Юлия слушала завороженно, буквально открыв рот, в этот момент она забыла и происшествие в Париже, и то, что произошло с ней в аэропорту Шереметьево. Она смотрела на Марию и думала: вот это женщина, необходимо как-то подружиться, сблизиться. Но как? Она знаменитая актриса, я ей на фиг не нужна. Сегодня у нее выходной, она выпила, расслабилась, болтает от нечего делать.
— Теперь самое главное! — Мария рассмеялась. — Я словно прежнее Политбюро, каждое решение — эпохальное. А назавтра еще более эпохальное. Но такова жизнь, девочка, хочешь быть счастливой, бейся ежедневно и всерьез. Постель! Здесь твоя площадка, здесь ты царица, можешь расслабиться, быть естественной, позволять себе любые безумства. Мужчина в постели настолько хорош, насколько женщина пожелает, и находится во власти женщины. Ощутив свою силу, он становится громовержцем, он считает, что он тебя трахает, на самом деле это ты его трахаешь, и утром, когда он поднимется Гераклом-победителем, ты должна легонько поставить его на дистанцию. Он возмутится, мол, как же так, ведь совсем недавно я имел ее тело и душу, был властелином? А ты в ответ легкую улыбочку, затуманенный взгляд, пожалуйста, кофе и уберите руки. А ночь я не помню, она прошла, так мы сегодня не расстаемся, значит, наступит новая ночь.
— Боже мой! — Юлия всплеснула руками. — Значит, женщина всю жизнь обязана играть?
— Отнюдь, просто женщина должна жить по определенным правилам. Ты можешь поплакаться матери, отцу, подруге, с мужчиной расслабляться нельзя, он тебя съест и оставит. Мужчина по своей природе завоеватель, иначе ему неинтересно и скучно, он уходит. — Мария взглянула на Юлию оценивающе, почувствовала, девочка расслабилась, забылась, но Гуров предупреждал, что она стоит на краю, и торопиться не следует и прямых вопросов не задавать. А он мудрый змей, его следует слушаться.
— Мария, простите... — Юлия замялась и покраснела. — Вы с этим полковником Львом Ивановичем так и живете?
— Я тебе рассказала об общих правилах, каждый мужчина, как и мы с тобой, индивидуальность. Гуров особая статья. У нас с ним заключен пакт о ненападении, нейтралитете. Кто такой Гуров, сейчас поймешь, расскажу тебе маленькую историю. Я его месяц назад оставила, исчезла. История у меня случилась, ну, это неинтересно. Две недели назад он подъехал к театру, забрал меня в машину и привез домой. И приехал, дьявол, в тот вечер, когда мне было совсем худо. Уж как он узнал, никто не знает, уверена, он сам не догадывается. У него чутье, как у зверя, часто действует неосознанно. Дело в другом. Он за две недели не спросил, почему исчезла, где была, что случилось, живет, словно ничего не было. А он меня любит, я знаю. Я готова ему в горло вцепиться, только бы спросил. А он улыбочкой отгораживается, в постели ноги и задницу целует, слова бормочет, а наутро ни слова, ни вопроса, родной и чужой. У меня, девочка, мужчины были, но такого, как Гуров, не встречала, даже не подозревала, что подобные существуют. Он свою силу прекрасно осознает, однако не показывает, живем по принципу “ты меня уважаешь”. Цветы, все, как положено, однако незримую черту он провел, я ее чувствую, не переступаю.
— Вот бы мне такого...
— Тебе такого не надо, извини, не доросла, может, со временем, — твердо сказала Мария, вспомнила, как Гуров резко ломает разговор, и спросила: — А ты чем в жизни занимаешься?
— Я? — Юлия растерялась. — Вот, — она оглядела гостиную. — Живу, дочь Юрия Карловича Горсткова. На выставки хожу, в театр, за рубеж мотаюсь, стран много. Я на Французском болтаю, на английском объясниться моту, в мире стран много. А кому я нужна? Секретаршей идти в какой-нибудь офис? Папочка меня вмиг бы определил, так ведь неинтересно. В актрисы податься? Так у меня ума хватает, что без призвания и таланта...
— И без каторжного труда, — добавила Мария. — Тебе лет двадцать пять? Ты, извини, под папиным крылом задержалась. Положение у тебя действительно тяжелое, — она саркастически улыбнулась. — Выбери среди своих ухажеров мужика, организуй семью, роди ребенка, лучше двух, воспитывай детей и муха, создай дом. Скажу тебе, это работенка непростая, уважаемая. А в театр ходи, приглашаю тебя на спектакль, послезавтра, во вторник, два билета на твое имя будут в кассе. Но лучше, чтобы ты со своим партнером договорилась, что он после спектакля нас оставит, вместе поужинаем, мужчины в такой вечер люди лишние.
— Правда? — Юлия чуть не захлопала в ладоши. — Спасибо! Обязательно! А мне только двадцать четыре, — и показала язык.
— Мне, девочка, тридцать семь, твои годики для меня значения не имеют. Все! Антракт закончен, пора в бой!
Мария надела туфли, неуловимо изменилась лицом, полоснула Юлию острым взглядом.
* * *Пока женщины решали свои проблемы, хозяин и Гуров решали свои. В их беседе длинных монологов не было, никто никого не поучал, вообще слов произносилось мало, преобладали паузы.
— Лев Иванович, может, ты все-таки выпьешь? — недовольно сказал хозяин. — Я видел, ты за столом воздерживался.
— Я сейчас в одном убийстве разбираюсь, но твое дело держу на контроле, люди работают. — Гуров подошел к бару, налил себе водки, закурил. — Пока зацепиться не можем. Я могу изложить свои соображения, но это только слова.
Горстков уселся в кресле, тяжело навалился на стол, долго откашливался, затем глухо произнес:
— Мне слова ни к чему. Я требую, чтобы обезопасили мою дочь. Ты знаменитый сыщик, я плачу тебе хорошие деньги, изволь соответствовать.
Гуров поставил рюмку с водкой обратно в бар, пыхнул сигаретой, прошелся по кабинету.
— За такие слова я послал бы далеко-далеко и министра, а ух тебя с деньгами тем более. Но я ошибся в работе и дал слово, так что говори без опаски. Ты взрослый битый мужик, должен знать: деньги решают почти все проблемы. Но в это “почти” может уместиться не одна жизнь.
Молчали долго. Горстков давно отвык от такого тона, а этот нанятый сотрудник не только имеет свое мнение, но и открыто заявляет, что, мол, плевать он хотел на него, Горсткова, я шефом его своим не считает.
Гуров на личике отношения внимания не обращал, о сопевшем Горсткове даже забыл, думал о том, как складывается разговор у Марии с Юлией. Как вдут дала у Крячко и ребят, смогут они разыскать человека, который увез девчонку из аэропорта Шереметьево?
Сейчас практически успех зависел от двух моментов. Если раскроется Юлия, то можно приблизительно определить цель нападения. Удастся найти мужчину из Шереметьева, выяснят личность противника. Точнее, одного из противников, так как Гуров был убежден, что противников двое. Их интересы пересеклись на Горсткове, они друг другу мешают, оттого и создается сумятица.
— Ты чего же так разобиделся, что ты рюмку в моем доме вылить не желаешь?
— Как? — Гуров взглянул недоуменно, так как находился далеко от кабинета, его хозяина я недавнего разговора. — Обиделся? Извини, я лет двадцать как перестал обижаться, даже забыл, как это делается. А выпить можно, почему не вылить? — Он вернулся к бару, опрокинул в рот рюмку, взял орешек.
Горстков с удивлением смотрел на сыщика, подумал, что из него получился бы отличный помощник. И пусть он в финансах не понимает, но таким инструментом любую стену вспороть можно. И человек получал бы не грошовую зарплату, а настоящие деньги, и не копался бы в дерьме, хотя большой бизнес отнюдь не розарий.
— Так какие у тебя соображения, говори, я русские слова понимаю.
— Пустые, сродни выступлениям Президента. Слов много, а в руки взять нечего. В предвыборной борьбе некто рассчитывает использовать твои деньги и влияние. И нацелились на тебя не одна сила, а две, сейчас отношения выясняют. Чтобы вынудить человека служить, когда он того не хочет, необходимо найти его слабину. Твоя слабина — дочь Юлия. Вот они к ней и примериваются, мешают друг другу, полагаю, что у них методы разные. Один хочет так, другой — эдак. Главное, ни один не желает тебя уступить. Горстков-то один, всех крупных бизнесменов по партиям и блокам растащили. А ты, самый могучий, стоишь отдельно, вроде как не оприходованный.
— Так что же, они намерены дочку захватить и в виде выкупа от меня помощи потребовать?
— Это вряд ли, полагаю, все не так просто. Хотя само похищение не исключено.
— Так приставь к ней человека, двух, трех...
— Сколько убивают людей, которых охраняет чуть ли не взвод автоматчиков? За Юлией приглядывают, сейчас ее взять непросто, однако я имею дело с профессионалами. Моя задача не хватать вора за руку, у него рук много, отрубить ему голову. А если серьезно, так требуется объяснить человеку, что ему трогать Юлию Горсткову невыгодно либо опасно. Это уж как получится. А чтобы такую задачу выполнить, требуется нужного человека разыскать, вычислить.
Горстков некоторое время молчал, затем махнул на Гурова тяжелой рукой.
— Проще все. Лев Иванович, значительно проще. Шарик наш большой, земель и закоулков не счесть. Я Юлию в такое место зашлю, ее сам черт не разыщет.
— Это вряд ли, полагаю, все не так просто. Хотя само похищение не исключено.
— Так приставь к ней человека, двух, трех...
— Сколько убивают людей, которых охраняет чуть ли не взвод автоматчиков? За Юлией приглядывают, сейчас ее взять непросто, однако я имею дело с профессионалами. Моя задача не хватать вора за руку, у него рук много, отрубить ему голову. А если серьезно, так требуется объяснить человеку, что ему трогать Юлию Горсткову невыгодно либо опасно. Это уж как получится. А чтобы такую задачу выполнить, требуется нужного человека разыскать, вычислить.
Горстков некоторое время молчал, затем махнул на Гурова тяжелой рукой.
— Проще все. Лев Иванович, значительно проще. Шарик наш большой, земель и закоулков не счесть. Я Юлию в такое место зашлю, ее сам черт не разыщет.
— Черт, может, и не разыщет, а спецслужба прямо в Шереметьеве под ручку возьмет и до места проводит, — усмехнулся Гуров.
Алентов в это время на кухне вытирал посуду. Хозяйка домработницу отпустила на выходкой, мыла посуду, а политик, возможно будущий Президент, тарелки, вилки, ложки вытирал.
Беседа велась неторопливо, уважительно, с обоюдным интересом, правда, каждый говорил о своем.
— Хотела я в свое время нарожать кучу ребятишек, троих как минимум, — говорила хозяйка, — да не получилось. Я Юльку произвела, второго носила, когда Юру взяли. Суд тогда был скорый, большевистский, раз-два, и срок. Нет, статья-то у него была, слов нет, только занимался Юра в те годы делом, которое они сегодня освоить не могут. Ну, у меня преждевременные случились, врачи сказали, мол, все, голубушка, более детей не жди.
— В такой стране живем. — Алентов укладывал тарелки аккуратными стопочками. — Поторопился, опередил время, в тюрьму опоздал — в кювет, кувыркайся в грязи.
— Так Юленька и осталась одна, росла одинокой березонькой. Какой родитель ни умный, один ребенок всегда балованный. Я вам, Николай, скажу по секрету, отец Юлию пару раз по заднице лупил, у меня сердце отмирало. У него же ручища — медведя заломать может. Я не скажу, что Юленька девчонка избалованная, капризная. Она и постирать и сготовить может с охотой, быстрая, но как бы сказать, — Нина Дмитриевна замялась, — она без цели в жизни живет. Деньги, естественно, ее не волнуют, а призвания в ней не организовалось. Мечты у нее нет, цели, день прошел, и ладно, завтра наступит лишь завтра.
— Редкий человек имеет цель в жизни, уважаемая Нина Дмитриевна, большинство живет днем сегодняшним. Вот это сделать, то решить, с кем-то договориться, — сказал Алентов. — Эйнштейны и Пикассо рождаются редко.
— Юлии требуется настоящий, прочный мужик, сын, затем дочь и опять сын. Хочу, чтобы она мою мечту осуществила, в доме должны дети кричать, тоща это дом, а не квартира со всеми удобствами.
Хозяйка протянула Алентову последнюю тарелку, вытирая руки полотенцем, посмотрела Николаю в глаза внимательно.
* * *Они вернулись домой около семи вечера. Мария сразу переобулась. Гуров снял пиджак и галстук, надел спортивную куртку.
Привезший их Крячко, прощаясь, сказал:
— Нас “пасут” профессионалы, считаю, твоя квартира прослушивается. Генка Веткин и Гриша Котов, кажется, зацепились за мужика из аэропорта. Я тебе позже позвоню.
— И как мы говорить станем? — спросил Гуров.
— Найду слова, ты поймешь. — Крячко подмигнул и укатил.
— Полковник, вечер впереди, что-нибудь придумаем или отдадимся во власть телевизора? — спросила Мария.
— Я только сегодня понял, какая ты красивая, — сказал Гуров.
— Наблюдательность — основное оружие истинного сыщика. — Мария подняла руки, освободила собранные на затылке волосы, встряхнула головой, стала не такой строгой и официальной, более земной я знакомой. — У тебя есть ко мне вопросы?
— Множество. — Гуров обнял женщину, умышленно сжал ее так сильно, что она ойкнула, прошептал на ухо: — Помолчи. — А громко сказал: — Хочу вымыть голову, покажи мне, каким шампунем пользоваться.
— Сыщик, не морочь мне голову, скажи прямо, мол, мне твой выпендреж, игра в королеву надоели до какой-то матери. Я хочу тебя немедленно трахнуть в ванной, чтобы ты вернулась на землю, заняла подобающее тебе место.
— Я имел в виду иное, но твоя идея мне тоже нравится. — Гуров подхватил Марию на руки, отнес в ванную комнату, осторожно, словно хрупкую статуэтку, поставив на кафельный пол, пустил воду.
— Я все это видела в кино. — Мария присела на край джакузи.
— А мы учимся друг у друга, киношники у нас, мы у них, в советское время это называлось обменом опытом. Станислав сказал, что его машину “вели”, то есть следили за ним. Причем делалось это не как-нибудь, профессионально, возможно, моя квартира прослушивается. В старые времена для этого требовалось в помещении вмонтировать “жучок”, и я бы его обнаружил быстро, есть специальный аппаратик. Сегодня спецслужбы совершенствуются, потому я ничего искать не буду. Просто о делах в квартире не говорить, и все.
— Все? — Мария передернула плечами. — Они будут слышать, как мы любим друг друга, как я ору матом.
— Пусть слушают и завидуют.
— Гадость, мне не нравится такая игра.
— К сожалению, это не игра, а жизнь. — Голос Гурова неуловимо изменился. — Могу тебе сказать, я рад происходящему. Раз они поднимают такую войну, значит, мы на верном пути и вышли на тропу войны.
— Мы? Ты зачислил меня в штат и поставил на довольствие?
— Самое разумное, если ты вернешься к себе, переждешь, пока история не закончится.
Мария взяла Гурова за рубашку у самого горла, посмотрела в глаза. Он даже качнулся, мелькнула мысль, что Мария колдунья.
— Так вот что я тебе, милый, скажу о Юлии. — Мария отпустила Гурова, потупилась. — Девочка неглупая, с характером. Таких по Москве миллион шастают. Без претензий и самомнения, без особых комплексов, видно, женщина в ней еще не проснулась, пока дремлет. Ты прав, тайну она носит, чего-то боится. Я ее пригласила в театр, во вторник, хотела привезти сюда, но раз такое дело, поедем ко мне. Я Юлию угощу и оставлю ночевать, думаю, она заговорит.
— Умница. Я пришлю к театру машину с водителем, якобы твой поклонник. Он и в квартиру на минуточку поднимется.
— Я могу в театр поехать на своей...
— За тобой приедет поклонник с цветами, — перебил Гуров. — Я тебя не неволю, но был бы благодарен, если ты недельку-другую поживешь у себя.
— Я подумаю, — насмешливо ответила Мария, не оставляя сомнений в своем решении. — Между прочим, жизнь наша складывается не из лет, месяцев и недель, даже не из дней, а из минут. — Она поднялась на носки и крепко обняла сыщика.
* * *Две недели царило затишье, а в это чертово воскресенье, восемнадцатого февраля, словно плотину прорвало, и события хлынули, все больше расширяя брешь.
Около двух часов дня оперативники Гурова вышли на мужчину, который встречал Юлию третьего числа в Шереметьеве. Удача улыбнулась отставному майору, опытному сыщику Григорию Котову. Высокий, худой, с длинным, чуть горбатым носом, который не соответствовал русской фамилии, зато полностью оправдывал отчество Давидович, сыщик, при своей субтильной внешности еврея-интеллигента, обладал мертвой хваткой. Если Котов вцепился, то его можно было только убить, но не оторвать.
Еще третьего, во время быстрого опроса людей в Шереметьеве, обслуживающих депутатский зал, Котов заметил, что одна из буфетчиц не смотрела на оперативников с любопытством, а быстро отвернулась и начала без надобности протирать стойку. Когда блицкриг результатов не дал и на след неизвестного выйти не удалось. Котов вернулся, как говорится, к печке. На следующий день оперативник посетил парикмахерскую высшего разряда, надел белоснежную рубашку и парадный костюм, который носить умел, даже купил новые модные очки, и вернулся к той самой стойке. При первом знакомстве он не имел успеха у женщин. Уж больно он был худощав и внешне немужествен, обладал мужеством и стойкостью, которые следовало почувствовать, а на это требовалось время.
Настя, так звали буфетчицу, пышнотелая и миловидная, нравилась мужчинам. Увидев Настю, большинство мужчин испытывали прилив крови и желание своих древних предков схватить женщину, раздеть, овладеть ею. Она прекрасно знала об этом, но в большинстве случаев оставалась фригидна — мужчины, кроме брезгливости и презрения, никаких иных чувств у Насти не вызывали. Она знала человека, которого разыскивали менты, но не желала помогать похотливым мужикам, тем более ментам, да еще ввязываться в историю. Сергей Батулин, так звали разыскиваемого, однажды провел с ней вечер, затем ночь, оказался нежным и внимательным, она даже получила удовольствие. Он безусловно работал в КГБ, Настя эту организацию иначе не называла, и ввязываться в драчку между двумя службами, да еще выдавать человека, от которого, кроме добра, ничего не видела, женщина не желала.