– Впервые слышу, – уверенно заявила хозяйка дома, собрав губы в маленький хоботок и отхлебнув чаю. – А в чем, собственно, дело?
– Есть какая-то тайна, связанная с мамой, – сказала Агата, пристально глядя на бабку. – Мне позвонили из больницы. Незнакомая женщина, как раз вот эта самая Нефедова, лежит там в реанимации. Медсестры говорят: она все время просила, чтобы вызвали меня. Хотела рассказать мне что-то… Про нашу семью. Что она имеет в виду, бабушка?
Елена Викторовна была поражена.
– Тайна, связанная с Ирочкой? – переспросила она, и ее короткие светлые бровки взлетели вверх. – Гафа, это какая-то ерунда. Ирочка была молодой цветущей женщиной, работала в чертежном бюро… Даже смешно, честное слово.
– А вдруг это из-за той истории? Ну, помнишь, когда меня украли?
– Опять ты за свое! – Елена Виктровна заметно побледнела. С громким стуком поставила чашку на блюдце. – Сколько можно об одном и том же? Ты ведь знаешь, что для меня эти воспоминания неприятны, и заводишь свою пластинку снова и снова.
– Потому что я так ничего и не вспомнила. – Агата не желала сдаваться. Ей казалось, что ее странная амнезия как раз может касаться тайны, о которой говорила Нефедова. – И меня это мучает. Мучает с самого детства.
– Ты тогда просто очень сильно перепугалась. – Елена Викторовна взяла салфетку и энергично обмахнулась ею. – И я очень сильно перепугалась. Я снова чувствую свою вину, хотя ты и сидишь тут передо мной живая и здоровая. И тебе уже двадцать восемь! Хватит вспоминать, Гафа, ясно?
– Если бы я вспомнила один раз, я бы от тебя отстала. – Агата поставила чашку на блюдце. – Ты не представляешь, как это мучительно…
Перед ней возникла картинка, преследовавшая ее в ночных кошмарах. Будто она заперта в тесном подземелье, задыхается без воздуха и в отчаянии бьется головой о запертый люк. Толкает его руками, царапает ногтями… Но люк не поддается, вокруг по-прежнему чернота, и душу Агаты наполняют тоска и безысходность. Она кричит, плачет и… просыпается. Этот кошмар повторялся снова и снова.
– Доктор объяснил нам, что такое случается, – разнервничалась Елена Викторовна. – Если ребенка сильно напугать, он может сам отгородиться от страшных воспоминаний. Твой мозг защищает твой рассудок. Гафа, в этой истории нет ничего таинственного! Я забежала в магазин за молоком, а ты осталась с мороженым возле входа. Я уже тысячу раз рассказывала эту историю. Какой-то человек подошел и взял тебя на руки. Он не успел тебя унести: я догнала его через сто метров. Я была в шоке, сильно кричала, ты расплакалась, а тот человек убежал. Конечно, я рассказала твоим родителям…
– Они сильно на тебя рассердились? – Агата сверлила ее взглядом.
– И Ирочка, и твой отец были вне себя. В доме поднялся такой крик… Ты спряталась в шкафу и потом, когда тебя наконец нашли, очень долго не разговаривала. Наверное, поэтому ты все забыла. Гафа, я переживаю этот ужас снова и снова. Сколько можно меня мучить? Когда я на тебя смотрю, меня и так душит чувство вины!
Печенье, которое Агата нервно разжевывала, внезапно остановилось в горле жестким сухим комком.
– Именно после того случая вы с дедушкой подыскали для меня няньку? – спросила она, тяжело сглотнув.
– Да нет же, глупая! Нянька появилась уже после гибели Ирочки и Олега. Я просто не справлялась с делами, мне нужна была помощь…
– Но ты со мной никогда не играла. – Агата вспомнила бабкины «воспитательные пятницы» и поежилась. – Мы никуда не ходили и не ездили вместе. Ты как будто меня сторонилась… Как будто после смерти родителей ты разлюбила меня!
– Да что ты такое говоришь, Гафа?! – воскликнула Елена Викторовна, прижав кулаки к груди. Лицо ее пошло пятнами. – Ты моя единственная внучка! Как я могла тебя разлюбить?! Пойми: ты ведь напоминаешь мне о том, что я потеряла! Напоминаешь мне о погибшей дочери, вот и все…
– Бабушка, пожалуйста! Я ведь чувствую: ты чего-то недоговариваешь. Всегда чувствовала. Есть что-то, что мучает тебя. Когда ты на меня смотришь…
– Прости меня, Гафа. – Из глаз Елены Викторовны закапали частые мелкие слезы. – Я просто… Просто в том, что случилось, я виню твоего отца. Он вскружил Ирочке голову, когда ей было всего семнадцать. А в восемнадцать она уже родила тебя… Ирочка мечтала о большом будущем, а твой отец… Он испортил ей жизнь. А потом и вовсе убил ее, потащив кататься на этих своих байдарках. Она ведь не любила походы, рюкзаки и песни у костра! Бедная моя девочка… Пропала ни за что… Умерла такой молодой…
Агата в смятении смотрела, как бабка осушает слезы салфеткой.
– У тебя его глаза, – уже спокойнее продолжала Елена Викторовна, трубно высморкавшись. – У тебя его улыбка. Я смотрю на тебя, а вижу его лицо. Ничего не могу с этим поделать.
Пораженная до глубины души, Агата какое-то время молча переваривала информацию. Так вот, значит, в чем было дело… Эта тихая война, которую Елена Викторовна вела против маленькой девочки, питалась ненавистью к зятю… «Но она хороший стратег, – отстраненно подумала Агата. – Ей удавалось обводить вокруг пальца деда и умело манипулировать нянькой».
Дед вечно был занят, за ним приезжала представительная машина с шофером и увозила в министерство, где он вершил государственные дела. Внучку он обожал, но Елена Викторовна не позволяла обожанию воцариться в доме. В этих стенах не могла выжить никакая любовь: она чахла, как то несчастное мандариновое деревце, которое в прежние времена стояло на подоконнике. Бабка много лет поддерживала в нем искусственную бодрость с помощью химических удобрений. Но потом сдалась и подарила его домработнице. С глаз долой – из сердца вон.
– То есть ты точно ничего не знаешь ни про какую тайну? – снова спросила Агата, продолжая глядеть на Елену Викторовну в упор. – Может быть, мама потом отыскала этого человека, который украл меня? Может быть, она что-нибудь сделала? Покалечила его? Прокляла? Или вообще убила?
– Да господь с тобой, Гафа! – Елена Викторовна всплеснула руками. – Мне кажется, какая-то аферистка решила заморочить тебе голову. Что это за больница, из которой тебе звонили? Я съезжу туда и во всем разберусь.
– Не в чем разбираться. – Агата сделала глубокий вдох. – Вернее, я сама разберусь. Наверное, произошла какая-то ошибка. Раз ты говоришь, что тайны не существует… Может быть, та женщина меня с кем-то перепутала. Она ведь тяжело больна. Мало ли что ей привидилось?
– Ты права. – Елена Викторовна потеребила нижнюю губу. – Скорее всего, ошибка. Прошло уже столько лет со дня Ирочкиной смерти! Мне кажется, эта Нефедова что-то сболтнула в горячке. Хотя слышать от чужого человека про тайну нашей семьи как-то… неприятно, что ли. Но ты же понимаешь: будь у моей дочери секрет, я бы его давно раскрыла. Еще тогда, когда Ирочка была жива.
Агата в этом нисколько не сомневалась. Ее собственные секреты бабка раскрывала постоянно. В этом доме нельзя было читать под одеялом с фонариком, плевать с балкона на улицу, смотреть телевизор через щелку в двери, отлынивать от выполнения домашнего задания, покупать дурацкие романчики… Нельзя было звонить мальчикам и прятать записки среди нижнего белья. Нельзя было громко разговаривать, петь, смеяться «как идиотке», приводить домой подружек и ходить на вечеринки. Нельзя было завести щенка или котенка, кататься на роликах и засорять желудок пиццей. Этих «нельзя» к совершеннолетию Агаты накопился целый вагон, и в день своего восемнадцатилетия она покинула дом, в котором выросла, безо всякого сожаления. Дед к тому времени уже умер, няньку выслали из Москвы, и не осталось никого, кто посожалел бы о том, что Агата ушла.
Так и не допив чай, она стала прощаться. Суетливо клюнула бабку в щеку, аккуратно вернула испанские тапочки на место и с невнятным обещанием «Я позвоню!» выскочила из квартиры. Быстро-быстро побежала вниз по лестнице, едва касаясь рукой перил. Дверь мгновенно закрылась за ее спиной. Словно захлопнулась раковина, в которой ее бабка пряталась от мира, сохраняя внутри привычную ей гнетущую атмосферу.
Возвращаться пришлось по пробкам, и, когда Агата наконец выгрузилась из машины, на нее навалилась каменная усталость. Посещение родного дома всегда действовало на нее именно так – отнимало энергию и убивало настроение. «Хорошо бы Романа еще не было», – посетила ее предательская мысль. Роман, каким бы покладистым он ни был, все-таки требовал к себе внимания. Агата привыкла о нем заботиться, так что, если он уже вернулся, первым делом надо будет накормить его ужином, напоить чаем и обсудить последние новости. Может быть, погладить по головке, если день выдался трудным.
А ей сейчас больше всего на свете хотелось скинуть с себя одежду, встать под душ и попытаться выбросить из головы все мысли до единой. Просто насладиться новой абрикосовой пенкой для душа и почувствовать, как расслабляется каждая мышца. А потом завернуться в длинный махровый халат и налить себе чашку чая с чабрецом…
Задумавшись, Агата автоматически набрала на панели код и потянула на себя дверь. Сделала шаг вперед и приостановилась. Возле почтовых ящиков ссорились женщины. Один сердитый голос принадлежал Марье, а другой – соседке Зинаиде с верхнего этажа, которая собирала по квартирам деньги на уборщицу, развешивала объявления и вообще держала руку на пульсе подъездной жизни.
– У нас закон приняли! – победным тоном говорила Зинаида. – Теперь в общественных местах нельзя курить. А подъезд самое что ни на есть общественное место.
– Ладно, ладно, – проворчала Марья. – Я пойду во двор.
– И двор тоже общественное место! – вознегодовала Зинаида. – Там песочница и лавочки для вдыхания жильцами свежего воздуха.
– Интересно, и что же мне делать?
– Уходи в подвал и там кури.
– Хочешь, чтоб я стала местным привидением? – ухмыльнулась Марья. – А что? В этом есть определенный шарм. Буду как призрак оперы. И кто-нибудь напишет мюзикл: «Призрак третьего подъезда».
– Почему бы тебе не покурить на собственном балконе? – поинтересовалась Агата, подходя к спорщицам.
– Привет, Агафья! – гаркнула Зинаида. – Вот хоть ты ее вразуми. Кстати, балкон – это хорошая идея. Дым сразу улетает в космос.
– Мне там одиноко, – грустно сказала Марья. – Здесь, пока сигаретку выкуришь, с кучей людей поговоришь.
На самом деле она курила так много, что у нее вот-вот должны были появиться жабры для выдыхания дыма.
– Все, кончилась твоя лафа, – мстительно заметила Зинаида. – Наши депутаты таких, как ты, прихлопнули одной бумажкой с печатью. Иди отсюда и не попадайся мне больше на глаза со своей зажигалкой.
Зинаида удалилась, топая и грозно размахивая руками.
– На самом деле она очень добрая, – сказала Марья, увязавшись вслез за Агатой и входя вместе с ней в лифт. – Хотя и похожа на Годзиллу. Кота нашего подкармливает по ночам. Чтобы никто не видел.
– Какого это «нашего кота»? – раздраженно уточнила Агата. Марья со своим резонерством была ей сейчас совершенно не нужна.
– Ну, как это – какого? – удивилась соседка. – Кота, который в нашем подъезде живет. Заблудился, бедолага. Видно, что домашний, но ошейника нет. Зинаида объявления развешивала, мальчишки через Интернет хозяев искали… Слушай, а может, ты его себе возьмешь?
– Зачем мне твой кот? Кстати, я его даже не видела, – отмахнулась Агата. – Домашние животные связывают по рукам и ногам. Ведь и на день не уедешь никуда, не говоря уж об отпусках и командировках. Так что бери этого кота себе, если тебе его так жалко.
– Забыла про мою аллергию на шерсть? – подняла брови Марья.
– Так ты курить брось, и аллергия улетучится.
– «Брось курить!» – передразнила Марья. – Люди с ума посходили. Если бы можно было просто взять и бросить курить! Ладно, с котом проехали: у тебя скоро заведется собственное домашнее животное. О, кстати! Этот кот такой же масти, как и твой Роман. Они запросто могли бы подружиться.
– Не пытайся сосватать мне приблудную кошатину! – всерьез рассердилась Агата. – И вообще отстань, не до тебя мне сейчас.
– Ну, хоть молочка ему налей, у тебя наверняка есть свежее. – Марья, как обычно, не собиралась исчезать просто так.
– Нет, – ответила Агата. – У меня нет молока, у меня нет времени и нет желания с тобой спорить.
Она открыла дверь, оттеснила сунувшуюся было вслед за ней соседку попой, вошла внутрь и захлопнула за собой дверь. Дома было тихо и пусто. Агата вспомнила недавнее прошлое, когда территория целиком принадлежала ей, и мимоходом посожалела о потерянной свободе. Когда ты одинока, на душе такая тоска, что хоть на стенку лезь. Но стоит появиться в твоей жизни другому человеку, и ты понимаешь, что тоска – не такое уж плохое и изматывающее чувство. Чтобы любить мужчину, требуются выносливость и железная воля. Потому что сначала тебе его просто хочется, а через некоторое время хочется его убить.
Агата бросила сумку на диван, как в прежние времена, и разделась, расшвыряв одежду по всей комнате. Отправилась в душ и включила горячую воду. Встала под мягкие струи, закрыла глаза… И немедленно вспомнила Глеба Аркадьевича Шагарина. «Да что за наваждение такое? – растерялась она. – Почему я все время о нем думаю? Внешне он очень даже привлекателен, но ведь на деле свинья, каких мало. Нет, не просто свинья – подлец! Неужели мне понравился подлец? Ведь рядом со мной вполне себе милый и порядочный Роман! Чего мне еще надо?»
Выбравшись из душа, Агата отправилась на кухню, очень быстро, чтобы совесть не успела вставить ни слова, сделала себе бутерброд с сыром и чашку кофе. Бутерброд был большой. Слишком большой, чтобы не задуматься о последствиях. Вздохнув, Агата отставила его в сторону и достала из холодильника миску овощного салата, заправленного лимонным соком и ложечкой оливкового масла.
– Красота – это сила, которая требует насилия над собой, – вслух сказала она и принялась за еду.
Однако мысль о том, что еще предстоит готовить ужин для Романа, угнетала ее. «Вот странно, – думала Агата. – По-хорошему, забота о любимом не должна быть в тягость. А для меня готовка, совместный ужин, пришивание пуговиц и стирка носков как-то незаметно превратились в обязаловку. Надо встряхнуться, иначе еще до свадьбы я стану унылой женой, при взгляде на которую хочется отвернуться носом к стене. К человеку, который сделал тебе предложение, следует относиться бережно и нежно».
Надавав себе инструкций о том, как нужно вести себя с Романом, Агата улеглась на диван с книжкой в руках. Прочитала две страницы и только тогда сообразила, что ничего не поняла из прочитанного. Вместо того чтобы переживать за героев повести, она снова и снова проигрывала в уме ту сцену на парковке. Когда Шагарин отбрил Кареткину, а она, Агата, шарахнула его папкой по голове.
Не в силах бороться с собой, несчастная достала из сумки мобильный телефон и набрала Светкин номер. И когда та аллокнула, Агата без предисловий спросила:
– Скажи только одно: он женат?
Повисла пауза, после чего обалдевшая Кареткина наконец удивилась вслух.
– Кто? – спросила она.
– Ну как кто? Твой Шагарин. Глеб Аркадьевич. Эта безрогая скотина.
Она говорила так, будто сама Кареткина только о своем бывшем боссе и думала.
– Пока что не женат, но у него есть невеста. Я вчера забегала в бухгалтерию, и там сплетничали, будто свадьба через три недели. А что?
– Ты знаешь что. Надо пойти к его невесте и все ей рассказать. У тебя семинедельный ребенок, а этот жениться надумал!
– Агата, ты представления не имеешь, о чем говоришь, – начала вяло отбиваться Кареткина.
Дело в том, что Роман в этот момент был рядом. Сообразив, кто звонит, он сделал страшное лицо и наблюдал за Светкиной артикуляцией с зоркостью сокола. И, конечно, мешал ей сосредоточиться. Вранье требует вдохновения, одной сноровкой не обойтись.
– Не знаю, с какой целью ты темнишь, – снова принялась за свое Агата, – но это просто глупо.
Кареткина прикрыла трубку ладонью и шепотом сказала Роману:
– Она думает, что у меня шашни с бывшим боссом и ребенок от него.
– Отлично! – закивал тот. – Пусть и дальше его подозревает, нам это только на руку.
– Слушай, ты все поймешь, когда я смогу поговорить с тобой откровенно. Сейчас у меня обстоятельства… Но об отце ребенка ты узнаешь первой, я обещаю.
– Ладно, – ответила Агата и отключилась.
«Обстоятельства! – подумала она. – Что за обстоятельства такие? Кареткина что-то там мудрит с переходом с одной работы на другую. Может быть, она торгуется со своим Глебом Аркадьевичем? Возможно, она его даже шантажирует! С этой дурочки станется».
Она снова улеглась на диван и взялась за книжку. Минут через десять сон накрыл ее теплой ладонью. Проснулась она уже посреди ночи совершенно внезапно. Ей опять привидился детский кошмар, когда она была заперта в подземелье и не могла дышать. Агата включила свет и пошлепала в спальню, но Романа там не нашла. Его вообще не оказалось дома, и она ужасно испугалась, что с ним что-то случилось, а она проспала. Схватила мобильник и дрожащими пальцами набрала номер.
В это самое время Роман, измотанный выяснением отношений, сладко спал в меланхоличных объятиях Кареткиной. Звонок мобильного телефона подбросил его вверх, и он сел на постели, тараща глаза в темноту.
– Что случилось? – недовольно пробормотала Светка, разметавшись по кровати.
– Почему я здесь? – спросил Роман, нашарив телефон на тумбочке и тупо глядя на него. – Три часа ночи… Это Агата звонит! Что я ей скажу?
– Придумай что-нибудь…
– Мы попадемся!
– Будь понахальнее, и она все проглотит, – зевнула Светка.
На самом деле Кареткиной страстно хотелось, чтобы они с Романом наконец обнародовали свои отношения. Роль статистки угнетала ее. Она стремилась стать главной героиней, чтобы все внимание было направлено только на нее.