– Метро далеко отсюда?
– Три минуты тихим шагом до «Сокольников». Но метро откроется через два часа. Куда поедешь?
– На вокзал. Билет вчерашний пропал, куплю новый. А ты?
– Поймаю такси, мне недалеко.
– Давай провожу? Все равно время есть.
– Ну, если все равно и время есть…
Они шли по Стромынке, подтрунивая друг над другом. Проще говоря, флиртуя. Ночь была прекрасной: летней, теплой, с запахом зелени, который источала даже чахлая городская растительность. Редкие автомобили, проносящиеся мимо, не отравляли своими выхлопными газами веселый ночной дух.
Улица Стромынка переходила в мост над Яузой. На середине моста Эд неожиданно затормозил.
– Аня! – сказал он тревожно.
– Что?
– Сейчас будет авария.
И тут они увидели, как мчащаяся под ними по набережной машина вильнула в сторону, к ограждению, которое уберегло автомобиль от падения в реку. Машина пропахала ограждение, сбивая его, как деревянный штакетник, наконец остановилась.
Эд и Аня замерли, облегченно вздохнули, когда увидели, что водитель не пострадал, выбрался через пассажирскую дверь.
– Как ты догадался? – тихо спросила Аня.
– Не знаю, – так же тихо и растерянно ответил Эд. – Вдруг картинка перед глазами. Может, это яд так странно подействовал?
– Ну и ну! – поразилась Аня.
– Сам в шоке.
– А еще что-нибудь видишь? – спросила Аня, когда сошли с моста.
– Да. Какая-то женщина пожилая, звонит тебе давно, сильно тревожится.
– Бабушка! – хлопнула себя по лбу Аня. – Я не выходила на вечернюю связь. Дай, пожалуйста, телефон!
Сначала бабушка только радовалась, что Аня жива-здорова, потом говорила, что внучка ее в могилу сведет, подозрительно спрашивала, что за шумы (автомобиль проезжал) и где вообще Анна находится? Дома, конечно, врала Аня, это телевизор работает. Устала, пришла домой, уснула в кресле перед телевизором, извини, пожалуйста, ложись спать, не волнуйся, больше не буду забывать звонить и вовремя заряжать телефон.
– Бабушка увидит незнакомый номер, – предостерег Эд, когда Аня закончила разговор.
– Она не настолько продвинутый пользователь, чтобы отслеживать чужие номера. Слушай, а сейчас что-нибудь видишь?
– Ага. Метро… Погоди, сосредоточусь. – Эд закрыл глаза. – Метро «Сокольники», а рядом… кафе работает… что-то китайское, нет, японское.
– Там «Якитория», – подтвердила Аня. – Но она не может работать в четыре часа ночи!
– Точно работает, – сильнее зажмурился Эд, – вот табличка… с одиннадцати до шести открыта. – Слушай, давай поймаем машину, рванем туда, перекусим?
– Давай! – автоматически согласилась Аня, пораженная вдруг открывшимися способностями Эда.
Они перешли на другую сторону, чтобы ехать туда, откуда только что пришли. Эд снова продемонстрировал чудеса: сказал, что сейчас из-за угла выйдет дядька с собакой, и тот действительно вышел. Полусонный, бурчащий, ругающий своего пса, поджавшего хвост, за то, что наелся какой-то дряни, и теперь его несет.
Про три машины Эд сказал, что не остановятся, а про четвертую – это наша. Автомобиль остановился, взял их, довез до Сокольников. В «Якитории» чудеса продолжались: Эд предсказал, что официантка уронит поднос и что он, Эд, сейчас получит эсэмэску. Тут же пиликнул телефон: пришла эсэмэска. У официантки с подноса посыпались на пол тарелки.
– Ты стал экстрасенсом! – с восхищением, замешанном на испуге, сказала Аня.
– Зачем мне это нужно?! – скривился Эд, макая суши в блюдце с соевым соусом. – Не хочу быть экстрасенсом! Может, когда яд рассосется, пройдет? – с надеждой спросил он.
– Что ты! Это же здорово – все наперед знать. Скажи, а зачет по римскому праву я сдам? Какой вопрос мне попадется?
– Сейчас, – вытер Эд рот салфеткой и зажмурился. – Нет, подучить надо, с сегодняшним уровнем знаний тебе зачет не светит.
– Так я и знала, – вздохнула Аня.
Они прощались у метро, ехать им в противоположные стороны. Эд предложил переписываться. Аня быстро согласилась, мол, интересно, как его вдруг открывшиеся способности будут дальше развиваться.
В выходные, когда Аня приехала на дачу, бабушка сразу заметила перемены во внучке:
– Новый ухажер?
– Нет, просто познакомилась с необыкновенным человеком.
– Сразу-таки необыкновенным?
– Да! Он, бабушка, экстрасенс. Его укусила гадюка, и появился дар, он живет в Костроме.
– Кто, дар?
– Нет, молодой человек, экстрасенс.
– Только экстрасенса из Костромы нам не хватало! Задурил тебе голову! Гадюка его укусила!
– Да, я сама видела! В «Новом континенте», я туда зашла хлеба купить. После занятий, уже поздно было, – оправдывалась Аня.
– Ты как питаешься? – насторожилась бабушка.
– Я хорошо питаюсь, в обеденный перерыв ходим в столовую, а вечером бу… булки с твоим вареньем, чай пью.
– Ну-ну, – подозрительно прищурилась бабушка.
– Что ты «нукаешь»? Я тебе говорю, что в супермаркете человека гадюка укусила!
– Это-то меня как раз не удивляет.
Бабушка настойчиво советовала выбросить из головы укушенного экстрасенса. Но Аня не послушалась, и они переписывались и перезванивались с Эдом почти месяц. Главным образом обсуждали чудесный дар, который у Эда нисколько не растворился после того, как видимые последствия укуса гадюки прошли.
В какой-то момент Аня поделилась своими страхами: неприятно представить, что ты в любую минуту можешь видеть, чем я занимаюсь. Но Эд успокоил: его ясновидение территориально ограничивалось сотней километров вокруг Костромы. И вообще подарок небес его не радовал, напротив. Лишние способности прибавляли лишние хлопоты, приводили к ситуациям анекдотическим, которые Эд остроумно описывал.
Эд собирался приехать в Москву, они договаривались о встрече, бабушка подслушала – телефонный разговор происходил на даче.
– Никуда я тебя не отпущу! – решительно заявила бабуля. – Неизвестно, в какие извращения тебя втянет этот колдун!
Они поспорили, Аня всплакнула, пригрозила убежать, бабушка легла на диван, схватилась за сердце, скорбным голосом попросила валерьянки. В итоге пришли к компромиссу: Эд приезжает на дачу, бабушка сама посмотрит на это чудо природы.
– Моя бабушка, Татьяна Владимировна, – представила Аня. – Эд.
– Эд что? – не поняла бабушка.
– Эд – сокращенно от Эдуард, – пояснил Эд.
– Ну-ну, сокращенно.
Последнее слово бабушка произнесла с явным осуждением, но обедать пригласила. За столом бабушка вела себя прилично: вспоминала, как тридцать лет назад побывала в Костроме, подкладывала Эду в тарелку добавочные котлеты. Но Аня рано радовалась бабушкиному мирному настроению.
Когда закончили обедать, выпили компот из черной и красной смородины, бабушка взяла слово:
– Ну, вот что, молодой человек, сокращенно Эд! Вы моей внучке не подходите. Хватит нам ее мамаши, которая родила Анну неизвестно от кого.
– Бабушка! – воскликнула Аня.
– Что бабушка? Еще тот экстрасенс был. А теперь моя доченька, Анина мамочка, за вторым мужем который год по северам мотается. И хоть бы денег зарабатывали, куда там! Голь перекатная.
– У моей мамы тоже второй муж, мой отчим, – вставил Эд.
– Ну-ну, хорошая наследственность, – язвительно фыркнула бабушка.
У бабушки была привычка говорить «ну-ну» – с осудительной интонацией.
– Я тебя прошу! – чуть не плакала Аня.
– Заткнись! – велела бабушка. – Отправляйтесь-ка, юноша, отсюда подальше. В цирке выступайте, по телевидению, там приветствуются мракобесы. А нам это не нужно! Про Анну забудьте.
– Я сама решу, – начала Анна.
– Через мой труп решишь, – отрезала бабушка.
Эд неожиданно рассмеялся:
– Татьяна Владимировна! Честно говоря, никаких особых способностей у меня нет.
– Как нет? – поразилась Аня.
– Увы.
– Но ты же предсказывал, я сама видела! Та авария!
– Кретин на «Вольво», наверное, пьяный, несколько раз мимо нас промчался, круги нарезал, при повороте на набережную неизбежно должен был врезаться в ограждение.
– А мужик с собакой?
– Я увидел его издалека и рассчитал, что он появится из-за угла.
– Ты предсказал, что бабушка мне звонит, беспокоится!
– Естественно. Что тут чрезвычайного?
– Откуда знал, что я живу с бабушкой?
– Ты сама обмолвилась, когда мы в больнице сидели.
– Машина! Остановилась та, на которую ты же и указал.
– Первые были иномарками, на них редко бомбят. А на «Жигулях» – скорей всего.
– «Якитория»?
– Бывал там несколько раз.
– Официантка поднос уронила.
– Конечно, она как сомнамбула передвигалась.
– Ты почувствовал, что тебе придет эсэмэска.
– От друга, у него такой фан – слать под утро эсэмэски: «Если кто не спит, приходите пиво пить».
– Китаец Фан? – спросила Татьяна Владимировна. – Пьющий китаец?
– Фан – это «развлечение», что-то вроде забавы по-английски, – вежливо объяснил Эд.
– Но ты… ты, – заикалась от возмущения Аня, – целый месяц писал мне про свои видения!
– Прикалывался.
– Что делал? – снова уточнила Татьяна Владимировна.
– Шутил.
– Он шутил! – вскочила Аня. – Шутил! Прикалывался! Знаешь что?
– Что?
– Иди ты, куда тебя моя бабушка послала!
Аня выскочила из дома, Эд рванулся следом, но бабушка его удержала:
– Сиди! Пусть перебесится. Значит, живешь в Костроме, хороший город. А работаешь где?
Татьяна Владимировна получила всю необходимую информацию, выпытала биографию, узнала про материальную обеспеченность, состав семьи, приверженность дурным привычкам, вроде выпивки. Во время допроса Эд несколько раз пытался улизнуть, но Татьяна Владимировна справедливо говорила ему, мол, «Аня сейчас на взводе, остыть ей надо, а то наговорит тебе сорок бочек арестантов», и спрашивала про наследственные болезни, не страдает ли кто из родни.
Полученной информацией бабушка осталась довольна, сменила гнев на милость, отпустила Эда, который побежал объясняться с Анютой. Бабушка открыла окно, чтобы подслушать, но слов в быстрой визгливо-возмущенной речи внучки было не разобрать, как и в басовитых «бу-бу-бу» Эда. Только и услышала его восклицание: «Как экстрасенс я тебе интересен, а как нормальный человек нет?!»
Бабушка, улыбаясь, мыла посуду.
– Чисто Шурик, – сказала она вслух.
Вспомнила гайдаевский фильм про приключения Шурика. Там студенты тоже в ясновидящих играли. А закончилось все поцелуями. В жизни, как и в кино, у молодежи все заканчивается одинаково.
2010 г.
Стоянка запрещена
По дороге домой, в девятом часу вечера, Николай остановился, чтобы купить сигареты. Киоскерша заявила, что сдачу с сотни может дать только мелочью, и долго ее отсчитывала. Николай сгреб монеты и оглянулся – его машины не было. Две минуты назад стояла с включенным мотором, а сейчас испарилась. Вот она была, и нету. Николай вертел головой, точно его «форд» мог самостоятельно отъехать на десять метров в сторону. Машину угнали вместе с портфелем, где находились важные служебные документы и ключи от квартиры, с висящим на подголовнике пассажирского сиденья пиджаком, в карманах которого лежали паспорт и бумажник с банковскими карточками, а также сотовый телефон.
Покрутившись на месте, похлопав глазами, Николай почувствовал себя голым и беспомощным, как только что родившийся младенец. Две минуты назад Николай был уверенным и успешным бизнесменом средней руки, а отняли у него тачку, деньги, телефон, документы – мгновенно превратился в растерянного неудачника. Страшно было представить, какие последствия повлечет утеря документов, сколько хлопот предстоит, чтобы получить новый паспорт, а потом таскаться с ним, переоформляя счета в банке, уставные документы фирмы… Тихий ужас, он же – идиотизм: потеряешь уйму времени и нервов, чтобы из букашки стать человеком с бумажкой. Откуда это? Детская присказка: без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек. Николай смеялся, услышав это от восьмилетней дочери, которая своим куклам «паспорта» выписывала. Уже и дети в бюрократов играют. Более всего жаль машину, за которую, кстати, еще по кредиту не расплатился.
– Пока вы сдачу отсчитывали, – вернулся Николай к киоскерше, – у меня машину угнали.
– Да? – с интересом спросила она и тут ощетинилась: – Я-то при чем?
– При том! Где здесь милиция?
Два с лишним часа, которые он провел в отделении милиции, лучше вычеркнуть из памяти, потому что помнить об унижениях вредно для психики. По идее правоохранительные органы существуют, чтобы преступления, над нами совершенные, раскрывать, а чувствуешь себя просителем, который Христа ради милостыню просит-вымаливает. И усталые стражи порядка шпыняют тебя от одного сотрудника к другому, заставляют подолгу ждать аудиенции. И клянчишь ты как сирота – вернее, как арестованный, – дать тебе по телефону позвонить. Ведь надо банковские карточки заблокировать, со страховой компанией связаться. А телефонов ты, конечно, не помнишь. Кто помнит эти телефоны наизусть? Надо череду звонков проделать, чтобы с нужным оператором связаться. И смотрят на тебя, как на расхитителя их телефонного счета. Как же! Линию занимаешь, когда о преступлении века могут сообщить. Про твою угнанную машину и не подумали с ходу информацию вбросить. Даже взятку не дать, потому что в кармане шестьдесят рублей пятьдесят копеек – сдача за сигареты, будь они прокляты вместе с киоскершей! Не курил бы – машину не угнали бы. Жена давно просит, про вред табака для здоровья статейки подсовывает. Узнает обо всем – а куда деться, узнает обязательно! – упреков не оберешься.
Из милиции Николай вышел в той стадии тихого бешенства, которая следует за невозможностью выплеснуть эмоции. Так затычка в ванне не дает слиться грязной воде, так заклинившееся пороховое ружье грозит разорваться у тебя в руках – так люди впадают во временное помешательство.
Домой он попасть не может. Жена с дочерью и с дедушкой, отцом Николая, три дня назад уехали на юг отдыхать, а его ключи украли, вернее, угнали – со свистом, на любимом «форде». Хуже того – дома нет наличности, все жена выгребла. Запасные ключи находятся у родителей. Подкатить к ним среди ночи на такси, взять ключи и перехватить денег, чтобы расплатиться с таксистом? Не годится. Мама без объяснений не отпустит. Маму хлебом не корми, дай попереживать, поохать-поахать и две недели с приятельницами пообсуждать. Мама близко к сердцу воспринимает все, что происходит с сыном, но почему-то самому сыну и приходится за ее переживания расплачиваться. На юг вместе с мужем, внучкой и невесткой ехать отказалась, потому что у подружки юбилей-банкет, а представляет таким образом, будто жертвует собой. Старческое лукавство сродни детскому – наивная вера, что никто не замечает откровенных уловок. Две недели мама таскала жену Николая по рынкам, чтобы выбрать наряд. В магазинах покупать отказывалась, там якобы аналогичный ассортимент, но в пять раз дороже. Перед отпуском жена говорила, что уезжает на заслуженный отдых от свекрови.
Значит, ход конем: сначала к маме за ключами, мол, на работе забыл, потом к другу за деньгами, потом домой. Своя квартира, которую жена и дочь превратили, к неудовольствию Николая, в девичий интернат, забитый их финтифлюшками, благоухающий цветочной парфюмерией, в этот момент казалась Николаю райским приютом.
Голосуя, он остановил три машины. Во всех как на подбор сидели лица восточных национальностей и, когда слышали про расчет после прогона в неближние концы Москвы, мотали головой. Автомобили у бомбил были затрапезными – «Жигули»-ветераны.
Хлопнув с излишней досадой ржавой дверью последнего «жигуля», Николай решил поехать к родителям общественным транспортом. На автобус и метро у него хватит. Вот и остановка. Читаем: три маршрута оканчиваются у станции метро. Годится.
На остановке, стеклянном Г-образном сооружении с крышей, на лавке сидела немолодая женщина. Аборигенка? Тогда есть надежда, что автобус придет.
Николай ходил взад и вперед, нервничая. У него не было спичек. Зажигалка осталась в… Не думать, не вспоминать! Попросить огонька у прохожих, которые, как назло, были редки и сплошь некурящи…
Все одно к одному! Даже сигаретами, из-за которых все случилось, не насладиться. Николай ненавидел просить: об услуге, о помощи, даже жену о стакане воды, когда болел. Занимать деньги – вообще нож острый. Прежде чем клянчить о чем-то, надо настроиться на просительный лад. Этого Николай не умел органически, не получалось совершенно: вместо смиренного подобострастия наружу выплескивалась хмурая злость. В милиции Николай едва сдерживался, чтобы не взорваться. Сейчас его бесила необходимость останавливать прохожих с вопросом: «Огонька не найдется?» Хотя этот вопрос среди курящих самый заурядный. Николай никогда не подавал нищим, потому что, с его точки зрения, попрошайки – моральные уроды, нравственные извращенцы. Нормальному человеку проще руку отгрызть, чем протянуть ее за милостыней.
На остановку впорхнула молоденькая девица. Юбка на ней не юбка, а набедренная повязка, майка – с вырезом, который едва прикрывает весенние грудки и не дотягивает до пояса, демонстрируя волнующее углубление вокруг пупка. О чем они думают, одеваясь так? Кого рассчитывают восхитить в двенадцать ночи? Если его, Николая, дочь вздумает одеваться подобным образом, он ей покажет… Что покажет? Как объяснить несмышленой дурехе, какие чувства будят в мужиках (разных, всяких, в старых развратниках в том числе) эти ее соски под майкой, пупок голый и ножки от ушей?
Что и требовалось доказать! Вслед за девицей нарисовался парень, к подвигам явно готовый.
Николай отвернулся, скрежеща зубами. Дальнейший диалог он только слышал.
– Девушка, а девушка! Как вас зовут?
– Не ваше дело!
– Девушка, а девушка, почему вы такая строгая?