— Романова Полина Дмитриевна, — уточнил, демонстрируя свою осведомленность, молодой сержант. У него было удивительно незагорелое для наших мест лицо и темные волосы, чуть более длинные, чем положено сотрудникам милиции.
Тем временем вернулся профессор с бумагами. Он передал их старшему. Тот очень долго рассматривал паспорта профессора и Магды, медленно листая страницы. Вид у него был такой, будто ему хочется попробовать документы на вкус.
— Болгарский подданный? — спросил он наконец.
— Профессор Анжей Стоян к вашим услугам! — вежливо ответил ученый и показал на Магду: — А это моя ассистентка…
— С какой целью прибыли в Россию? — перебил «боров». Похоже, ему очень хотелось найти хотя бы какое-то нарушение закона.
— Наука, дражайшие! Мы ведем здесь исследования… Кстати, не желаете ли осмотреть лабораторию? — вдруг предложил профессор.
Полицейские при слове «лаборатория» оживились.
— А як же! Желаем! — кивнул старший и скомандовал: — Ведите!
Стоян повел их по лестнице на второй этаж.
— Эй! Романова! — окликнул меня высокий. — Давай с нами! Если найдем оружие и наркотики, понятой тебя оформим! — и он громко засмеялся своей глупой шутке.
Магда и Саймон остались сидеть за столом, а я пошла следом за полицейскими — очень хотелось посмотреть лабораторию профессора Стояна. Старший полицейский громко сопел и так топал, что, казалось, дом сейчас развалится. Скрипы старой лестницы утонули в этом грохоте. Поднимаясь по ней, я вспоминала слова Саймона о том, что эксперименты профессора выходят за рамки дозволенного в научном сообществе. Мелькнула мысль: а вдруг там не только колбы и пробирки, а какие-нибудь страшные существа-мутанты? Но нет, тогда профессор не пригласил бы полицейских в лабораторию. Тем временем Стоян открыл дверь в помещение на втором этаже. Все трое полицейских зашли внутрь и разочарованно осмотрелись — в комнате ничего не было, кроме огромных зеркал на стенах. Они явно ожидали большего от лаборатории болгарского подданного.
— Эй! Понятая! Давай к нам! — крикнул высокий и снова засмеялся. Я вошла. Зеркала отразили трех полицейских и стройную девушку в черных джинсах и серой толстовке. Приглядевшись, я заметила, что зеркала немного отличаются друг от друга. Одно показалось мне очень старым — оно было немного мутное, в нем все выглядело красивее и загадочнее. Другое, наоборот, сияющее, а нем видна каждая мелкая деталь. Третье зеркало было чуть золотистым, наши отражения в нем окутывала нежная желтоватая дымка… И вдруг я замерла в недоумении — за моей спиной происходило что-то странное. Мелькнуло какое-то пятнистое существо, похожее на свинью. Я обернулась и увидела, как старший полицейский изумленно таращится в зеркало напротив себя. Рядом с ним стоял высокий и косился туда же, стараясь не выказывать излишнего интереса. Чуть позади них молоденький сержант странно пыхтел…
Я вновь перевела взгляд на зеркало. Там отражались высокий полицейский, молодой сержант и большая пятнистая свинья. Старшего полицейского не было! Сержант закашлял, и его кашель подозрительно походил на смех. Лицо старшего полицейского медленно наливалось краской. Свинья в зеркале нагло таращила на него маленькие хитрые глаза. Полицейский склонил голову набок, и свинья повторила его движение. Сержант раскашлялся еще громче. Старший полицейский замер. Похоже, он боялся пошевелиться — вдруг свинья снова повторит за ним?
Профессор Стоян с невозмутимым видом стоял в дверях, как будто ничего особенного не происходило. Видимо, старший полицейский засомневался — не привиделась ли наглая свинья ему одному? Он шагнул назад, и пятнистый боров сделал то же самое. Полицейский опасливо покосился на высокого коллегу — но тот и вида не подал, что заметил что-то странное. Белолицый сержант позади них мучился очередным приступом кашля.
— Да что ты усе кашляешь, Пэтрэнко! — раздраженно проревел старший. — Выйди ужо на воздух!
При этом свинья в зеркале тоже что-то сказала в адрес Петренко, но все мы дружно сделали вид, что не заметили этого. Петренко пулей выскочил из помещения, на ходу вытаскивая мобильный. Уверена, что через пять минут вся полиция Бетты будет обсуждать происшествие.
Вслед за ним вышли и «боров» с высоким.
— Да-а… Тут, как говорится, наука… — туманно пояснил старший неизвестно кому, осторожно спускаясь по лестнице.
Я услышала, как скрипят половицы, и улыбнулась: свиноподобный полицейский присмирел и уже не грохотал сапогами. Профессор Стоян с видом безвинного страдальца шел за ним, кротко сложив пухлые ручки на животе.
— Не желаете ли осмотреть другие помещения, дражайшие? — вежливо предложил он, когда мы оказались на террасе.
Высокий вопросительно посмотрел на начальника. Он явно был не прочь увидеть еще какие-нибудь чудеса.
— Признаков нарушения закона нэ наблюдается! — решительно отрезал «боров». — Работайте, гражданин профессор! — и он с чувством пожал Стояну руку.
Полицейские отдали честь и чинно вышли.
— Пэтрэнко! Еш твою мать! Хватит девкам названивать! Зайцем вниз беги, заводи машину! — донесся до нас с улицы рев старшего.
Профессор лукаво посмотрел на меня маленькими серыми глазками и засмеялся. Я тоже не смогла удержать смех. Мы оба хохотали, в то время, как Магда и Саймон с изумлением смотрели на нас.
— Что это было? — спросила я, когда мы снова сели за стол.
— Попробуй догадаться, девочка! — глаза профессора светились лукавством. — Вот тебе задача: в комнату вошли трое полицейских, и зеркала отразили трех полицейских. А потом появилась ты, и зеркала расшалились! Что это значит, дражайшая?
— Ох, не знаю!
— Даю тебе подсказку… Эти зеркала я много лет собирал по всему миру. Они реагируют на мысли и чувства… Чувства, Полина! Тебе ведь знакомо это понятие, моя эмоциональная госпожица? — Я хмыкнула в ответ, признавая очевидное. — Тебе ведь, наверное, уже случалось удивлять своими чувствами окружающих?
— Дома меня раньше называли Тайфунчиком… — подтвердила я, умолчав, что прозвище сохранилось за мной и по сей день.
— Наверное, не только дома удивляются твоим эмоциям? Кажется, они произвели большое впечатление еще на кое-кого? — Стоян лукаво покосился на Саймона.
Тот почему-то ответил профессору мрачным взглядом. Похоже, ему не нравился этот разговор.
— И скажи честно, девочка, — продолжал Стоян, — ведь этот важный господин из полиции и впрямь похож на свинью?
Я только фыркнула в ответ. Профессор стал серьезным.
— Полина, ты — особенная. Эти зеркала видели множество людей. Иногда ничего не происходило, иногда происходило что-то необычное. Но ты первая, чьи мысли и чувства они передали так отчетливо, так ясно. Я давно это подозревал, с того момента, как узнал, что твои эмоции пробудили отклик в душе нашего общего друга… — он снова взглянул на Саймона и хотел еще что-то добавить, но Саймон вдруг резко поднялся:
— Полина, нам пора, — бросил любимый нетерпеливо. Я смутилась — это было откровенно невежливо. Но профессор тут же встал, демонстрируя готовность проводить нас до двери. С пылающими щеками я попрощалась с ним и с Магдой, и мы вышли на тропинку. Темнота была такая, что непонятно было, где кончались силуэты деревьев и начиналось небо. Саймон крепко взял меня за руку и повел вниз. Он двигался очень быстро, увлекая меня за собой, будто хотел избежать разговора. Когда мы спустились в Бетту, я вырвала ладонь из его руки и остановилась. Он тоже встал.
— Полина, я знаю: если уж ты решила что-то выяснить, никто не уйдет от твоего допроса, — очень мягко проговорил Саймон. Его голос обволакивал и лишал меня воли, но я отчаянно сопротивлялась исходящему от Морского волшебству.
— Мне сейчас не до шуток! — отрезала я.
Неожиданно Саймон взял меня за плечи и крепко прижал к себе.
— А что, если у меня пока нет ответов на твои вопросы?
— Как так — нет?
— Ты хочешь спросить, почему Александра и Николь ушли из Бетты?
— Да!
— Разве тебе недостаточно, что я остался?
Я молчала.
— Некоторые вещи тебе лучше не знать. Достаточно уже того, что ты невольно оказалась хранительницей чужих секретов…
— Я этого не хотела! — перебила я. — Я просто влюбилась в тебя!
Его удивительное лицо казалось грустным.
— Девочка моя, я тоже этого не хотел…
— Но это случилось! — я почти кричала. Он прижал меня к себе еще крепче.
— Да, это случилось. — Его голос звучал глухо. — Полина, единственное, что я могу тебе сейчас сказать: я хочу стать человеком и быть с тобой. Ради этого я общаюсь с профессором Стояном, хотя не все, что он говорит и делает, мне нравится…
Я замерла в удивлении. Мне всегда казалось, что Саймон очень уважает Стояна. В конце концов, профессор единственный, кто может помочь ему стать человеком.
— Если профессор не сможет мне помочь… Или не захочет, — Саймон словно прочитал мои мысли, — я попытаюсь найти семью Грасини и заставить их вернуть мне человеческую сущность. Поверь, я сделаю все, что в моих силах!
— А почему мы сегодня так неожиданно ушли от профессора? — не сдавалась я.
— Я не хочу, чтобы ты была объектом его экспериментов! — жестко отрезал Саймон. — Никогда больше не заходи в его лабораторию! Никогда! — он опять крепко взял меня за руку и повел к дому, показывая, что разговор окончен.
Около нашей калитки мы снова остановились. Пахло сиренью и морем. Наш маленький домик светился всеми окошками — значит, мама и бабушка дома. Саймон молча смотрел на меня. Отблески света падали на его лицо, казавшееся застывшей маской с темными и бездонными глазами. Мурашки побежали по коже: я вдруг остро ощутила, что рядом со мной не человек. Но вот тени на этой маске дрогнули, он склонился ко мне и нежно поцеловал в губы. Потом отстранился. Я впилась взглядом в его лицо — как я хотела прочитать на нем хотя бы какие-то эмоции! Мне показалось, что Саймон смотрит на меня виновато.
Я хотела кинуться к нему на шею, но он уже открыл передо мной калитку:
— До завтра!
Охота на русала
На следующий день в школе я то и дело вспоминала вчерашний разговор с Саймоном. На душе было тревожно — мне не нравилось, что он говорит загадками и не отвечает прямо на мои вопросы. Я все время думала о том, что может стоять за этой недосказанностью. Желание уберечь меня отчего-то? Или недоверие ко мне?
Последним уроком был английский. Наша полусонная старая англичанка монотонно вещала что-то про Present и Perfect, когда прозвенел звонок и все повскакивали из-за парт.
Я тоже стала сгребать в свою большую сумку учебники и ручки и не сразу заметила, что за моей спиной стоит Надя.
— Поговорить надо! — буркнула подруга, не глядя на меня. — Через пять минут на школьном дворе. — И она тут же пошла к выходу.
«Двор» — это, конечно, громко сказано. В моей московской школе двор был настоящей спортплощадкой, а тут… Небольшой пятачок с пучками рыже-зеленой травы, ржавый железный турник и две покосившиеся скамейки. Зато черный ход, которым никто никогда не пользовался, образовывал уютный уголок, надежно скрытый от глаз учителей. Двери были заколочены, сквозь ступеньки уже проросла трава. С одной стороны — переход в столовую, через его запыленные мутные стекла утром можно видеть, как дружной гурьбой несутся на завтрак школьники. С другой — окна кабинета биологии, плотно заставленные горшками с цветами.
Именно на этом заброшенном крылечке совершались самые важные дела — звучали первые признания в любви, выкуривалась первая сигарета, перед школьной дискотекой выпивался первый дешевый коктейль из алюминиевой банки…
Надька уже была там. Она положила на прогретую майским солнцем ступеньку свою сумку и сидела на ней, задумчиво разминая длинную сигарету. Я подошла, так же кинула сумку на ступеньку и села на нее. Несколько секунд мы молчали. Краем глаза я видела, что Надькина смуглая рука, держащая сигарету, слегка подрагивает.
— Как дела? — спросила она глухим голосом.
— Нормально, — с трудом сдерживая волнение, ответила я. — А ты как?
— Я? Хреново! — она вдруг превратилась в разъяренную фурию. — А ты и не догадываешься?! — Надька повернулась ко мне, и я увидела, как сверкают ее большие карие глаза. — Спасибо тебе за то, что я больше никогда не увижу Игоря!
— Надь, ну ты же сама знаешь — он занимается незаконными вещами… И никакой он не деятель шоу-биза… — осторожно заметила я.
— Хорошо! Пусть так. Хотя я и не очень-то верю твоему папе, — мрачно сказала она и отбросила сигарету. — Но у нас с ним было все по-настоящему! Он меня не использовал! Он меня… Он меня… Люби-и-ил!
И тут Надька отчаянно зарыдала. Слезы лились водопадом, она яростно хлюпала носом и даже не пыталась успокоиться. Из-за угла появились три девчонки из десятого класса, видимо, решившие покурить. Увидев нас, они мгновенно испарились.
— Надь, ну не плачь, нос распухнет! — сказала я первое, что пришло в голову, и погладила подругу по плечу.
— Нос! У меня вся жизнь под откос пошла! — простонала Надя. — Я ненавижу эту Бетту теперь! Я и раньше ее ненавидела! А теперь еще больше ненавижу-у-у!
— Успокойся, подруга. Ты поступишь в институт и уедешь отсюда. А потом еще скучать будешь по Бетте! — сказала я тоном мамы, которая утешает расплакавшегося ребенка.
Мамин тон подействовал: Надька перестала всхлипывать и подняла на меня раскрасневшееся заплаканное лицо с разводами туши под глазами.
— Да ты даже не знаешь, как мне было тяжело… — сказала она упавшим голосом.
— Расскажи… — тихо попросила я.
Надька еще пару раз судорожно всхлипнула, шмыгнула носом, потом достала очередную сигарету и закурила. С минуту мы сидели молча — подруга собиралась с мыслями.
— Полин, ты пойми: я влюбилась! Со всей дури! Игорь хотел меня с собой в Москву забрать… — Она дернула плечами. — Дурочка! Уже строила планы, мечтала. Такое счастье, идиллия… а тут — раз, и за один день всё рушится. Всё, понимаешь, всё! Сначала подстава твоего бати, потом Игорь уезжает, даже не попрощавшись. И я остаюсь одна. Понимаешь, одна! — Надя отбросила со лба выгоревшую прядь волос и опять посмотрела на меня.
— А как же я? — спросила я, втайне радуясь, что подругу «прорвало».
— Ты? А ты целыми днями со своим спасателем. Подруга больше не подруга. На первом месте любовь. Разве я не права? — спросила она с вызовом.
Я не нашлась, что ответить. В сущности, Надька была права. С появлением Саймона весь мир перестал существовать для меня.
— Ладно, я все понимаю… — примирительно сказала Надя. — Любовь так любовь, дело ваше. Но подругу тоже не нужно забывать!
— Я и не забывала… — слабо протестовала я, в душе соглашаясь с Надькой. Я ведь действительно отодвинула нашу дружбу на второй план.
— И если хочешь знать, так это он контрабандист, а не Игорь. Это его постоянно у моря видят! И денег у него куры не клюют! — упрямо вскинула голову Надя. — Но это твое дело, мать, я не вмешиваюсь. Ты мне все равно никогда ничего про него не рассказываешь, все секреты у вас!..
Это была любимая Надькина тема. Она считала, что между подругами не может быть секретов. А я всегда на ее расспросы о Саймоне отделывалась ничего не значащими фразами. Это ее обижало, но я ничего не могла изменить.
Неуклюже, а от этого еще более трогательно, Надька быстро обняла меня, крепко сжала и тут же отпустила. За углом кто-то нестройно зааплодировал. Мы оглянулись и увидели, как оттуда врассыпную, с радостными визгами и звонким смехом бросились наутек две девочки и совсем еще мелкий мальчишка — наверное, класса из третьего или пятого. Оказывается, они наблюдали за сценой нашего примирения.
— А ну брысь отсюда! — грозно закричала Надька. Она вскочила и сделала вид, что собирается догнать малышню.
Обстановка разрядилась сама собой. У меня прямо камень с души свалился от того, что мы все-таки помирились!
Попрощавшись с Надей, я пошла домой учить уроки. Но заставить себя заниматься не смогла. Три раза прочитала параграф по физике, но когда попыталась пересказать его, поняла, что в голове полная пустота. Мысли то и дело возвращались к Саймону. Наконец я не выдержала и взяла мобильный. Раз уж мне удалось сегодня помириться с Надей, может, удастся и с Саймоном объясниться? Начистоту, без всех этих недомолвок и тайн. Я решительно набрала его номер.
— Саймон, я хочу поговорить с тобой! Прямо сейчас!
— Хорошо — ответил он. — Я сейчас у моря. Подняться к тебе?
— Нет, я сама спущусь!
Я не раздумывая вышла из дома и побежала к калитке. На тропинке, ведущей к морю, в мое разгоряченное лицо ударил свежий весенний ветер.
Я бежала вниз, не думая о том, что сейчас скажу Саймону. Я решила, что, если понадобится, обрушу на него весь шквал своих эмоций. «Он не уйдет от разговора!» — повторяла я сама себе, перепрыгивая через корни и раздвигая руками разросшиеся кусты. Саймон стоял у воды и смотрел вдаль — точеный силуэт морского бога на фоне сверкающей воды. Через несколько минут я была около него.
Услышав мои шаги, он обернулся. Его лицо поразило меня своей безупречной красотой, в нем было нечто такое, к чему невозможно привыкнуть. Как и всегда при нашей встрече, в первые секунды я была ослеплена и парализована. Все, что я видела сейчас — его глаза. Но не сразу, постепенно осознала: взгляд у Саймона несчастный, затравленный. Все мои вопросы сразу отошли на второй план. Неожиданно для себя я сказала:
— Мне кажется, ты чувствуешь! Да еще как — у тебя все на лице написано!
— Да, — сказал он и сделал шаг навстречу. Он прижал меня к себе, и я услышала его взволнованный голос: — Ты не представляешь, Полина, что со мной происходит!