— Ежи, ты до сих пор бегаешь по девочкам? — уже в голос захохотал Любек. — Да ты один у нас не стареешь! Помню-помню, говорили, ты к какой-то сиамке повадился…
Пустой стакан в руке Баклавского со звоном разлетелся на куски. Секунду он держал зубы стиснутыми и старался не дышать.
— Ладно, не обижайся! Да шучу я, Ежи! Хочется жизни полной грудью? Будет сделано, господин Баклавский. Сто лет, как никому не делал подарков от души! Сейчас позвоню в порт, где наш причал — знаешь? А мамзелек и выпивку туда же подвезут, не беспокойся. Через час всё будет! Только потом, будь любезен — в гости, и чтоб живописал в красках!
— Кази, ты настоящий "штифт"! — заставил себя улыбнуться Баклавский. — Праздник устрою — погуще сиамского маскарада!
— А что празднуешь-то, выдумщик? — веселился Казимир.
— Да, повод всегда найдется! Прощаюсь с иллюзиями молодости.
— Слушай, Баклавский… — Любек вдруг отчего-то напрягся.
— Да?
— Ежи, — замялся Казимир, — ты действительно хочешь просто развлечься на "Манте" со шлюхами? Это никак не связано с делами отца?
И оставалось-то — спокойно ответить: "Нет, конечно". И добавить пьяно-обиженное "как ты мог подумать" или что-то наподобие того.
— Прости, Кази, — сказал Баклавский серьезным трезвым голосом. — Пользуясь своим статусом, я могу конфисковать на время любую посудину в гавани. Без объяснения причин. Но мне нужна именно "Манта" с экипажем, два ящика шампанского и пять отборных девиц.
Казимир ошарашенно выругался.
— Что ты замыслил, Ежи?
— Я рад, что тебе ничего не приходит в голову, Кази. Честное слово, рад.
— Да что ж ты делаешь-то! — Любек тяжело задышал в трубку. — Мне придется предупредить отца…
— Расскажи ему всё, что считаешь нужным, — посоветовал Баклавский. — Так ты выполнишь мою просьбу?
Нет городов красивее ночного Кетополиса! По крайней мере, вахтенный "Леди Герды" таких не видел. Сторожевой корабль медленно курсировал в километре от берега, охраняя канал, ведущий в гавань, и приглядывая за старой бухтой.
Красной звездой светится маяк Тенестра, сиренево и мертвенно мерцают сети в Плетельне — если верить приметам, киты близко, — а правее на берегу горят редкие точечки костров — нищие греются, понемногу изводя на дрова заброшенные склады Стаббовых пристаней. Над Мертвым портом яркая желто-рыжая полоса Горелой Слободы освещает низкие облака.
Треугольный холм Монте-Бока торчит из моря плавником касатки, непроглядно-черный на фоне светящегося неба. Лишь наверху россыпью жемчужин сияет дворец Его Величества Михеля Третьего. А правее — канал, за ним круглая гавань Нового порта, бледный перст Хрустальной башни, кормовые огни кораблей, фонари на причалах… Квадратный подсвеченный фасад Навигацкой школы на острове в устье Баллены, а дальше — взлетают в небо разноцветные огни, синие, розовые, фиолетовые — Пуэбло-Сиам продолжает праздненство. Но сиамский квартал загорожен Орудийным холмом, и лишь маяк на входе в канал да тусклые уличные лампы у флотских казарм удерживают подступающую с юга темень.
На выходе из порта замигал семафор.
"Кто-то из Любеков решил расслабиться зпт не пропустите зрелище".
Вахтенный добежал до дежурного офицера, тот разрешил позвать свободную смену. Искоркой, звездочкой, огоньком, пятнышком приближалась роскошная "Манта", предмет вожделения каждого, кто хоть раз выходил на открытую воду.
— Ты посмотри, какие крали! — присвистнул дальновидный кок, вышедший на палубу с собственным биноклем.
На катере, принадлежащем главному торговому дому Кето, царил форменный бардак. Три крутобёдрые девицы в кружевном белье и мехах на голое тело проветривались на палубе, передавая по кругу бутылку шампанского с отбитым горлышком. Из жаркого нутра кубрика раздавался механический звон пианолы, кокетливый смех и визги.
Когда капитан "Манты", тоже явно нетрезвый, наконец, разглядел серый борт "Леди Герды", то вместо положенного морским уставом представленья отсемафорил: "Защитников кетополийского спокойствия поздравляю славным днем бойни тчк Любек".
— Грамотно отдыхают, — завистливо протянул косой матрос, за непристойное поведение уже третью неделю лишенный увольнительной на берег.
Вахтенный офицер поморщился как от зубной боли.
Через минуту "Леди Герда" ответила семафором: "Осторожнее фарватером тчк спокойного моря".
"Манта" заложила крутой вираж, минуя буй, показывающий край оборонной сети, и повернула на север.
— Неужели в Ганай собрались на ночь глядя? — предположил кок.
— Да что там делать-то, — возразил матрос. — Попрыгают по волнам, пока выпивка не кончится, да и вернутся. Вот увидишь!
— Вот увидите, шеф, скоро нагоним… — неумело пытался утешать Баклавского Май.
— Кого нагоним? — вяло переспрашивал инспектор.
Было бы здорово, мальчик, увидеть сразу две пары бортовых огней, встречным курсом пройти мимо "Стража", эскортирующего беглый сухогруз, и тогда спуститься вниз, и тоже, хохоча и говоря скабрезности, пуститься в кутёж. Потому что мир вернулся бы на ту ось, где я привык его видеть. Потому что тогда и всем неординарным событиям этого дня нашлось бы какое-нибудь очевидное и безопасное объяснение.
Уже полчаса "Манта", приподняв тупой как у туфель Зоркого Дэнни нос, летела вдогонку за двумя судами, ушедшими из Кетополиса семь и пять часов назад. Если "Страж" догнал сухогруз в половине девятого, и они идут обратно с меньшей скоростью, то около половины первого они как раз должны вернуться в Новый порт. Стой, Баклавский, ты опять думаешь не о том…
— Огни прямо по курсу, — крикнул любековский штурман, молодой, но уже неразговорчивый и ко всякому привычный моряк.
Май и Баклавский кубарем скатились в кубрик. Там по-прежнему было весело. Четверо патрульных чинно сидели рядком на длинном диване, зато изрядно пьяные девицы разместились кто где.
— … А она и говорит: если ты кит, то где же фонтанчик? — закончила историю старшая мамзелька по прозвищу Киска, и патрульные скорчились, хватаясь за животы.
— Огни на траверсе, — сказал Баклавский. — Основная готовность.
— Опять пить и орать, — обреченно сказала темноволосая девица с размазанной под глазами тушью. Ее подруги неспешно кутались в меха и запасались шампанским. Май осторожно крутил ручку пианолы, заводя пружину. Из деревянного чрева инструмента исторглись первые такты веселой полечки.
Баклавский перешел в капитанскую рубку.
— Говорить будете только вы, — сказал он штурману. — Всё помните? — Тот кивнул. — Одно неправильное слово, и все пойдем на корм планктону. Мои погоны здесь не помогут. Очень надеюсь на вас… — Баклавский не смог подобрать, как обратиться к моряку, а имя почему-то забыл, и повисла неловкая пауза. — Не подведите Казимира, хорошо?
Глянул на приближающиеся огни. Левый и правый. "Страж" возвращался один. Худшие опасения подтверждались.
Когда катера, обменявшись позывными, гулко сошлись бортами, Баклавский сидел в кубрике, пряча руку с револьвером в кармане шинели.
— Что случилось, инспектор? — сквозь шум, музыку и хохот всё-таки можно было разобрать голос штурмана.
Савиш что-то ответил, но лязгающие аккорды заглушили его слова.
— Какие славные кротики! — голосом портовой шлюхи протянула Киска, повиснув на локте штурмана. — Настоящие морские кротики! Мальчики, не стесняйтесь, нас много, а клиент всего один! И то — напился так, что встать не может!
— Старший — или кто из сынков? — игриво спросил Савиш, и снова Баклавского кольнула интонация, едва скрывающая непонятную озлобленность.
— Хотите посмотреть? — ледяным голосом спросил штурман. — Или заглянуть? Поздороваться?
— Извините, любезный. — Савиш смутился. — Долгий день, нервотрепка… Зарапортовался. Честь имею. Приятного отдыха!
"Страж" зачавкал винтами, и густое облако дыма вползло в кубрик.
Уже вернулись с палубы замерзшие девицы, уже под руководством Мая патрульные поволокли наверх длинные короба, до этого стоявшие под ногами, а Баклавский, уставившись в одну точку, так и сидел у резных дверей с барельефами исхода Ионы из чрева кита.
Как же так, хотел спросить он. Из-за чего такое случается с людьми? Как в нормальном, вменяемом человеке вызревает червь предательства? И откуда в последний момент у него появляется тяга к напыщенным клятвам и проникновенным речам? Что это, иудин поцелуй?
Баклавский до последнего надеялся, что билет в театр, попавший ему в руки от верного помощника, второго человека в Досмотре, действительно был принесен в контору незнакомым моряком. Но до отплытия "Манты" Чанг успел осторожно выспросить у патрульных, дежуривших на пирсе — ни одна лодка, ни один баркас в это утро не подходил к конторе, а Савиш появился на месте буквально на пять минут, и сразу уехал в Новый порт.
— Если "Страж" вернется без добычи, — сказал Чангу Баклавский перед тем, как взойти на борт "Манты", — это будет означать, что к Савишу возникли вопросы. Вот здесь, — вложил в руку сиамца толстый конверт, — несколько писем, отправь их пневмой немедленно. Там же — твои полномочия. И приказ о задержании Савиша до проведения разбирательства. Возьми его аккуратно, и не на "Страже", иначе начнется стрельба.
Чанг казался невозмутимым — границы его верности не распространялись на начальника конторы Мертвого порта.
— Надеюсь, он приведет сухогруз, — коротко ответил сиамец. По его улыбке Баклавский понял, что видит перед собой мужчину из семьи Хун…
Теперь катера расходились так же стремительно, как и линии судеб господина старшего инспектора Баклавского и господина инспектора Савиша. "Страж" возвращался в теплые объятия Чанга и верных ему патрульных. "Манта", превосходящая досмотровый катер в скорости вдвое, устремилась на север вслед за пропавшим сухогрузом.
Баклавский поднялся на палубу.
Май с патрульными уже распаковал пулеметы и закрепил их струбцинами на фальшбортах.
— Помнишь, что делать? — спросил Баклавский.
— Конечно, — ответил второй племянник Кноб Хуна. — Две предупредительные очереди по курсу, а дальше — только по капитанской рубке. Ни в коем случае не вызвать пожара или затопления — груз не должен пострадать.
— Надеюсь, двух очередей будет достаточно, — сказал Баклавский, и почувствовал себя немного сиамцем. Даже стало чуть легче.
IX. Горелая Слобода
— Сильны гулять, — заметил вахтенный, когда "Манта" с приглушенным светом в каютах, уже без музыки и песен, правым бортом разошлась с "Леди Гердой" на входе в фарватер Мертвого порта.
— Небось, шампанское кончилось, — заспорил косой матрос, мающийся бессонницей и коротающий ночь на палубе. — Пока выпивка есть, праздник длится вечно! А эти даже до гавани не дотянули, без выпивки-то!..
Всё ли просчитано? Всё ли предусмотрено? Не осталось ли лазейки для противника? Нет, это не противник. Это враг. Не хочется и думать, где, на каких высотах разъедает ржавчина машину управления королевством.
— Так нечестно! — сказала хмурая протрезвевшая Киска, встав рядом с Баклавским на носу "Манты". — Девочки там одни, совсем заскучали. Хоть бы развлек их, инспектор!
— Заведите пианолу.
Заряд мокрого липкого снега неожиданно накрыл катер, и палуба покрылась скользкой прозрачной кашей. Проститутка просунула руку Баклавскому под локоть, и прижалась к его плечу, пытаясь укрыться от ветра.
— Ты очень смелый, — сказала Киска. — Я думала, твой седенький приятель отправит нас в обмен на Иону.
— С чего ты взяла? — вяло возразил Баклавский.
— Он смотрел по-особому. Будто его корабль тонет, а он за ноги привязан. На нашей работе быстро учишься опасность видеть, иначе долго не протянешь… И зря ты с нами так.
— Как?
— Ты наши тела купил. Только тела, и то на время. А распорядился жизнями.
Баклавскому было нечего возразить.
— Прости, — попросил он.
— Сказал бы сейчас, что всё учел, и что риску не было — съездила бы по морде, не посмотрела, что благородный. Ну и как, стоила игра свеч?
Стоила ли? Благодаря маскараду удалось разминуться с вооруженным "Стражем" — единственной помехой в задержании сухогруза. Савиш отправился на берег. Лишь бы только Чанг взял его чисто… Май на любековском судне. С ним четверо патрульных, самые опытные ребята, до возвращения в порт не сомкнут глаз. Один пулемет установили на нос сухогруза стволом к рубке. Никто не осмелится полезть под огонь. Идут под всеми парами, и до рассвета судно разгрузится в зоне досмотра.
А утром, когда проснется Канцелярия и министерства, им будет предъявлено содержимое загадочных контейнеров. Письма, которые Чанг должен был разослать пневмопочтой, адресовались не только полиции и командованию флота, но и пяти крупнейшим газетам. Не хотелось поднимать шум до небес, но другого способа Баклавский придумать не смог.
Надо ли было брать ответственность за жизнь семи непричастных людей? Или в благостном недеянии наблюдать, как вновь введенные в строй механические чудовища продавят тонкую линию патройского рубежа и откроют дорогу в Кетополис ордам безжалостных дикарей?
— Вне всякого сомнения, — ответил он.
— У вашего пирса кто-то пришвартован, — сообщил штурман, вглядываясь в темень бухты. — Похоже на "Стража". Нам точно туда надо?
"Манта" уже подходила к причалам. Теперь и Баклавский разглядел широкую корму досмотрового катера. В окнах конторы — лишь один тусклый огонек. Во все стороны вокруг — тьма и тишина. Только левее и выше, где-то в Слободе, багровые сполохи вырезали силуэт горизонта и облизывали низкие тучи — видно, там догулялись до пожара. Капитан остановил винты. Глубоко под кожухом машины тяжело дышали маховики.
"Манта" потерлась бортом о сваи, и Баклавский взобрался на причал.
— Благодарю за службу, — сдержанно сказал он. — Постарайтесь побыстрее забыть сегодняшний вечер.
Штурман молча кивнул. Киска нарочито небрежно помахала рукой и спустилась в кубрик. Тут же "Манта" дала задний ход, и растворилась в падающем снеге. Баклавский остался в одиночестве. Нащупал теплую рукоятку револьвера.
Мимо спящего "Стража" прошел к лестнице. Оставалось преодолеть двенадцать ступенек. Наверное, так Одиссей возвращался домой, подумал Баклавский. Дом уже будто и не дом, не знаешь, что ждет за дверью.
— Господин инспектор, это вы? — приглушенный шепот шел из приоткрытого окна. — Сейчас отопру!
Заспанный пожилой патрульный долго возился с засовом, а потом заметался, застигнутый врасплох непонятным ночным визитом высокого начальства.
— ЧайкЩ? — снова и снова спрашивал он, зажигая свет в залах, газовую грелку в кабинете Савиша, уличную подсветку над входом. — Вон, какая ночка-то стылая, не ровен час захвораете!
— Давно "Страж" вернулся? — Баклавский бессильно распластался в кресле, даже не сняв шинели.
— Ой, да что ж это я! — патрульный всплеснул руками. — Вы простите, господин инспектор, столько всего, просто ум раскорячился, не соображу, с чего начать-то!
— Уж начните с чего-нибудь, — Баклавский изо всех сил зажмурился, и резко открыл глаза. Фиолетовые круги разбежались прочь, а усталость ненадолго отступила.
Патрульный, едва не расплескав, принес чашку чая на блюдце.
— Стрельба была, — коротко и торжественно заявил он. — Старший патрульный Чанг на двух мобилях подлетели, "Страж" как раз швартовался. Господин инспектор только-только в контору зашел, в патрульную, а Чанг ему бумагу в лицо, говорит, арестовать велено. А господин Савиш: что за вздор? А Чанг говорит, приказ самог? старшего инспектора! Тут наш инспектор выхватил револьвер, и даже выстрелил раз, пока не скрутили мы его, прости нас, Иона, китовых детей!
Патрульный опечаленно сморщился. В своем начальнике досмотровики Мертвого порта души не чаяли.
— Может, рюмочку, а, господин инспектор? Для сугреву?
Баклавский немного успокоился. Савиш задержан, это главное. Нет смысла подгонять служаку, всё равно всё расскажет.
— Для сугреву — с удовольствием. Только себя не обделите.
Патрульный, шаркая, исчез в коридоре. Баклавский огляделся. Всё вокруг напоминало о Савише — его пресс-папье, бювар, маленький медный глобус, бюстик Канцлера — вечный объект насмешек… В лотке пневмопочты лежал одинокий цилиндрик — будто письмо из прошлой жизни.
Баклавский взял капсулу в руки и посмотрел обратный адрес. Письмо пришло откуда-то с окраины Бульваров. Между всеми тремя конторами Досмотровой службы проходила отдельная линия почты, и сообщения, перекидываемые из одной конторы в другую, шли напрямую, минуя узлы связи. Соответственно, входящие адреса на "пневме" не перештамповывались.
Патрульный вернулся с двумя мутными рюмками и початой бутылкой "Китобойки".
— Я что думаю, — задумчиво сказал он, бережно наполняя рюмки, — ведь господин Савиш прямо в ордер попал, еще повезло, что старшего патрульного не ранил. Пробила пуля бумагу, а толку? Заарестовали нашего начальника, хоть и по дырявому ордеру. Что ж это получается, бумага нынче сильнее пули, а?
Они чокнулись и выпили. Маслянистая "Китобойка" обволокла горло, выдавила слезы на глаза. Патрульный закашлялся и китыхнулся.
— Бумажный меч надежней стали… — произнес Баклавский.
— Как вы сказали, господин инспектор?
— Так где же Чанг? Савиш?
— Я так понимаю, в головной все… Ох, тыква пареная, записка-то! Вы уж не серчайте, господин инспектор!
Патрульный поднял пресс-папье и подал Баклавскому сложенный листок.