняясь самого своего вопроса, спросила все же тихим голосом:
— А что же вы сейчас не со своим телом?
Опытная Душа смутилась. И, казалось, даже покраснела немного. И сказала как-то приглушенно:
— Не вернулось оно однажды домой… — И добавила, совсем уже смутившись: — Посадили его в тюрьму… Убило оно кого-то…
И вздохнула Опытная Душа, как бы сама удивляясь, как ее замечательный опыт и правило «жди — где потерялась», — не сработали.
А Брошенная Душа, взволнованная всеми этими разговорами, сказала то, что давно уже хотела сказать:
— А я вот не потерялась. От меня отказались. Меня — бросили…
— Это бывает, — произнесла Опытная Душа. И души согласно замахали крылышками, подтверждая, что это очень распространенное явление. — Это очень часто бывает, когда молодые, живые, любящие люди — встречаются с бездушными телами с закрытыми сердцами. И после встречи этой еще недавно живые и душевные люди тоже закрывают свои сердца. Отказываются от своих чувств, от любви, становятся бездушными, мертвыми…
— Так что же делать-то?… Что — делать?… — даже не сказала — почти закричала Брошенная Душа.
И души, посмотрев на нее с удивлением, затрепетали крылышками и заговорили наперебой:
— Ждать — что же еще делать…
— Искать — что же еще остается…
— Да ничего не делать — понадобимся им, телам этим, сами о нас вспомнят…
— Но как же, как же это, — не унималась Брошенная Душа, — как же так, — как же оно, тело это, будет жить без меня?… Как же так можно — без души?… Как же можно — без любви?… Ведь она же пропадет без меня, девочка моя…
— Про-па-дееет… — протянула одна из душ. — Да никуда она не пропадет, будет жить, как все, как все эти тела бездушные, мертвые живут…
И она посмотрела вниз, и Брошенная Душа тоже посмотрела вниз, где бездушные эти тела ходили, что-то жевали, что-то покупали, тащили с бездушными лицами своих детей, которых завели без души и растили — без души…
— Не пропадет… — повторила все та же душа… — Такие не пропадают… Такие где хочешь выживут…
Но Брошенную Душу это все не только не успокоило — возмутило, испугало, привело в состояние возбуждения.
— Полетела я, — сказала она. — Не могу я так. Надо мне девочку свою найти. Надо спасать мою девочку. Не хочу я, чтобы бездушной она была. Не хочу, чтобы она с закрытым сердцем, без любви жила. Не хочу, чтобы, как эти, — она посмотрела вниз и произнесла осторожно, как бы боясь заразиться от самого слова, — «мертвецы» жила…
И полетела душа дальше. Полетела, опускаясь низко, чтобы успевать рассматривать встречавшиеся ей тела, чтобы девочку свою увидеть, не пропустить…
И встречаясь с пролетающими душами, расспрашивала их — не видели ли они ее девочку…
И отрицательно отвечала на их вопросы:
— А вы не встречали здесь тело женщины — уставшее такое, замотанное, вечно спешащее…
— Вы не видели тела мальчика, такого хорошенького мальчика, еще вчера мы были вместе, а сегодня обиделся он на весь мир — и стал холодным и бездушным…
— Тело молодой женщины я потеряла… Яркое такое, привлекательное тело… Ох, как же тяжело ему будет жить без души…
…Она спустилась очень низко — чтобы не упустить, заметить тело своей девочки. Она летала почти над головами людей и поражалась, как мало было среди них действительно светлых и живых, с ясными, открытыми глазами, с хорошими, сияющими лицами. Как отдельные островки света были эти живые лица, живые люди. И одного взгляда на них было достаточно, чтобы увидеть, — с ними, с этими людьми все в порядке. Живут они в согласии с собой, в любви и радости. И душа у них поет. Потому что душа — она всегда поет, когда на месте.
Но таких, живых были единицы. В массе тела были темны, напряжены и замкнуты. И глаза их были тусклы. Как у мертвецов.
Там, внизу, пока Брошенная Душа летала, она видела, как живут эти бездушные, мертвые люди.
Она увидела, как ссорятся, бестолково и упрямо, не уступая друг другу, взрослая женщина со своей пожилой матерью. Ссорятся просто потому, что не хотят слышать друг друга, не хотят уступать, и нет в их сердцах принятия и любви.
— А я тебе говорила — возьми коричневую сумку, — говорила женщина матери ровным каким-то бездушным голосом. — А ты уперлась — пакет возьму, пакет…
— Потому что мне в пакете удобнее нести, — говорила мать дочери тусклым голосом, видно было, что давно они уже так друг с другом разговаривают, как роботы, каждый из которых остается в своей программе.
— А коричневая сумка удобнее и вместительнее, — так же равнодушно, просто чтобы что-то сказать, говорила женщина…
— Зато пакет легче…
— А сумка прочнее…
— Зато в пакет больше влезает…
— А сумку нести удобнее…
И Брошенная Душа помчалась дальше, удивленная бессмысленным этим, безжизненным разговором. Испуганная тем, что ни в одной из этих женщин не было любви и принятия. И — доброты. И — душевности. И были они, как зомби. Правильные, упертые в свою правоту — и бездушные.
А дальше… Молодая девушка, чем-то похожая на ее девочку, шла с заносчивым видом впереди, а за ней, еле успевая на нетвердых еще ножках, шла малюсенькая, вся в белых кудряшках, как ангелочек, девочка и плакала отчаянно, как могут плакать в своем горе только брошенные дети с открытыми сердцами. И недовольная ее мама, с мертвым каким-то, застывшим, жестким выражением лица, говорила ей, даже не оборачиваясь:
— Иди, иди, нечего орать… Разоралась она… Сейчас по заднице надаю — не так заорешь…
И Брошенная Душа помчалась дальше от этой такой еще молодой, но уже мертвой и бездушной матери. И страшно ей было, — что мать такая молодая — и уже мертвая. И страшно ей было за маленькую, в белых кудряшках девочку, которая уж точно — скоро тоже станет мертвой и бесчувственной. И нелюбящей. И выбросит свою душу за ненадобностью.
А дальше… Целая группа парней и девушек сидели в сквере на скамейках, забравшись на них прямо с ногами, и пили пиво. И пили они его много и тупо и бессмысленно как-то, перебрасываясь какими-то пустыми фразами:
— Ну, а он?…
— А он говорит…
— А ты чего?…
— А я ему говорю…
— Ну, дела…
— А он?…
— А он говорит…
— А ты?…
— А я ему говорю…
— Ну, дела…
И не было в их разговорах ни интереса, ни души, ни человеческого общения. Так — наливались пивом от нечего делать. И было их таких — много. Там и тут, вдоль аллеи, сидели или стояли эти пивные группы. И безжизненные свои разговоры вели. И где-то слышался смех, где-то — ругательства. И не было в этом света. Не было никакой души. И никакого смысла.
А душа летела дальше.
И нигде, нигде не видела, не находила своей девочки…
…Брошенная Душа все летала и летала, и устала летать. И крылышки ее уже устали порхать.
Она опустилась на карниз станции метро, на которой роились, жужжали — только ветерок ходил от их прозрачных крылышек — сотни, тысячи душ… Здесь собирались потерянные и брошенные души в надежде увидеть, найти свое тело, возвращающееся с работы.
И слышалось только:
— Не ваше это тело пошло — вы говорили, ищете мужчину, потерянного такого, холодного…
— Нет, не мой это мужчина… — сказала Душа, Ищущая Тело Потерянного Холодного Мужчины. — Мой был стройный, подтянутый, здоровый образ жизни вел, по утрам бегал… А этот распущенный какой-то, с брюшком…
— Здоровый образ жизни, — строгим голосом сказала Категоричная Душа, сидящая выше всех и осматривающая все с высоты своего положения. — Это они когда с душой живут в согласии — тогда здоровый образ жизни ведут. А когда душа не на месте, тут же начинают пить, курить, обжираться… Здоровое питание — это когда они с душами советуются, а если жить без души, то можно и жрать что попало, и срать, где попало…