— Да, так часто бывает. — Сдержанно улыбнулся Улисс. — Людская молва беззастенчиво преувеличивает страдания великих, но обходит равнодушным молчанием бедствия всех прочих… Но где мне его искать?
— Искать его тебе прийдется до скончания времен, и даже дольше, если я не помогу.
Есть один способ… — Тут я крепко задумался, поскольку не хотел давать в руки этому пройдохе ни одного обрывка своего сокровенного знания: вдруг он из тех редких мудрецов, которые могут вообразить, каков океан, глядя на каплю воды?
Поразмыслив, я решил: пусть его, догадывается, если сможет, невелика беда!
Изучение моей магии требует времени, а времени ни у кого из нас уже почти не осталось… Я извлек из-за пояса нож, на костяной рукояти которого было вырезано одно-единственное украшение: крест не правильной, несимметричной формы — руна Наутиз, самая опасная из моих рун, несущая не смерть, а порабощение, которое хуже смерти…
* * *Я испытующе посмотрел на Улисса. Мне показалось, что он готов слушать, и я заговорил.
— Тебе надо отправиться к пределам Утгарда — это место, где Локи предпочитает проводить свои дни. Утгард очень далеко отсюда… впрочем, было бы правильнее сказать, то он просто НЕ ЗДЕСЬ, поэтому ни один смертный, даже такой ловкий, как ты, не способен добраться до окраин Утгарда. Но это — не твоя забота: мой конь отнесет тебя туда за несколько часов. После того, как Слейпнир опустит тебя на землю, ты должен идти прямо на север, не сворачивая и не останавливаясь — пока хватит сил. Когда поймешь, что больше не можешь сделать ни шагу, остановись, вонзи этот нож в землю и призови Лодура. Просто выкрикни его имя, громко и повелительно — этого достаточно. Видишь узор на рукояти ножа? Этот знак сковывает волю и принуждает. Его силы хватит, чтобы заставить Локи явиться на твой зов и удержать на месте — может быть, четверть часа, может быть больше: я не знаю, насколько он сейчас силен… Поэтому тебе прийдется поторопиться.
Говори ему хвастливые речи, как я тебе советовал. Скажи, что твой господин искушен в магии рун. Для Локи это будет серьезный удар: он сам так и не смог достичь вершин в искусстве хитросплетения знаков, как ни старался…
— Да, я понял. — Кивнул Улисс. — А теперь скажи мне, Один: у меня есть хоть какой-то шанс уйти от него живым? Эта твоя руна — она защитит меня от его гнева, или же мне следует полагаться только на собственные силы?
— Лучше полагайся только на себя. Наутиз подчинит себе его волю, но ненадолго. А потом тебе может достаться на орехи… — Я решил, что должен говорить с ним откровенно: от его усердия слишком много зависело!
— Хорошо, — спокойно откликнулся он, — так я и думал… А вы не будете возражать, если я сначала нанесу визит тому, кто якобы является моим «господином»?
— Зачем это? — Нахмурился я.
— Если я узнаю, каков из себя этот предводитель мертвецов, и что делается в его войске, мои речи будут звучать правдоподобнее. — Объяснил Улисс.
— И только? — Настороженно спросила Афина.
— Возможно, он сочтет меня своим другом и даст мне оружие, которое поможет мне выстоять в беседе с Локи. — Задумчиво объяснил Улисс. — Если вы не можете дать мне защиту, ее следует искать у другого могущественного существа — почему бы и нет?
— Имеешь право. — Вздохнула Афина. — Не я дала тебе жизнь — я только научила тебя ловко ускользать от смерти — впрочем, ты оказался весьма способным учеником… Что ж, я не стану требовать, чтобы ты легко расстался с жизнью!
Ладно, Улисс, можешь отправляться к этому… надо же: я до сих пор не знаю, как его зовут! Вызнай, ладно?
— Сделаем. — Улыбнулся Улисс. — Если у него есть хоть какое-то имя, ты скоро его узнаешь, Паллада!
— И вот еще что… — На губах Марлона Брандо снова заиграла странная улыбка Афины, которая так мне не понравилась несколько часов назад. — Ты передашь ему мое послание. Только не в начале беседы — чтобы не вызывать ненужных подозрений!
— а перед тем, как попрощаться.
— Передам. — Покорно кивнул он.
— Только не забудь переменить внешность прежде, чем бежать на свидание! — Насмешливо сказал я Афине. — А то срам будет великий!
— Не забуду. — Невозмутимо кивнула она.
* * *Мое настроение совершенно не тянуло на настроение предводителя только что победившей армии. Я чувствовал себя опустошенным и печальным — не самое лучшее сочетание! Вообще-то, мне полагалось торжествовать: сегодня я в очередной раз превзошел собственные представления о возможном — небрежным движением руки отражал хваленые зевсовы молнии, даже те, что полыхали за несколько миль от моей макушки, заставлял подниматься к небу струи горячего песка, заклинал ветер, одним словом, творил черт знает что, и наши храбрые летчики были в восторге от моей удали.
Теперь они слонялись на почтительном расстоянии от моей грозной персоны и буравили меня верноподданническими взглядами. Эти грозные дяди походили на стеснительных фанов какой-нибудь дурацкой поп-звезды: меня не покидало ощущение, что ребята собираются попросить у меня автограф, а еще лучше — лоскут от моей рубахи, чтобы хранить его в изголовьи всю оставшуюся жизнь — черт, не так уж и долго!..
— Нерон был дурак! — Задумчиво сказал кто-то за моей спиной.
— Почему? — Изумился я. Обернулся, увидел Анатоля и обрадовался: до сих пор этот парень почти всегда ухитрялся поднять мне настроение. — Садись рядом. — Я похлопал по теплому песку неподалеку от собственной задницы. — И объясни мне, ради всего святого: с чего ты вспомнил Нерона? Ты его только что встретил?
— Да нет, бог миловал. — Улыбнулся Анатоль. — Просто вспомнил… Ты ведь знаешь эту историю о том, как Нерон отдал приказ поджечь Рим? А потом созерцал сполохи пожара с холма и пытался сложить песню… — Я кивнул, и он продолжил:
— Я хочу сказать, что Нерон здорово ошибался, когда рассчитывал вдохновиться зрелищем горящего Рима.
Хорошему поэту вполне достаточно того Рима, который горит в его собственном сердце…
— А если ему просто хотелось увидеть, как горит Рим?
— УВИДЕТЬ, как горит Рим может только тот, кто горит вместе с Римом, а не тот, кто взирает на это с холма. Есть же разница!
— Есть. — Согласился я. — А с чего это ты его вспомнил?
— Можно сказать, что сегодня я сам впервые «оказался в горящем Риме». — Вздохнул он. — Прежде я был таким же дураком, как Нерон… Видишь ли, я тоже думал, что «смотреть с холма» — вполне достаточно!
Потом Анатоль ушел, мечтательно сказав, что собирается поспать. Я мог только позавидовать: упрямец Морфей по-прежнему не желал одарить меня своими милостями… Больше меня никто не беспокоил, даже Мухаммед не заявился: видимо он расстелил свой коврик для намаза и бурно общался с Аллахом, которого сам же когда-то и выдумал. Джинн, вероятно, находился где-то поблизости, но ничем не выдавал своего присутствия. Так что я мог сколько угодно наслаждаться одиночеством, жрать его большими ложками — лишь бы не захлебнуться!
Незадолго до рассвета я услышал тихое поскрипывание песка где-то в темноте. Мой щит хранил спокойствие, он даже не дрогнул — значит, ко мне приближался не враг.
Выразить не могу, как это меня радовало: признаться, я все время ждал нового визита своих индейских недоброжелателей. Их неторопливость была хорошим подарком, но меня она даже настораживала. Что толку? Смерть тоже не слишком торопится на свидание с каждым из нас, иногда она демонстративно медлительна, и мы начинаем надеяться, что она вообще никогда не появится на нашем пороге, но однажды она все-таки приходит…
Я обернулся и увидел невысокого мужчину средних лет — из тех неприметных ребят, чью внешность можно описывать десятками неуверенных предложений, но поток слов так и не даст никакого представления об их облике. Мой незнакомец был обладателем самого заурядного из человеческих лиц: оно не было ни красивым, ни уродливым, и самое главное — оно не было запоминающимся. С таким парнем можно познакомиться и провести в его обществе несколько часов, а на следующий день вы не узнаете его, столкнувшись нос к носу у входа в подземку… «Один из летчиков — так, что ли? — Неуверенно подумал я. — Пришел ко мне, чтобы заявить, что предпочитает летать на каком-нибудь „фантоме“, а не на музейном „мессере“ времен Второй Мировой… Оно и понятно: я еще удивляюсь, что до сих пор никто не забастовал. Это же только бедняга Геринг думает, что снабдил своих ребят последним словом авиационной техники!» Впрочем, я уже тогда понял, что никакой это не летчик — просто мне позарез требовалась хоть какая-то, пусть притянутая за уши, зато разумная и успокоительная версия происходящего. Очень уж не хотелось думать, что один из индейских богов принял неприметный человеческий облик, чтобы нанести мне очередной дружеский визит, да еще и умудрился как-то усыпить бдительность моего чуткого щита… Моя правая рука совершенно самостоятельно опустилась на рукоять ятагана, мускулы напряглись, перенося вес тела на ступни и колени — поза, в которой я сидел прежде, осталась почти неизменной, но теперь, чтобы вскочить на ноги, мне понадобилось бы короткое мгновение, а не несколько тягучих секунд.
— Я не враг. — Поспешно заявил незнакомец. Очевидно, мои машинальные приготовления к возможной драке не ускользнули от его внимания.
— О'кей, не враг, так не враг. — Согласился я. — А кто ты, в таком случае? — В этот момент я наконец-то понял, что так насторожило меня в этом незнакомце: я был готов поклясться, что он — не из моего войска. Понятия не имею, откуда взялась такая уверенность: я с самого начала знал, что он не один из моих людей — просто знал, и все тут!
— Я — тот, кого когда-то звали Улиссом. Думаю, тебе знакомо это имя, правда?
— Правда. — Удивленно ответил я. — Ты — Одиссей? Который из книжки? С ума сойти можно!
— Да, я тоже читал Гомера, и не раз. — Улыбнулся он. — Забавно было наблюдать, как меняется текст от столетия к столетию, от перевода к переводу… Приятно читать о собственных приключениях! Впрочем, там с самого начала было не так уж много правды…
— Так всегда бывает. — Понимающе кивнул я. — Книги — это книги, а живые люди — это живые люди, и когда их жизнь начинают втискивать в формат книжных страниц, получается ерунда… порой такая обворожительная ерунда! В общем, тебе-то еще повезло: эхо твоей истории очаровало не одно поколение — а значит, это было хорошее эхо!
— Не спорю. — Он улыбнулся еще шире. — Ты позволишь мне немного посидеть рядом с тобой? Я пришел ненадолго, и у меня нет никаких важных дел к тебе.
Просто хотел своими глазами увидеть того, кто собирается разрушить этот изумительный мир…
— Да ничего я не «собираюсь»! — Сердито буркнул я. — Этот, как ты говоришь, «изумительный мир» сам намеревается рухнуть, и не моя вина, что он выбрал меня в качестве меча для своего харакири!
— Красивая метафора. — Одобрительно заметил Одиссей. — Так ты не возражаешь против моего общества?
— Почему бы и нет? Я как раз начал думать, что эта ночь — самая длинная ночь в моей жизни… Садись рядом, Одиссей. Я рад тебе… Скажи, ты ведь все еще живой? — Он молча кивнул и выжидательно уставился на меня. — И как тебе это удается? Что, твоя покровительница Афина не пожалела для тебя напитка бессмертных?
— И это тоже. — Неопределенно согласился он. — Много всего было… Мне пришлось потрудиться, ускользая от смерти, но оно того стоит!
— Твоя правда. — Задумчиво согласился я. — А почему ты решил ко мне заявиться? Только из любопытства? Не верю!
— Не только, конечно. Но любопытство оказалось одной из основных причин, это правда… Думаю, на моем месте ты бы и сам сгорал от любопытства!
— Не знаю… не думаю! — Честно сказал я. — Скорее всего, на твоем месте я бы предпочел оказаться как можно дальше отсюда!
— Какая разница, где оказаться? — Одиссей пожал плечами. — Когда рушится мир, он рушится весь, без остатка… Я слышал, что кроме этой прекрасной земли есть и другие миры, населенные причудливыми существами, но мне неведомы пути, уводящие туда…
Может быть, подскажешь?
— Не знаю. Может быть, и подскажу… — Удивленно согласился я. — Почему бы и нет? Мне не доставит удовольствия мысль о том, что ты сидишь здесь, как тигр в клетке: возможно ты — единственное существо, у которого есть шанс тихонько слинять отсюда накануне конца — почему бы не попытаться?
— Вот. Это — еще одна причина, по которой я решил с тобой повидаться. — Серьезно кивнул он. — Я подумал, что ты наверняка испытываешь симпатию к бездомным странникам, таким же, как ты сам…
— Но прежде ты расскажешь мне, как ускользал от смерти. — Решительно сказал я. — Не думаю, что твой способ окажется хорош для меня, но… почему бы не попробовать?
— Я сам не очень-то знаю, как ускользал от смерти. — Вздохнул Одиссей. — Афина не только угостила меня напитком бессмертных, она помогла мне переменить внешность.
Думаешь, я всегда выглядел таким замухрышкой? Но она сказала, что красивое лицо и царственная осанка — непозволительная роскошь для того, кто убегает от смерти… И еще она подарила мне особое зрение: то были времена ее могущества, и она была способна делать своим избранникам такие подарки.
Теперь я все время вижу призрачную тень смерти, сопровождающую меня… и знаешь, я научился вовремя уворачиваться от ее цепких рук. В отличие от прочих людей, я заранее вижу ее приготовления к охоте и успеваю ускользнуть в самый последний момент. Тогда моя смерть заключает в свои объятия того, кто стоит рядом и успокаивается — на какое-то время, конечно!
— Ну да, а друзья этого бедняги, невовремя оказавшегося рядом с тобой, недоумевают:
«какая безвременная кончина!» — Невесело усмехнулся я. — Всегда подозревал, что человек может умереть не только своей смертью, но и чужой — если очень не повезет!
— Да, это правда. — Спокойно подтвердил мой легендарный собеседник.
— В любом случае, мне не подходит твой способ. — Вздохнул я. — Даже если я ухитрюсь обзавестись этим самым «особым зрением» — что само по себе довольно сомнительно! — мне не слишком улыбается все время видеть перед собой собственную смерть…
— Какая разница: видеть ее, или не видеть? — Рассудительно возразил Одиссей. — Все равно она есть, и от этого никуда не денешься… Конечно, можно идти по краю пропасти с закрытыми глазами, чтобы не смотреть вниз, но по мне лучше распахнуть их пошире и внимательно глядеть себе под ноги…
— Ты действительно такой мудрый, как рассказывал Гомер. — Улыбнулся я. — Рассудительный и хитроумный Одиссей, с ума сойти можно! Кстати, я все хотел спросить: это правда насчет сладкого голоса сирен? Я имею в виду: неужели перед их пением действительно невозможно устоять?
— Это почти правда. — На невзрачном лице Улисса промелькнуло странное выражение, нежное, мечтательное и в то же время немного испуганное. — Впрочем, дело не только — и не столько! — в их благозвучных голосах…
Однажды Афина сказала мне, что у сирен есть своя песня для каждого из смертных, поэтому то, что слышал я, вряд ли тронуло бы сердца моих спутников, или, к примеру, твое…
— Знакомая история! — Хмуро сказал я. — Они, часом, не говорили тебе, что это их «последний подарок»?
— Говорили.
— Хорош подарочек! В таком случае, приманку в капкане тоже можно считать подарком охотника будущей жертве…
— Ты говоришь так, словно у тебя личные счеты с сиренами. — Удивленно заметил Одиссей.
— Думаю, что так оно и есть. Во всяком случае, я знаю ребят, которые действуют точно так же… и это знакомство обошлось мне в сотню жизней с лишним!
Он озадаченно покачал головой — дескать вот оно как бывает! — и задумчиво уставился на пламя костра.
— Ты сказал, что можешь научить меня своему способу покидать этот мир. — Наконец сказал он. — Ты передумал? Или…
— «Моего» способа больше не существует. — Печально улыбнулся я. — Сидел бы я здесь в противном случае, как же! Но может быть я сумею узнать, каков твой способ… А может быть, ты сам сделаешь это раньше меня. Время еще есть — не так уж много, но есть.
Навести меня осенью.
— Навещу. — Кивнул Одиссей. — Что ж, надежда — это не так уж много, но лучше, чем ничего… Скажи, а кем ты был прежде? Иногда мне кажется, что мы уже встречались…
— Прежде чем — что? — Усмехнулся я. — Прежде, чем возглавить эту армию «мертвых духом» и убедиться, что я ничем не лучше, чем они? Кем-то там я был, конечно — так, ничего особенного! Не думаю, что мы с тобой встречались: пока ты ускользал от своей смерти, я ходил путаными путями и занимался сущей ерундой… Но прежде, чем стать этим смешным мальчиком, я был еще кем-то: слишком много народу узнает меня и называет чужими, ничего не значащими для меня именами, а то и просто «Владыкой»…
Знаешь, больше всего на свете я боюсь вспомнить эту бездонную часть своего прошлого!
— Напрасно боишься. — Удивленно сказал он. — Полезно хранить свое прошлое в тайне от прочих, но опасно иметь такие тайны от себя самого!
— Опасно. — Вяло согласился я. — В последнее время я то и дело чувствую, что вот-вот вспомню себя самого… и отчаянно торможу.
— Удается затормозить? — Весело спросил Одиссей.
— Пока удается, как видишь. — Я пожал плечами.
— Ты удивительно прямодушен. — Заметил он — не то одобрительно, не то насмешливо. — Ты говоришь со мной столь откровенно, что я, пожалуй, рискну ответить тем же…
— А что, хитроумному Одиссею удаются откровенные разговоры? — Усмехнулся я.
— Все люди меняются. — Равнодушно сказал он. — А у меня было очень много времени, чтобы перемениться!
— И что ты собираешься мне поведать? — Настороженно спросил я. Честно говоря, только сейчас, после его рассуждений об откровенности, я вспомнил, что с этим парнем следует быть очень осторожным.
— Не «поведать», скорее уж попросить о помощи. — Вздохнул он. — Видишь ли, мне предстоит повидаться с Локи — с тем парнем, чье место ты почему-то занял, вопреки пророчествам, в свое время до смерти перепугавшим нашего общего одноглазого знакомца… Признаться, я боюсь этой встречи. Я столько столетий ускользал от смерти, но если она споется с этим могущественным божеством…