— Да я в этой дыре ни разу не был!
— А что вообще намечается?
— В смысле?
— Ну, скажи мне, активист-аксакал, что происходит на этих сборищах? Вы, джибобы, песни поёте, через костёр прыгаете, как Снегурки, или молитесь?
Супчик воспринял вопрос серьёзно.
— Мы, это… — видно было, как мучительно он подыскивает слово. — Ну, это… Едино-мыш-ленни-чаем.
Костик расхохотался.
— Единомышленничаете? Круто!
Как это происходило наяву, представить он не мог.
— А то, что джибобам не свойственно собираться в толпу? Что джибоб силён своим умом? Что в стаи не сбивается, как вороньё? Не слыхал?
— Да иди ты! — отмахнулся Супенкин. — Говорю ж, салага! Самой сути не знаешь. Ну, ессессно, в толпы нам собираться не свойственно. Но по-едино-мыш-ленни-чать очень даже полезно. Какое ж движение без этого, дурень!
Костик задумался. Действительно, не поспоришь с Витьком. Какое движение без «единомышленничества»? Только всё это с каждым шагом, приближающим их к месту сходки, нравилось Костику всё меньше и меньше.
Толпа вышла к берегу Тосны, народ поскидывал рюкзачки. Несколько раз Костику казалось, что он видит Лену, но она, как нашкодивший призрак, мгновенно исчезала. Супчик, как назло, висел у него на хвосте, и отделаться от назойливого парня было не так-то просто. Костик помнил это ещё по прошлой школе.
Суета вокруг напоминала подготовку к обычному пикнику. Ребята разводили костры, ставили мангалы. Ничего особенного. Обычный шашлыкинг?
Всё пока было мирно и скучно. Улучив момент, когда кто-то, узнав Супчика, хлопнул того по плечу, Костик быстро отошёл в сторону, откуда его не было видно, и присел на поваленное дерево. Мысли в голове текли сумбурные. Он снова и снова вглядывался в лица, задавая себе один и тот же вопрос: «Кто из них Главный?» Может, вот этот парень в толстовке — Бёс? Или тот, другой, с пластырем возле уха?
Но, внимательно поглядев на них, всё-таки приходил к выводу, что ошибается. Хотя, вполне возможно, им управляли стереотипы: лидер должен быть виден издалека. То есть, даже если он не двухметровый жираф, всё равно на обозримом расстоянии должно чувствоваться, что это — лидер. Вот, как Кабан, например. Жесты, взгляд, походка, голос… Можно вообще ничего не делать — стоять себе в сторонке, а все понимают: доминирующий самец здесь ты, и ни кто другой.
Но в истории, которую Костик так любил, были свои примеры. Разве, встретив случайно Ленина на улице, можно было сказать, что он вождь? Невысокий рост, интеллигентская бородка… Или Наполеон? Вообще маленький, полноватый. А Суворов был худощав и сутул…
Так с чего бы Бёсу быть красавчиком? Да к тому же, он не настоящий вожак, а самозванец!
«Хм. Стоп. А вот если опять же вспомнить историю, самозванцы-то в большинстве своём как раз были вполне ничего… И рост, и фактура». Костик озадаченно почесал переносицу.
Из глубокого раздумья его вывел незнакомый парнишка, присевший на другой край бревна. Выглядел он довольно странно. Одет был в какую-то чёрную старушечью кофту с вопиюще уродливым лосём на спине. Волосы с одной стороны были подстрижены машинкой и торчали белобрысым ежиком, другую половину головы украшали дреды с вплетённым в них мусором — Костику показалось, что это рыжие курьи перья, какими набиты бабушкины подушки.
— Привет, чувак! — Костик пододвинулся чуть ближе и попытался заглянуть пареньку в глаза.
Тот не ответил, продолжая тупо смотреть куда-то в землю. Левая кисть его руки была перемотана — нет, не банданой! — блестящей фольгой, наподобие той, в которой мама обычно запекала курицу.
«О как! Ничего себе, эволюционировали! — искренне удивился Костик, поглядывая на бледный до зеленоватых оттенков профиль фрика. — Побочная ветвь джибобов? Оппозиция? Отклонисты-эсеры-ренегаты? Почему он такой? Может быть, он в детстве намочил манту?»
Парень, будто отвечая на все вопросы сразу, кивнул, клюнув носом в пуговицу собственной кофты, и начал заваливаться набок. Костик едва успел подхватить его.
— Э-э, друг! Что с тобой? Тебе плохо?
Фрик не ответил. Костик вскочил, похлопал его по щекам.
— Ответь что-нибудь! Может, тебе «скорую»?
Пацан молчал. Костик попытался вспомнить всё, что рассказывал ему отец об экстренной медицинской помощи, но, кроме как расстегнуть кофту у ворота да ещё раз садануть пациента по щеке, так лучшего ничего и не придумал. Мимо сновали джибобы с хворостом для костра и водой из речки, но никто не обращал на них внимания.
«Нашатырь нужен!» — осенило Костика.
— Ребята, человеку плохо! Есть у кого нашатырный спирт?
Несколько голов повернулись в их сторону.
— Спирт есть, но не нашатырный, — равнодушно ответил чей-то бас.
— Да брось ты его! — сказала девчонка с сердитым птичьем лицом — та самая, что столкнулась с Костиком в вагонной «гармошке». — Это Зуб из 135-ой школы. Димон Зубов. Не парься, он всегда такой, в неадеквате.
— Как же не париться? Ему ж сплохело!
— Ему плохо всегда. Всегда, понимаешь?
— А если он копыта отбросит?
— Ну и пофиг. Я чой-то не пойму, — сощурила и без того маленькие глазки девчонка, — ты джибоб или казачок засланный?
Костика как будто тряхнуло. Вот, значит, как? Всё пофиг? И то, что товарищу плохо, будь он даже странным, но человеком. Человеком!
«Как же вы, джибобы мои, мутировали!» — орал-надрывался в Костике внутренний голос.
— Чего молчишь? — не унималась девчонка.
— Джибоб не обязан отвечать на глупые вопросы, — спокойно ответил Костик.
Его собеседница фыркнула и удалилась. Он удручённо посмотрел ей вслед.
— У меня есть жидкость для снятия лака, — раздалось рядом.
— Что? — не понял Костик.
— Она вонючая. Вместо нашатыря сойдёт?
Костик обернулся. Рядом стояла Лена и протягивала ему розоватый флакончик.
— Случайно в сумке завалялся… — как бы оправдываясь, сказала она.
Костик был несказанно рад ей.
Фрик, впрочем, уже шевелился вполне самостоятельно, а от поднесённого к самым ноздрям пузырька с убойным запахом ацетона, замотал головой, буркнул «Пррррыыы», точно ретивый конь, и вполне бодро выругался.
— Значит, жить будет, — флегматично подытожила Лена и, закрутив крышечку, убрала ядрёную химию обратно в полосатую «растаманскую» котомку.
Зуб уставился на Костика.
— Ты кто?
— Доб.
— А-аа, ну-уу, — уныло замычал парень и, кряхтя как старик, прилёг на бревно. — Посплю малёк. К шашлыкам разбудите.
Костик повертел головой в поисках Лены, чтобы поблагодарить, но увидел лишь её спину где-то вдалеке, у спуска к пещерам.
Когда он поднял с земли свой рюкзак, то заметил, что молния на кармане расстегнута. Пошарив внутри, Костик, к своему ужасу, не нащупал телефона. Он обыскал все отделения, но безрезультатно: его вещице явно приделали ноги. И особый горький комок встал в горле — не потому, что это была новенькая модель модного смартфона, и не потому, что подарок отца на день рождения… А потому, что это сделал кто-то из них. Кроме джибобов здесь никого не было.
Костик смотрел на суетящихся вокруг импровизированного застолья парней и девчонок и с грустью думал о том, что наивней вопроса «Кто стащил мой мобильник?», и быть не может.
— Ты из какого района? — рядом возник ещё один субъект лет тринадцати.
— Из Московского.
— Чем докажешь, что джибоб?
— Тем, что покидаю вас, бандерлоги, — Костик встал с бревна и накинул рюкзак на плечо, — джибобы ни к какой тусе не примыкают. Джибобы сами по себе.
— Стой! — мальчишка преградил ему путь. — Мы деньги собираем. На кассу.
— Какую ещё кассу?
— На джибобскую. Я — казначей.
— Ух ты! — в голосе Костика прозвучали нотки гнева. — И на кой же, казначей, джибобам казна?
— На нужды всякие… — гонора у парнишки явно поубавился.
— Золото партии? — наступал на него Костик, оттесняя к стоящему рядом дереву.
— Меня назначили… — неуверенно пролепетал парнишка. — Взносы…
— Запомни, гуманоид, — Костик всё напирал, пока пацан не стукнулся спиной о ствол. — Настоящий джибоб никаких взносов не сдаёт! И никто, слышишь меня, никто не может никуда джибоба НАЗНАЧИТЬ!
Костик быстро зашагал по тропинке прочь от сборища, оставив позади испуганного казначея. Но не успел он сделать и десяти шагов, как резкий знакомый голос визгливо вполз в ухо:
— Вот ты где, Костян! Свалить от меня задумал?
Супчик! Вездесущий Супчик! Как же от него отделаться — так, чтобы не обидеть? Или всё же обидеть, ведь ох как напрашивается!
— И снова здравствуй, Витёк!
— Куда намылился?
— Не намерен больше участвовать в этом бестолковом сборище.
— Это мы-то бестолковые? — взвился Супенкин. — Да мы круче всех! Тебе, салаге, крупно повезло, что ты с нами. Примазался, понимаешь!..
Костик не удержался и показал ему неприличный, но красноречивый жест. Толстяк запыхтел, выплёскивая вместе со слюной многоэтажные словесные конструкции.
— Не матерись, Супчик! — крикнул ему Костик, всё дальше и дальше уходя от него по тропинке. — Что скажет Главный, Супчик, когда услышит по своим гаджетам, что ты несёшь? А он всё слышит, Супчик! И всё-ёё видит! И уж точно всыплет тебе, Супчик, по первое число!
Вскочив в последний вагон электрички, Костик включил на часах обратный отсчёт времени. Сорок минут до города, двадцать на метро, плюс около часа на другом поезде. Если повезёт с расписанием, всего через каких-нибудь два часа он обнимет деда! Уткнётся головой в его рубашку, вдохнёт запах стружки, олифы и дёгтя! Как же он соскучился по своим старикам! И пусть только попробуют его удержать — он перечинит им всё, что есть в доме и на участке, пусть даже на это придётся потратить не только день, но и ночь, и оставшиеся майские праздники!
Глава 12. АНТОН
— Я опять пересолила? Только честно!
Антон откусил пирожок и сделал над собой усилие, чтобы не поморщиться. Начинка была не просто несъедобной — казалось, соли в ней больше, чем капусты. Однокурсница Варенька с нетерпением смотрела на него и ждала ответа, взбивая венчиком в миске что-то воздушно-белое. Её смешные кудряшки пшеничного цвета легонько пружинили над гладким лбом в такт энергичным движениям руки. Антон невольно залюбовался её румянцем и поднятыми уголками губ. Казалось, ещё мгновение — и девушка засмеётся. Удивительно, в институте она совсем другая — серьёзная, в очках, с неизменной старомодной папкой на тесёмках. А здесь, в пространстве светлой аккуратной кухни квартиры на Вознесенском проспекте, которую она снимала вместе с подругой, Варенька была иной — трогательной и забавной.
— Ответь мне, ответь! — не унималась хозяюшка.
— Ну, есть немного.
— Тогда выплюнь!
Такой диалог происходил между ними уже не в первый раз. Варенька обожала готовить. И обожала угощать сокурсников плюшками, пирожками и прочей снедью. И ещё обожала Антона. Он это чувствовал и усиленно пытался понять, как он сам к этому относится. Скорее хорошо. Такая славная девушка! Вот только стряпня…
— Уф! Мусс готов. Жаль, миксер сломался! Антошенька, тебе в какую чашку положить — в синюю или в жёлтую?
— Мне всё равно.
— Тебе не должно быть всё равно, ты же питерец!
И это тоже была её коронная фраза. Неужели все девушки из Иваново, откуда Варенька родом, считают, что настоящий питерский парень — это тот, кому не всё равно, из какой чашки есть десерт?
— Ну тогда положи в ту, из которой вкуснее.
Она улыбнулась ему, и румянец снова заиграл на её щеках. Краснела она очаровательно: как столбик термометра, поднимающийся снизу вверх по стеклянной шкале-трубке — от подбородка к линии волос на лбу. Да, Антон, конечно, не поэт, и сравнение это корявое, медицинское. Ну что уж поделаешь, он будущий врач, а не литератор, восхищается, как умеет!
Варенька поставила на стол синюю чашку, заправила за уши непослушные пряди-пружинки. Взяв ложечку, Антон отправил в рот массу, напоминающую пену для бритья. Как истинный дегустатор закрыл глаза и мгновение подержал это чёрт-те что на языке, прежде чем проглотить.
Мусс оказался приторно-сладким. Даже удивительно, как такая взбитая, невесомая субстанция, состоящая больше из воздуха, чем из съестных ингредиентов, может содержать подобное количество сахара!
— Варенька, как же ты будешь работать анестезиологом, если с дозировками у тебя немножко перебор? Совсем немножко…
Варенька никогда не обижалась на Антона, и это ему особенно нравилось в ней.
— Всё в порядке у меня с дозировками! К тому же, анестезиолог — очень нужная профессия! — рассмеялась девушка.
— Равно как и все остальные. Ещё три года до специализации, уйма времени впереди, может, передумаешь?
Варенька наморщила лобик.
— Ну… Или физиотерапевтом… Очень женское направление!
Антон представил, как подгорает под процедурными нашлёпками красная — цвета стейка — кожа на спине незадачливого пациента, и не смог сдержать хохот. С Варенькиной любовью к «перебарщиванию» эта профессия тоже превращалась в экстремальную.
Варенька поглощала свою порцию мусса из жёлтой чашки, благоговейно подняв глаза к потолку. И Даже не морщилась.
— Боюсь зачёта по гистологии. Ты меня проверишь по вопроснику?
— Конечно, — Антон наблюдал, как она ловко шинкует овощи на большой деревянной доске.
Нет, к следующей дегустации он явно не готов! Пора убираться восвояси. К тому же завтра письменная работа по клеточной биологии, надо успеть подготовиться. Но до чего ж не хотелось уходить с этой маленькой уютной кухоньки с жёлтыми солнечными занавесками и забавной хозяюшкой. Девушка с лёгким характером, смешливая, незлобивая, да ещё с такими очаровательными кудряшками, — как не похожа она была на надменных красоток с его курса! Антон любовался Варенькой, хлопочущей над кипящей кастрюлей, и думал, что шут с ним, с желудком, он готов на ещё одну гастрономическую пытку, только чтобы вот так сидеть и болтать с ней.
— Как там твой братик? — участливо поинтересовалась Варенька.
— Ничего. Со светофором разговаривает…
— Это нормально, Антошенька. Я в его возрасте тоже с деревьями любила общаться.
«С деревьями», «в его возрасте»… Да какой «его возраст»? Костик всего на три года младше! Хотя она права, совсем другое поколение. Дерзкое, малопонятное. Поколение джибобов… Антон с иронией подумал о том, что уже рассуждает, как занудный древний старик: вот в мои-то годы…
Прощаясь с девушкой в прихожей и гордясь тем, что выдержал экзекуцию фирменным Варенькиным борщом, он отметил, что она каждую встречу спрашивает его о Костике, — видно, замечает, как Антон беспокоится за брата, хотя почти не говорит об этом.
— Варенька, а ты не думала стать психологом? У тебя бы точно получилось!
— Психологом? — озадачилась девушка.
— Ну да. Как моя мама. Это замечательная профессия, точно для тебя.
Она задумалась.
— А почему для меня?
— Потому что с тобой людям хорошо. Ты их понимаешь.
Когда он шёл через её двор к остановке, из форточки квартиры на первом этаже вместе с запахом подгорелых морковных котлет лился весёлый Варенькин голос:
— И всё-таки я буду анестезиологом!
Улыбнувшись, Антон послал ей воздушный поцелуй.
* * *О младшем брате он, действительно, думал в последнее время часто. Костик ходил подавленный, в каких-то своих невесёлых мыслях. За учебниками он просиживал меньше, чем за своими историческими книгами. Впрочем, на учёбе это совсем не сказывалось.
«Ошибка в том, — размышлял Антон, — что я изначально запрограммировал брата на „лузерство“. Убедил, что новичок — всегда изгой в новой школе. Зачем?»
Он корил себя за то, что внушил Костику: надо, мол, выкручиваться, что-то строить из себя, подлаживаться под новый коллектив. Иначе съедят вместе со шнурками от кед. И в том, что сейчас происходит с братом, его вина и только его. Почему он на всё всегда проецирует собственный опыт, заставляет других следовать сделанным им выводам? С чего он взял, что Костик может повторить чью-то судьбу? Варенька, действительно, попала в точку: нынешние девятиклассники — другое поколение. И дело не в этих трёх годах, отделяющих их от сверстников Антона, тут временное пространство не играет абсолютно никакой роли. Они, и правда, другие. Иначе смотрят, реагируют, по-иному впитывают и переваривают информацию. Если поразмыслить, джибобы-то неспроста выросли, как грибы. У их поколения образовался вакуум, а природа не терпит пустоты, это даже дети знают. Вот в дырищу и засосало молодую поросль. И по-хорошему, закрыть бы сразу пробоину в этот портал первой попавшейся подушкой, чтобы не сифонило. Так ведь нет, он, Антон, накручивал брата каждый день: покажи им, как ты от них отличаешься, дистанцируйся на удобное расстояние, ты — выше и лучше их. Иначе заклюют.
А Костик всегда тянулся за старшим братом, мечтал быть на него похожим.
Если бы они не переехали в новый район, и Костику не пришлось бы менять школу, всё было бы по-прежнему. Слыл братец «середнячком» в своём классе, им бы и остался. Никто там не задевал его, доучился бы два с хвостиком года, а там — в институт, и новая жизнь. Да и по сути, другой конец города — не так уж и страшно. Ну покатался бы на метро и в маршрутке, не бог весть какой подвиг. Но родители решили, что три часа в день в общественном транспорте — непозволительная глупость. Что ж, с их точки зрения, это верно. К тому же, школа с известным учителем истории — Сергеем Сергеевичем Андреевым. Костик знал его по городским олимпиадам и мечтал у него учиться. Сейчас же что-то не слышно от братца упоминаний о историке. Видно, все мысли заняты джибобами.