– Эй, ты! Хорош придуриваться!
– Я не при… – начал разведчик и провалился во тьму.
Первым, что услышал Плюх, выходя из очередного забытья, был женский голос:
– Говорила же тебе, рано его еще трогать!
«Кто это, – застучало в голове у косморазведчика частыми болезненными молоточками, – Илона?..»
Он уже собрался с силами, чтобы разлепить веки, но тут женщине ответил мужчина:
– А я тебя, Зинка, не спрашивал, трогать его или нет. Вот когда спрошу…
– Поздно будет спрашивать, когда он помрет.
– А ты не каркай мне тут, голубица! Иди, вон, картошки лучше свари. Да крапивы брось для навара.
Плюх все-таки открыл глаза. Увидел сначала, как Стенькина жена вынимает из полупустого мешка три картошины, а потом, с усилием повернув голову, – и самого Стеньку, рассматривающего его печальным взглядом.
Заметив, что он очнулся, «рабовладелец» вздохнул:
– И нахрена я тебя из «выжималки» доставал? Теперь только и делаю, что на себе таскаю да кормлю задарма.
– Я же просил… отпусти… – прохрипел Плюх.
– Я тебя лучше на котлеты порублю, когда со жрачкой совсем хреново станет.
– Из меня плохие котлеты… жесткие…
– Всяко мягче, чем из «богомола».
– Из «богомола»? – напрягся косморазведчик.
– А кого ты в прошлый раз ел? Его, родимого. Плюх почувствовал спазм в желудке.
– Какого… именно?..
– Я у него имя не успел спросить, перед тем как стрельнуть. Ты, голубок, давай, дурнем-то не прикидывайся. Все равно будешь у меня и на охоту бегать, и сталкеров обирать. Два дня тебе еще даю отлежаться, не считая этого. Два, слышал? Не больше. Если не оклемаешься, Карасю отдам. Он банку тушенки и флягу спирта за тебя предлагал. У него рабов двое, вот он тебя им и скормит.
Когда мужчина задул лучину, и они с Зинкой поднялись наверх, Плюху стало немного полегче. Нет, тело по-прежнему болело внутри и снаружи, но темнота и одиночество принесли некоторое умиротворение.
«Два дня – это хорошо, – подумал Плюх. – Это много, целая вечность». Он был уверен, что за такой срок не сможет подняться и пойти на охоту. Он не являлся медиком, но чувствовал, что его внутренние повреждения не настолько безобидны, чтобы пройти за два дня, да еще без лечения. Плюс к этому сломаны несколько ребер, которые тоже за столь короткое время не срастутся. Так что если Стенька не шутил насчет Карася, через пару суток он станет кормом для незнакомых людей.
На «ужин» – или что это было: завтрак, обед? – Стенька вновь принес кость с ошметками мяса и затхлую, пахнувшую болотом воду.
– «Богомол»? – спросил Плюх.
– Нет, седло молодого барашка, – съязвил «рабовладелец» и прикрикнул: – Жри, что дают, голубь лысый!
Но как ни голоден был косморазведчик, мясо «богомола» он есть не стал. Конечно же, он понимал, что это наверняка не Блямс, но помня о том, что дикие «богомолы» это тоже разумные существа, пусть и в самом начале своего развития, употреблять их в пищу он считал почти каннибализмом. Чтобы лишний раз не сердить Стеньку, он содрал с кости мясные волокна и закопал их в земляной пол. Вот только сытости это не прибавило, и теперь Плюх уже не сомневался, что через два дня не только не поправится, а и вовсе не сможет подняться на ноги.
То, что уже ночь, он понял по наступившей наверху тишине. Затем ритмично заскрипел топчан, до слуха донеслось уханье Стеньки и Зинкино приглушенное постанывание. Плюх зажал уши ладонями и попытался заснуть. Однако сон не шел, а потом разведчик вдруг почувствовал, как что-то коснулось его плеча. «Неужто крыса?» – дернулся Плюх, пытаясь отползти в сторону. При этом он невольно открыл уши и услышал встревоженный шепот:
– Тихо, тихо, это я, Зинка!
– Зинка?.. – вытаращил глаза косморазведчик, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте.
– Я тебе картохи принесла толченой. Мало, правда, но что осталось. Только ты быстрей ешь, а то Стенька может проснуться.
Плюх почувствовал, как ему в пальцы толкнулся край миски. Дважды просить его не пришлось – разведчик за два раза выгреб из посудины холодный мятый картофель и проглотил, почти не чувствуя вкуса.
– А еще, – забрав миску прошептала Зинка, – я тебе травок заварила. Выпей все. Будет горько, но ты терпи, это нутру твоему поможет. Завтра, если получится, еще принесу.
В ладонь сунулась кружка. Плюх сделал осторожный глоток и едва не выплюнул – такой гадостью оказалось содержимое! Но, вспомнив предупреждение женщины, он все-таки влил в себя целебный отвар и, вернув Зинке посудину, поблагодарил ее. А потом спросил:
– Зачем ты мне помогаешь?
– Ты же человек, – ответила женщина. – Тебе больно и плохо, а я могу помочь.
– Но я же… раб, – скривив губы в подобии улыбки, процедил косморазведчик.
Впрочем, в темноте Зинка улыбку оценить не могла, а на замечание Плюха сказала:
– Рабы тоже люди. И люди… они не должны быть рабами. Я ведь не из этой группировки… Стенька меня сторговал у наших.
– Сторговал?.. Тогда и ты, получается, здесь как рабыня!
– В жизни много чего получается, только вовсе не так, как мечтается, – почти стихами ответила Зинка.
Она ушла, не сказав больше ни слова, а Плюх остался лежать слегка прибалдевший от поступка практически незнакомой ему женщины. И ее отвар, похоже, начал действовать, поскольку он быстро заснул и спал сладко и крепко до самого утра.
Следующий день не принес особых впечатлений, разве что немного притупилась боль, но, скорее всего, разведчик к ней просто привык, притерпелся. А вот ночью к нему снова пришла Зинка с куском безвкусной черствой лепешки и новой порцией целебного отвара.
У Плюха оставался всего один день. Он понимал, что если за оставшееся время он чего-нибудь не придумает, то послезавтра для него уже не настанет.
Удивительно, но проснувшись наутро, он почувствовал себя если не здоровым, то, по крайней мере, тем человеком, для которого не приносит боль любое движение. Он попробовал встать – и это у него получилось. Правда, колени тряслись, и его пошатывало, но тут еще сказывалась и общая слабость, и скудная кормежка, часть которой он, к тому же, «предавал земле».
Лязгнула крышка погреба. Плюх быстро лег – не стоило показывать Стеньке, что он уже готов на трудовые подвиги. Да он, собственно, и не был готов. Возможность стоять на ногах без боли – это еще не значит, что он может бегать за добычей и драться со сталкерами.
– Ну как, голубок? – критическим взглядом окинул его Стенька. – Завтра – «или-или», помнишь?
– Забудешь тут, – буркнул разведчик.
– Хорошо, что памятливый. – «Рабовладелец» стал серьезным. – Значит, так… Выходим после обеда, так что тебе еще полдня дарю бонусом. И отправимся недалеко, попробуем твою медверысь добыть, мужики утром следы возле поселка видели. Ты бы должен первым быть, как приманка, но пойдешь последним. Так что если чуток и отстанешь – ничего. Для тебя главное – поучаствовать. Не вырубишься, как давеча, тогда все путем. Ну, а…
– Понял я, понял, – нахмурился Плюх.
– Вот и ладно. Выспись сегодня хорошенько. И, вот, на, держи, Зинка моя отвары из трав хорошо делает, выпей, должно полегчать.
Стенька протянул ему знакомую кружку, и косморазведчик мысленно усмехнулся: небось, Зинка и подала мужу идею, как можно подлечить раба. Самой-то по ночам бегать – можно и попасться, а тут все на законных основаниях. Умная женщина.
Выпив «лекарство» и вернув кружку Стеньке, Плюх снова оказался в темноте и одиночестве. Надо сказать, чувствовал он себя вполне нормально. Пожалуй, не спеша прогуляться на охоту он завтра смог бы. Но разведчик решил сбежать нынешней ночью. Во-первых, валяться тут, не зная, что с Илоной и Блямсом, очень тягостно. Во-вторых, находиться в заточении уже было просто невыносимо. А в-третьих, сейчас, считая его едва ползающим обморочным калекой, от него пакостей не ждут. Грех этим не воспользоваться. Во всяком случае, попытаться стоит.
Плюх еле дождался окончания дня. Поскольку ему было сложно сориентироваться, какое в данный момент время суток, он дважды вскакивал, по тишине наверху полагая, что ночь уже наступила. Но вот снова хлопала дверь, раздавались голоса, и разведчик с досадой плюхался на травяную подстилку.
Что он будет делать, если побег завершится удачно, он пока думать не хотел. И, в общем-то, понимал, почему. Да потому, что ничего хорошего выдумать бы и не получилось. Безоружному и покалеченному – ночью в Зоне стопроцентный кирдык. Ну, пусть девяносто девятипроцентный. Собственно, на этот непонятно откуда взявшийся в его расчетах один процент он и надеялся. Интуиция. Восемь баллов из десяти возможных! А теперь, с учетом какой-никакой практики, может, уже и девять из десяти. Как там говорили лет двести назад?.. «Бог не выдаст – свинья не съест». При чем тут несуществующий бог? Какая еще свинья? И почему она должна кого-то есть?.. Может, это мутантка из Зоны? А бог – это один из Игроков, что играет с ними… нет, не с ними, а ими во вселенские шахматы. Там ведь тоже едят. И вот, когда кого-то с этой клетчатой доски убирают, его бросают огромной и страшной мутосвинье на съедение… Глаза у той заплыли жиром, но горят, словно угли. Раскрывается смердящий рот, а в нем – острый частокол зубов в три ряда, как у акулы. И страшилище начинает ими скрипеть. Сначала размеренно, а потом все чаще, чаще, чаще…
Стоп!.. Плюх замотал головой, прогоняя остатки сна. Мерзкая свинья-мутант исчезла, но скрип не прекратился. Он шел сверху, как и все прошлые ночи. И это говорило о том, что Стеньке сейчас недосуг думать и прислушиваться, что же там делает его верный раб. Спит ли? А может, побег замышляет?
«Именно, дядя, – подумал разведчик. – Как раз побег я сейчас и замышляю. А ты смотри, не останавливайся, не падай лицом в грязь, покажи, какой ты мужик! Слабо минут десять выдержать? Ну, хотя бы пять-семь, ладно?»
Плюх поднялся на ноги. Это удалось ему достаточно легко, почти без боли. Правда, потом качнуло, но разведчик устоял. «Ничего, – успокоил он себя, – это я просто долго лежал и резко вскочил, такое и у здоровых бывает». Переждав с полминуты и не почувствовав больше признаков головокружения, он двинулся в угол подвала, к лестнице. Взошел на пару ступенек, вытянул кверху руки и уперся ими в доски крышки. Теперь главным было поднять ее так, чтобы скрип не услышал Стенька. Плюх прислушался. Процесс наверху определенно подходил к кульминации – казалось, тахта вот-вот развалится; Стенька пыхтел как система охлаждения реактора на форсаже; стонала, как раненая медверысь, Зинка. Лучшего момента трудно себе и представить. Чуть-чуть переждешь – и все, реактор остынет.
«Вперед, ёхи-блохи!» – мысленно скомандовал себе косморазведчик и одним рывком поднял крышку. Потом взлетел по лестнице в комнату, подскочил к двери, распахнул ее и вынырнул из дома.
Первый этап побега был пройден. Оставался второй – миновать заграждение. Селение «рабовладельцев» окружала каменная стена. В самом высоком месте она ненамного превышала рост Плюха, но большей частью не доставала ему и до шеи. В ней было двое ворот, разумеется, запертых на ночь. Пытаться их беззвучно открыть – нечего было и пытаться. Да и зачем? Будь Плюх полностью здоров, он бы не задумываясь перемахнул через такую смешную преграду. Сейчас же он отыскал участок пониже и, пользуясь выступающими камнями как ступенями, легко перелез через стену.
Что ж, второй этап тоже пройден…
– Эй! Кто там? – услышал вдруг Плюх грозный окрик.
Он присел и вжался в камни. И услышал звук приближающихся шагов. Косморазведчик лег на землю и свернулся калачиком.
К его огромному сожалению, эта уловка не помогла. В него ткнули чем-то холодным и твердым.
– А ну, вставай! – крикнули над самым ухом. Сейчас нужно было схватить то, чем в него тыкали – скорее всего, это был ствол винтовки, – рвануть на себя, подсечь караульного, а потом успокоить его ударом приклада.
Плюх собрался, готовый совершить эти действия, как услышал неподалеку второй голос:
– Что там у тебя, Петруха?
Ага, значит, к намеченному плану нужно добавить еще короткую очередь вправо…
«Ёхи-блохи, где твои мозги?! – отвесил себе мысленную затрещину беглец. – Какая очередь?! Ты хочешь, чтобы сюда все село сбежалось?..»
А потом ему стало стыдно. По-настоящему стыдно. И даже страшно. Ведь он обеспокоился тем, что выстрелы могут услышать, но даже на мгновение не подумал о том, что собирается убить человека!..
«До чего же ты докатился, Плужников? Ты стал настоящим убийцей, тебе не место не только в Космической разведке, но и на Земле объединенного человечества!»
От этого выспреннего самобичевания Плюху стало совсем тошно, поэтому он не спеша встал и поднял руки.
– Плюх я, раб Стеньки Разина.
– А чего тут делал?
– Ну-ууу… – покрутил разведчик ладонями. – Не спалось, воздухом подышать вышел. Опять же, пописать-покакать на природе…
– Что?! – замахнулся на него прикладом «Печенги» караульный Петруха. – Ты тут гадить собрался?! Чтобы я потом в твое дерьмо наступил?.. Погоди-ка, а почему лежа?
– У каждого свои привычки. Вот вы как-нибудь попробуйте, друзья мои. Гадить лежа – это… м-ммм!.. непередаваемое блаженство. Особенно, когда знаешь, что где-то рядом бродят суровые воины и рыщет рысь. Ну, эта, «медве» которая. В общем, можете считать, что я экстремал.
– Экстросрал ты, вот кто, – пихнул его в грудь винтовкой Петруха – А ну, давай, пошел к воротам!
Плюх еще пару секунд соображал, не угомонить ли этих молодцев парой приемчиков, но второй стоял достаточно далеко, в него волей-неволей пришлось бы стрелять. А стрелять разведчик не хотел. Поэтому он выполнил приказ и послушно зашагал, пока ему в спину не ткнулся ствол «Печенги»:
– Стоять, засранец! Прибыли.
Глава 4
Плюх ожидал, что Стенька рассвирепеет, будет орать на него, материться, возможно, и врежет хорошенько, а то и не один раз. Однако ничего подобного не случилось. Заспанный «рабовладелец» со скучающим видом выслушал караульных, зевнул, поблагодарил их, а Плюху велел возвращаться в погреб.
– Хорошенько выспись, – бросил он в спину разведчику, – завтра у тебя будет трудный день.
Плюх не знал, что и думать. Получается, побег… ну, в его случае попытка, не считается здесь тяжким проступком? Все может быть, с учетом того, что далеко убежать безоружному ночью вряд ли бы получилось. Но все равно… Раб бы погиб в аномалии, или его сожрала бы какая-нибудь тварь, а хозяину-то от этого урон. «Нет, – подумал он, – тут что-то не так».
Все выяснилось наутро, после завтрака. Правда, Плюха кормить не стали, Стенька принес только воду. На вопрос, почему нет еды, разведчик ожидал услышать что-нибудь вроде того, что это наказание за побег. Но «рабовладелец» спокойным голосом ответил:
– А чего зря пищу переводить? Все равно выблюешь. Такой ответ насторожил косморазведчика и очень ему не понравился. Он хотел потребовать разъяснений, но Стенька, будто услышав незаданный вопрос, сказал:
– Сейчас, погоди, все соберутся и начнем.
После этого он выбрался из погреба и захлопнул крышку.
«Начнем… – мысленно повторил Плюх. – Интересно, ёхи-блохи, что можно такое начать, от чего блевать потянет?» Впрочем, нет, ему это было не интересно, а, скорее, просто хотелось знать, что же с ним собираются делать. Лично для него никаким особым интересом там явно не пахло.
В неведенье он пребывал недолго. Скрипнула, открываясь, крышка, и косморазведчик даже из глубины погреба услышал гул возбужденных голосов на улице.
Плюх было подумал, что его собираются принародно казнить, но с этим не вязались Стенькины слова о еде. Покойники не блюют. А что еще можно сделать принародно? Говорить: «Ай-яй-яй, как вам не стыдно!». Просто смотреть с немым укором. Забросать провинившегося грязью. Или камнями (их тут куда больше, чем грязи). А можно, например, высечь. Розгами. Плюх читал о такой мере наказания, хотя, что такое розги, так и не смог выяснить. Ему почему-то виделись розы с оборванными цветами и листьями. Представив, как от ударов будут впиваться в тело шипы, выдирая куски кожи, Плюху и впрямь стало дурно. «Точно высекут», – решил он.
Косморазведчик оказался прав, но только отчасти. Его действительно собирались высечь. Только не стеблями роз, а обычными прутьями, дожидавшимися своего часа в кадке с водой. «Где они их и взяли? – неприязненно подумал Плюх. – Поблизости ни кустов, ни деревьев».
Посмотреть на экзекуцию решило, похоже, все население поселка. Во всяком случае, примерно, на глаз, на центральной площади (ровной, хорошо утрамбованной площадке метров тридцать в диаметре) собралось человек восемьдесят «рабовладельцев» и чуть больше трех десятков рабов. Последних выставили в первый ряд – чтобы лучше было видно, что случится с каждым из них в случае непослушания. Все они были одеты так же, как и Плюх – в похожие на мешки балахоны. Кое у кого на шеях красовались ошейники с привязанными к ним веревками, вторые концы которых держали хозяева. По всей видимости, эти ребятки были особенно непоседливыми. Разведчик подозревал, что вскоре обзаведется таким украшением и он сам.
В центре площади маячил невысокий, не более трех метров столб – небрежно оструганное, вкопанное в землю бревно. К нему Стенька и подвел Плюха. Двое крепких мужиков тут же сорвали с него балахон и ткнули в бревно лбом. Потом заставили вытянуть руки и связали их. Ноги тоже прочно примотали к столбу.
Косморазведчик не так боялся предстоящей боли, как ему стыдно было стоять нагишом перед толпой людей, среди которых немалую часть составляли женщины. Хорошо, что не было детей. Ну и то еще слегка успокаивало, что срамное место закрывал столб – так что зрителям оставалось любоваться лишь на его голую задницу.
Поскольку Плюх стоял, упершись лбом в бревно, ему не было видно, что происходит за его спиной. Зато было слышно. Сначала – слабый ропот толпы, затем, будто кто-то выключил звук, наступила полная тишина. И негромкий, сипловатый голос, скорее всего, очень пожилого человека, монотонно забубнил:
– Совет старейшин постановил: за попытку к бегству принадлежащего Юрию Разину раба по кличке Плюх применить к последнему дисциплинарное наказание в виде двадцати ударов кусачными розгами. К исполнению приступить немедленно.