Рос Петя тщедушным, болезненным мальчиком. Такие обычно становятся объектом для издевок одноклассников. Успеваемость никакая, перешел в следующий класс – и слава Богу. Связался с дворовой шпаной, едва дотянул до окончания восьмилетки. После поступил в медучилище, но как-то справил с компанией сверстников праздник 9 Мая, взломав отдел заказов – «икорочка, коньячок, шампанское», – и пришлось уйти в профессионально-техническое училище на курсы автослесарей. И вскоре произошел случай, когда в обычном подростке, пусть и трудном, впервые явственно проступили черты будущего «солдата удачи».
Однажды получил стипендию, вспоминает Малышев, купил бутылочку винца, выпил с ребятами и пошел погулять в парк (на дворе была весна). Там ребята ездили на велосипеде, попросил их дать покататься. Меня послали подальше, и когда я сбросил пацана с велосипеда, все – а их было больше десяти – набросились, избили. Я пришел домой, умылся, подумал и вернулся в парк. По дороге прихватил металлический прут. С ходу приложил одного этим прутом, а всем остальным приказал лечь на землю. Сказал: «Считаю до трех, не успеете встать, буду бить». Сначала считал медленно, потом все быстрее и быстрее: мне нужно было сильно их побить, очень сильно, чтобы не смогли меня догнать. И, наверное, перестраховался: когда уходил, ни один и не пытался подняться с земли.
Состоялся суд, на котором присутствовали все двенадцать пострадавших от побоев подростков. Малышев прошел судебно-психиатрическую экспертизу, признан вменяемым и приговорен к трем годам лишения свободы и двум – отсрочки. Через два года сочли, что осужденный «встал на путь исправления», ибо к административной ответственности ни разу не привлекался, – и судимость с него сняли.
Жизнь поехала по накатанной колее. В 1988-м окончил ПТУ. Армии успешно избежал – судимость помогла. На общественных началах работал инструктором верховой езды. В 1989-м женился, с будущей женой познакомился случайно, на конюшне – она любила лошадей. Как и многие в те перестроечные годы, интересовался политикой, недолго числился в «Демократическом союзе», но в конце концов примкнул к националистическим группировкам. «Я – русский и старался найти русских, национальную основу».
Жена Малышева была дочерью журналиста-международника Алексея Батогова, издававшего антисемитскую газету «Воскресенье». Малышев жил в доме тестя, в котором частыми гостями были многие лидеры националистических движений Москвы. Так судьба свела его с председателем одного из ответвлений «Памяти» Константином Смирновым-Осташвили. Вместе ходили на «патриотические тусовки», устраивали митинги, распространяли пропагандистскую литературу. Вместе грозили «жидовствующим борзописцам» на скандально известном вечере в Центральном доме литераторов. Разразившийся затем скандал, как помните, завершился для Осташвили тюремными нарами и за несколько месяцев до его освобождения – петлей.
«Я был уверен, – говорит Малышев, – что Осташвили намеренно убили, и решил: пора кончать с тусовками и обычной патриотической говорильней, надо заниматься делом». К этому времени его семейная жизнь дала трещину – «женой она была хорошей, но не сложилось». В один из апрельских дней 1992-го Малышев, как обычно, утром ушел из дома. Но по дороге на работу вдруг свернул на вокзал и купил билет до Одессы. Жене позвонил: «Уезжаю воевать в Приднестровье».
В Тирасполе Малышева сначала включили в отряд коммунистов, который дислоцировался в городе. Напросился на «передовую» – месяц охранял мост через Днестр в Бендерах. С конца июня – уже в составе спецподразделения территориально-спасательного отряда Приднестровья – находился в Дубоссарах. Был дважды контужен взрывами мин.
«Зачем, – спрашиваю его, – тебе нужно было участвовать в боях? Ведь ты в армии не служил, даже с оружием обращаться не умел».
Да, до Приднестровья, говорит Малышев, я держал автомат лишь один раз – на школьном уроке по начальной военной подготовке. Но профессиональным военным стать несложно. Большого ума не надо – нажимать курок, почти любой через два месяца может стать хорошим солдатом. Только чтобы выжить на войне, не надо сразу лезть в пекло. Первый раз я брал «языка» так. Наша спецгруппа переправилась на правый берег Днестра, где проходила передовая румын (так Малышев окрестил молдаван). Солнце уже зашло, мы ползли вдоль невысокой изгороди, за которой горел костер, а вокруг него сидели молдавские полицейские. У кого-то из наших не выдержали нервы – бросил гранату.
От взрыва кострище разметало, стало темно. Исход решали секунды: «быков» гораздо больше, опомнятся и перестреляют нас, как баранов. Пришлось, не раздумывая, браться за нож. До сих пор в ушах стоит хруст, с которым вошел штык в грудь моего первого врага…
В Москву Малышев, сам о том не подозревая, приехал профессиональным наемником. Попытка вернуться к прежней жизни не удалась. На 4-й день по возвращении устроился на работу, а на 6-й узнал: жены у него больше нет – суд расторг их брак, пока он воевал. В его доме остановились приятели из Санкт-Петербурга, с которыми он познакомился в Приднестровье. Их профессия «защитников интересов славян» на этот раз понадобилась в раздираемой междоусобными войнами Югославии. Перед отъездом его познакомили с неким Ястребовым, занимавшимся отправкой русских волонтеров в Сербию под видом туристов.
7 декабря 1992 года Малышев был в Белграде. В тот же день его отправили в Вишеград. Поначалу он не понимал, почему к нему, добровольцу, так пренебрежительно относятся. Спрашивает о контракте, который, по словам вербовщика Ястребова, должны подписать чуть ли не в первый день, а сербские командиры в ответ сердятся, поворачиваются спиной. Оказалось, Ястребов обманул и сербов, и русских. Ему поручили сколотить отряд из 60 человек, заплатив авансом за каждого по 500 немецких марок. (Доверили, потому что он одно время проводил у югославского посольства в Москве голодовку протеста). Идейный аферист, прежде чем исчезнуть, завербовал только 20 человек, да и те не получили причитающейся суммы. Малышев, по его признанию, пересекал границу с рублем в кармане.
Контракт Малышев все-таки заключил – задним числом, спустя два месяца после приезда в Югославию. Русским добровольцам положили 180 немецких марок в месяц, семьям павших на поле брани обещали 1000 марок единовременной помощи и 100 пенсионных – ежемесячно. «Спонсорами, – сказал Малышев, – были негосударственные коммерческие фирмы или местные скупщины, то есть общины».
Отряд русских добровольцев РДО-2, которым командовал покойный Михаил Трофимов, из Вишеграда перебазировали в Прибой. Оттуда через два месяца перебросили под город Пале, в двадцати километрах от Сараево. Добровольческий отряд, по словам Малышева, входил в состав регулярной сербской армии. Основная его задача – патрулирование прифронтовых территорий и охрана сербских селений. Однако часто русские участвовали и в совместных боевых операциях против боснийских мусульман. Распорядок был таков: три дня на передовой, три – отдыха. Жили в брошенных домах.
– Воевали мы хорошо, – рассказывает Малышев, – сербы были нами довольны. На акцию шли человек 60, из них русских – 10-15, остальные сербы. Акцию провели, смотришь – все русские рядом, а 50 сербов разбежались кто куда. Это считалось нормальным. Наш отряд всего из 20 бойцов был ударной силой, наводил ужас на мусульман.
За девять месяцев в акциях погибли пять волонтеров из РДО-2, один пропал без вести. Всего, по словам Малышева, за время войны в Сербии провоевали примерно 600 русских, около 30 из них погибли.
Зарплату часто задерживали, хотя русских одевали и кормили даже лучше, чем своих солдат. «Вы – наше знамя, – говорили им сербы, – можете даже не воевать. Мусульмане знают, что вы здесь, и нам уже спокойнее. Мы написали коллективное прошение о гражданстве, справку-подтверждение о нашем участии в боях дал армейский штаб, а скупщина утвердила». Семеро из РДО-2 получили сербское гражданство всего через полгода после приезда. Сейчас в живых осталось пятеро и один из них – Малышев.
Теперь, как полноправные граждане, русские наемники могут занять любой приглянувшийся им дом мусульманина, открыть в Югославии свой бизнес.
– Но я прежде всего гражданин России, – убежденно говорит наемник, – сербское гражданство – награда для меня.
Малышев называет себя и своих друзей-наемников настоящими «новыми русскими».
– «Нью рашенз», о которых пишут в газетах, – твердит он, – просто дерьмо, спекулянты, продающие Родину.
Его «братья по оружию» воевали в Карабахе и Абхазии, некоторые из них были кровавой осенью 93-го в Белом доме. На свет народилась следующая генерация «новых русских» – боевиков, готовых в любой момент взять автомат в руки.
Дневник русского наемника
Эту потрепанную тетрадку вручил мне Василий Шлычков, несколько месяцев провоевавший на стороне сербов в Боснии и Герцеговине. Двести страниц, исписанных неразборчивым почерком. Озаглавлен дневник несколько претенциозно: «Отдых на Балканах, или Записки русского наемника». На обороте вклеена карта бывшей СФРЮ, на которой кружочками обозначены места боевых действий наемника. На последней странице – что-то вроде словарика общепринятых терминов наемника. Например: куча – дом, РБ – ручной гранатомет, тромбон – мина, которая выстреливается из подствольника на автомате, телевизор – мина направленного действия…
– «Нью рашенз», о которых пишут в газетах, – твердит он, – просто дерьмо, спекулянты, продающие Родину.
Его «братья по оружию» воевали в Карабахе и Абхазии, некоторые из них были кровавой осенью 93-го в Белом доме. На свет народилась следующая генерация «новых русских» – боевиков, готовых в любой момент взять автомат в руки.
Дневник русского наемника
Эту потрепанную тетрадку вручил мне Василий Шлычков, несколько месяцев провоевавший на стороне сербов в Боснии и Герцеговине. Двести страниц, исписанных неразборчивым почерком. Озаглавлен дневник несколько претенциозно: «Отдых на Балканах, или Записки русского наемника». На обороте вклеена карта бывшей СФРЮ, на которой кружочками обозначены места боевых действий наемника. На последней странице – что-то вроде словарика общепринятых терминов наемника. Например: куча – дом, РБ – ручной гранатомет, тромбон – мина, которая выстреливается из подствольника на автомате, телевизор – мина направленного действия…
– Я хочу, чтобы люди узнали всю правду об этой войне, – сказал мне Шлычков, передавая свой дневник для публикации.
Идея перенести свои впечатления на бумагу пришла ему спустя месяц после приезда на войну. Записи велись нерегулярно. Хронология не всегда точно соблюдалась (прочитав, нетрудно понять – отчего). Предваряется дневник описанием отряда наемников, быта, короткими биографиями некоторых его членов. В середине – подробное описание одной из акций, в которой участвовал Шлычков.
Текст говорит сам за себя и в комментариях, на мой взгляд, не нуждается.
Отряд
3-й русский добровольческий отряд (РДО-3), в котором я числюсь, состоит из шестнадцати человек. Один парень второй месяц лежит в госпитале – гниет легкое, температура под 40. (Подонок, расстрелявший этого пацана во время разборки, перебежал к хорватам).
Были в отряде американец, итальянец, болгарин и румын. Последний утверждал, что служил в десантной части, но во время стрельбы из РБ заглянул в газоотводящую трубу. Теперь ему делают пересадку кожи на лице.
Недавно приезжал еще один румын. У него отнялся язык, когда мы сказали, что ни цента не получаем за работу. Потом, обретя дар речи, сказал, что возвращается домой. (Кстати, приехал, как и я, в костюме и белой рубашке.)
РДО-З – в составе подразделения четников (бывших королевских гвардейцев), и подчиняемся мы воеводе четников Славке Алексичу. Четники – это отъявленные головорезы. У них обычай: когда начинается война, они не бреются и не стригутся. На шапках – кокарды, на которых изображен орел, а на нем – череп со скрещенными костями.
Русских здесь боятся даже четники. Однажды наши ребята, когда их обидели, даже брали местное милицейское управление. Сербы боятся заходить в наши кучи: кричат с улицы или вызывают по рации. Но зато воюют русские впереди: в разведку «рус», повить диверсантов – «рус», что-то взорвать – «рус».
Люди
Саша Шкрабов – командир РДО-З. 40 лет, женат, семья живет в Керчи. В России был старшим мичманом морской пехоты, отлично стреляет, владеет рукопашным боем. В Боснию попал год назад: нелегально пересек две границы. Сашу разыскивает Интерпол как наемного убийцу. Здесь у него – звание майора.
Валера. 30 лет, не женат, окончил экономический институт, хорошо владеет английским и сербским языками. Писал кандидатскую диссертацию, но, разочаровавшись в науке, вернулся в родную деревню в Белоруссии. Но и здесь не прижился, поехал воевать в Приднестровье. Потом подался в Югославию, в Боснии уже два года. Отлично работает с минометом.
Володя.40 лет, жена и двое детей живут в С. – Петербурге. Прозвище – Жириновский (Володя – член ЛДПР). В Питере работал охранником в одной из югославских фирм. Президент этой фирмы помог ему 4 месяца назад попасть в Боснию. Ехал сюда подзаработать. Результат ясен: сейчас говорит, что не может вернуться в Россию без автомобиля, а то жена скажет, что, мол, отдыхал на Балканах.
Быт
РДО-З расселен в 4 кучах на окраине Сараево – в районе, называемом Еврейская гробля.
Мягкая мебель, телевизоры, посуда – всего этого здесь вдоволь. Идешь на мародерку на нейтральную зону – между мусульманской и сербской позициями, заходишь в квартиры и берешь все, что надо. Проблема только в том, как вынести это добро, не попав под перекрестный огонь мусульман. И еще: много заминированных вещей.
Три раза в день кормят в солдатской столовой. С утра молоко, хлеб. В обед – что-то наподобие супа: картофель, горох, фасоль. Ешь – не хочу, но мы с трудом съедаем по одной тарелке. После акции дают гуманитарную помощь – молоко, сок, по банке мясных консервов.
12 мая
Отряд, по-моему, начинает распадаться. Одни хотят перейти в милицию, зарплату в которой обещают 50 ДМ. Другие хотят получить паспорт и отвалить отсюда куда-нибудь подальше. Третьи – обычные пофигисты.
Приехал Саша, привез жену и сына. Сказал, что дней 10 отдыхаем, а потом пойдем брать караван. Ребята готовы идти хоть сейчас, чтобы разжиться деньгами.
Были сегодня на ковровой фабрике на нейтралке. Она полностью заминирована, но паласов и ковров там море.
14 мая
Ходили на захваченную сопку жечь бункеры. В одном из них нашли несгораемый сейф. Сначала Валера расстрелял в него 3 рожка бронебойных. Потом привязал гранату, спрятался за амбразурой, дернул веревку – она оборвалась. Привязал второй раз, дернул: граната вылетела и упала у ног. Хорошо, чека не выдернулась. С третьей попытки взорвалась, но на корпусе осталась только вмятина. Недолго думая, выстрелили тромбоном – сейф свернулся гармошкой. Привязали мусульманскую взрывчатку. Рвануло так, что от бункера остались только стены. В сейфе образовалась дыра размером в человеческую голову. А в нем нашли только телефоны и какие-то документы. Смех.
16 мая
Вечером играли в карты, Володя готовил ужин. Саша Селиверстов по прозвищу Очкарик выстрелил в него из кучи напротив. Две пули прошли рядом с головой. Я не выдержал, вмазал по Очкарику из пулемета – он начал отстреливаться. Похватали автоматы и, выскочив на улицу, заняли оборону перед его кучей. Когда Очкарик вышел, обезоружили, били, пока он не отключился.
17 мая
Утром насчитал более 40 пулевых попаданий в нашу кучу, из них 4 – в комнату, а 2 – в склад с боеприпасами. На собрании коллективно решили убрать Очкарика из отряда. Отобрали у его жены автомат и снайперку. Сказали, чтобы убирался из Сараево в 24 часа или приведем приговор в исполнение. Искать его все равно никто не будет, ведь он русский. Иногда война делает нормальных людей придурками.
23 мая
Вчера нам дали зарплату – по 20 ДМ. Отмечали. Вечером решили съездить на ковровую фабрику за линию обороны. Вытащили гору ковров и паласов.
Сербы, когда их увидели, взбеленились, вызвали ментов. Но до стрельбы не дошло. Мы погрузили ковры в машину и спокойно отбыли на базу. Если продать по дешевке – по 100 ДМ за квадратный метр, то должно выйти примерно по 4000 ДМ на человека.
Акция
Неделю ребята сидели без дела. От безделья начинается психоз: пьянка, ругань, пальба. Саша не выдержал, сказал: «Хватит» – и на следующий день без разрешения воеводы мы отправились в Горажде. Накануне натовцы бомбили там сербские позиции. Поехали пять русских и итальянец. Когда приехали, была уже ночь.
Утром, выпив ракии, отправились на разведку. Полчаса тряслись по лесным дорогам, потом нас выкинули на одной из сопок, считавшейся сербской. Неподалеку – фабрика «Победа», выпускавшая патроны, взрывчатку. Шли цепочкой, дистанция – 5 метров. Попали под обстрел мусульманских пулеметов. Пули свистели над ухом.
Когда обстрел окончился, перебежками стали углубляться в мусульманский тыл. Заняли на сопке круговую оборону и поливали фабрику огнем. Командир разведки передал по рации с другой стороны перевала, что мусульмане покидают фабрику, и нам приказано ее занять. Что и было сделано. Никого из наших, слава Богу, не зацепило. А вот мусульманину пуля угодила точно в лоб.
Валера снял с убитого мусульманина униформу. В его ранце нашли нашу гранату Ф-1, патроны дум-дум. Хотели отрезать уши, но передумали, сбросили тело с обрыва. Отыскали 60 литров спирта – сербы и мусульмане его не пьют. Чудаки – говорят, что отрава.
5 суток простояли на фабрике, потом приказали отходить: ооновцы выдвинули ультиматум. И тут мы повеселились на славу: жгли, взрывали корпуса.
Вернулись в Пале, шли по улице. Итальянец зашел в развалины справить нужду. А Валера, недолго думая, кинул в окно пластиковую гранату. Раздался взрыв, итальянец выскочил оттуда без штанов. Мы как стояли, так и упали от хохота. Потом всю ночь пили в казарме, а наутро нас отвезли в Сараево.
24 мая
И сербы, и мусульмане, похоже, выдохлись и свой героизм показывают только через амбразуры. А ведь были когда-то зверские нападения и головы убитых врагов ставили на бруствер, а уши считались сувенирами. Наверное, война идет к завершению.