– Пишет? – спросила Мария Витальевна.
– Пишет, – ответила Энн.
4.
За три прошедших после начала шоу дня, после разговора со своей бывшей, Мигунов два раза примерялся к суициду.
Сперва он затеял дурацкую игру на шоссе.
Разогнав свою "Ауди" до двухсот, он принялся закрывать глаза.
Зажмурится и считает.
Сперва до пяти.
Раз, два, три, четыре, пять…
Открывает глаза, а машина почти не сошла с прямой – все так же мчится по своей полосе.
Потом стал зажмуриваться на более долгий счет.
До семи.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…
Открыл глаза, машинально подправил рулём траекторию движения – все в порядке…
Потом увеличил счет слепой езды до десяти…
Еле выдержал, открыл глаза и чуть с ума не сошел от страха: машина почти уже выскочила за пределы осевой и едва не столкнулась со встречным автобусом.
Встречным потоком ветра, как будто еще усиленным жалобной сиреной испуганного автобуса, мигуновскую "Ауди" словно ударило, отбросило от встречной полосы и пару минут Мигунов ехал, едва справляясь с прерывистым дыханием и необычайно быстрым биением своего сердца.
– Ладно бы сам, – подумал он, – а эти в автобусе-то при чем? ….
Не жалея подвески и хрупкого переднего обтекателя, съехал мордой на проселочную, задевая днищем о низкий кювет, цепляя глушителем о засохшие комки стылой грязи.
Здесь, на этом берегу, он так славно отдыхал с Анной.
И горделиво радовался, ловя завистливые и восхищенные взгляды мужчин, любующихся красотой Анькиной фигуры.
Теперь Анна не с ним.
– А не искупаться ли? – сам себе сказал Мигунов.
Теперь на заснеженном пляже не было ни одной машины.
А тогда?
А тогда, в июне, перед их с Анной поездкой в Испанию, здесь некуда было приткнуться, все кусты были тачками заставлены.
Мигунов снял пальто.
Снял пиджак, джемпер. Расстегнул пуговицы рубашки.
Пар шел изо рта.
Одежду аккуратно складывал на заднее сиденье.
И уже когда принялся за ботинки с брюками, вдруг подумал: а зачем одежду-то снимать?
Но все же покончил с раздеванием и боязливо ступил на колкий наст.
До черной парящей полыньи было метров двадцать.
Возле самой реки он по пояс провалился в снег и как-то по-бабьи ойкнул, так холодно стало, когда крупинки замерзшей воды коснулись низа живота.
Лед был прочным.
А какая теперь разница – прочный – не прочный?
Сломается, провалится под ним? Так, может, того и надо?
Ставя ступни ребром, как делают, когда ходят по колкой стерне, Мигунов доковылял до края полыньи.
Потрогал воду ногой, как трогала ножкой воду Анна перед тем, как осторожно войти в ласковую и теплую Десну.
Нынче Десна была и не теплая и не ласковая.
Да и Анна теперь была неизвестно где и с кем.
Зачем-то зажал пальцами рот и нос, зажал и прыгнул в полынью…
Ах! …
Вот окажись в этом месте глубоко – все было бы кончено.
А так – прыгнул и оказался стоящим на твердом дне, и вода только по грудь.
Искупался…
Оперся руками о край полыньи, подпрыгнул. Навалился грудью на лед, выполз…
А и не холодно совсем!
Добежал до машины. Добежал, уже ступая по льду всей плоской ступней.
Выпить бы теперь!
А ведь есть!
Мигунов вспомнил, что в багажнике стоит сумка, которую он вез еще на дачу Ломидзе.
Растерся своим джемпером, натянул брюки, рубаху, пиджак, надел пальто…
Точно!
В багажнике была сумка – целёхонькая.
А в сумке две бутылки коньяка той марки, что любил Ломидзе.
Зубами вытащил пробку.
Сделал несколько жадных глотков. …
На КПП у въезда в Москву, перед МКАД его остановили ГАИшники.
– Э-э-э, гражданин, да вы себя совсем неважно чувствуете, – сказал лейтенант, поведя своим опытным и чутким на доллары носом. …
ИЗ ИНСТРУКЦИИ ПО ВНЕДРЕНИЮ НОВЫХ МОЛОДЕЖНЫХ ПРОГРАММ НА РОССИЙСКОМ ТЕЛЕВИДЕНИИ
(свободный перевод с английского) ‹…› темы разговоров персонажей риэлити-шоу должны касаться молодежной музыки, моды, секса… Никакие социальные вопросы или темы культуры и образования обсуждаться на шоу не должны. ‹…› к теме наркотиков участники шоу должны относиться достаточно терпимо, как к состоявшемуся факту обыденной жизни.
Тема же секса, свободных сексуальных отношений, должна доминировать как основная.
ГЛАВА 6 1.
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.
"Пишу в ужасе.
Нынешняя ночь была совершенно без сна.
Сперва были эти идиотские разговоры Белоснежки с красной Шапочкой о парнях.
Секс, секс, секс и похоть.
Циничная, бесстыдная, расчетливая чувственность, не знающая никаких моральных ограничений.
Причем обе красавицы декларируют себя невинными девочками, не знавшими мужчин.
Однако, послушав их, я десять, нет пятнадцать раз сгорела от стыда. Они обе настолько искушены, что проститутки Куприна и Мопассана – просто девочки, просто овечки рядом с этими сексуальными волчицами.
И ведь все эти разговоры велись в расчете на то, что редактор все слышит и видит, и что самые интересные части беседы режиссер всегда сможет отобрать для эфира и обнародовать эти откровения. Какой ужас!
Красная Шапочка, например, рассказывала, пусть условно и не про себя, это она специально, что ли, для цензуры так заявила, мол, не про себя рассказываю, а про подругу, но при этом поделилась таким своим опытом, изобилующим такими подробностями, какие можно вынести только из собственной биографии.
Эта девушка, эта моя новая товарка по несчастью, рассказывала, как можно жить полноценным сексом и при этом сохранить видимость физической невинности для жениха. Особенно в таких семьях, где этого требуют обычаи, где принято на свадьбе являть многочисленным гостям и родственникам доказательства невинности невесты. И где обмануть общественность куриной кровью или гранатовым соком никак нельзя, потому что и сам жених заинтересован в невинности невесты. Так вот, там есть способы.
Причем не изощренные способы фальсификации физиологических проявлений, что я как будущий врач хорошо понимаю, но изощренные способы соития любовников, при которых они имеют секс, но сохраняют анатомию нетронутой.
Фу!
Это было омерзительно.
И ладно бы они болтали меж собой, это их дело, но то ли по условиям, обговоренным с режиссером (а они обе по сорок минут вечером разговаривали с Владиславом по телефону), то ли из женской вредности (что я тоже не исключаю), но обе девицы, и Красная Шапочка, и Белоснежка, все время своей содержательной беседы о минетах, о фрикциях эрегированного пениса между грудей и о радостях анальных пенетраций, все время приставали ко мне: не приму ли я участие в обсуждении этой животрепещущей темы?
Ужас!
Я с ними с обеими поругалась.
Но что интересно, они обе всерьез считают, что если они тут начнут заниматься с парнями не вагинальным (подчеркнуто не мной, а ими) – не вагинальным сексом, то условия игры будут соблюдены. По их убеждению, они не утратят невинности, если (как сказала Белоснежка – и я привожу ее слова дословно) если "согрешат ротиком"…
Не могу найти французского эквивалента некоторым сказанным ими глупостям, поэтому пишу их по-русски латиницей.
Прости Господи!" Я взяла с собой "Божественную Комедию" Данте.
И вот, после этого не подслушанного, не невольно услышанного, наоборот, навязанного мне разговора моих товарок, я перечитала первые главы "Ада"…
У Данте сладострастники и сладострастницы помещены во второй круг.
Второй круг ада – место казни прелюбодеев и сластолюбцев меньше первого, который расположен выше и его опоясывает…
Но сводники и обольстители помещены у Данте еще ниже – в восьмом круге. Они у него в первом рве минус восьмого этажа.
Ах, бедные, бедные девочки!
И хоть по мнению Данте – сластолюбцы самые малосогрешившие, ведь в первом круге у него вообще невинные создания – некрещеные младенцы – жертвы абортов…, но тем не менее, девчонки губят свои души. Губят!
Как пишет Данте об обитателях второго круга Ада?
И я узнал что это круг мучений,
Для тех кого земная плоть звала,
Кто предал разум власти вожделений
И как скворцов уносят их крыла,
В дни холода густым и длинным строем,
Так эта буря кружит духов зла…
Вот нежной страсти горестная жрица
Которой прах Сихея оскорблен.
Вот Клеопатра грешная блудница.
А там Елена тягостных времен -
Виновница. Ахилл гроза сражений,
Который был любовью побежден.
Парис, Тристан бесчисленные тени.
Он нАзвал мне и указал рукой -
Погубленные жаждой наслаждений… …
Но те кто соблазнил малых сих, те еще ниже.
В круге восьмом.
И понял я, что здесь вопят от боли
Ничтожные, которых не возьмут
В круге восьмом.
И понял я, что здесь вопят от боли
Ничтожные, которых не возьмут
Ни Бог, ни супостаты Божьей воли…
И этот жалкий люд
Бежал нагим, кусаемый слепнями
И осами роившимися тут.
Кровь между слез с их лиц текла струями, И мерзостные скопища червей Ее глотали тут же под ногами…
И это об обольстителях.
Об обольстителях моих бедных несчастных, не сознающих что творят – товарок.
Это о нашем режиссере и его хозяевах.
Все!
Закрываю дневник, надо спать. …
2.
– Как живешь?
– Не умер еще…
Звонил Ломидзе.
Вася, как всегда, звонил с дачи. Заскучав без своей Ирмы, он зазывал на шашлык-машлык…
Хорошо еще, что вообще кто-то есть, кто тобой интересуется и вообще куда-то зовет.
– Может, приедешь? Коньячку сообразим, по бутылкам из ружья постреляем? – спросил Вася. Ему явно было скучно на даче без своей Ирмы. А Ирма уже второй месяц как была в Гааге и возвращалась теперь только в апреле, через полтора месяца.
– Не на чем ехать, – ответил Мигунов, – у меня права отобрали.
– Как так отобрали? – изумился Ломидзе. – У тебя и вдруг отобрали? Для этого, наверное, надо было въехать постовому милиционеру по фэйсу, не меньше!
– Да нет, я просто с запахом был, ну и спорить не стал.
– Мигунов, да ты чё? В самом деле, что ли? – изумился Ломидзе. – Да такие вещи элементарно решаются за пять сотен, ну за шесть…
Эх, Вася, Вася!
Мигунову не хотелось ему объяснять, что теперь такие времена настали, что и шести сотен зеленых грюников у него, у бывшего главреда, теперь так просто, как прежде, не всегда и не каждый день водилось!
Не поехал к Васе.
Полежал.
Поглядел телевизор…
По ящику показывали дискуссию.
Про риэлити-шоу: надо ли нашей молодежи смотреть этот срам?
В дискуссии сидели депутат Думы, толстый попик с бородкой, воинственная дама-профессор и один известный в прошлом, но поистаскавшийся актеришка. …
Когда Мигунов включил телевизор, говорила воинственная дама.
Она на чем свет стоит крыла Запад и говорила, что все эти риэлити-шоу делаются на тех телевизионных каналах, что оплачены долларами дяди Сэма, и что передачи эти направлены на растление нашей молодежи, а растление это делается с целью понижения статуса семьи и уровня рождаемости, что непременно приведет к вымиранию русских, чего дядя Сэм и добивается в конечном итоге.
Вальяжный депутат от либералов смеялся над тезисами дамы и называл ее доводы отрыжкой антиамериканизма, которая осталась у дамы как неизгладимый след ее научной работы на коммунистическую идеологию, где она защищала все свои диссертации и где получала свое профессорство.
Потом говорил попик.
Говорил как-то очень неубедительно, наукообразно и показно велеречиво, так что у Мигунова создалось впечатление, что толстенький с румяными щеками попик просто любуется собою и своей богословской ученостью, радуясь, что имеет телевизионный пиар.
Но неожиданно порадовал Мигунова вышедший в тираж, помятый и постаревший актеришка.
Тот с несгибаемой прямотой сказал, что идет борьба добра и зла. И что поле этой борьбы – души и умы молодых людей. Девушек и юношей. А воплощено это добро и зло не танками с крестами с одной стороны и танками со звездами с другой, как это было под Курском, а церковью, духовностью с одной стороны и телевидением и бездуховностью с другой.
Энергично, задорно сказал. И очень ярко и образно представил эту простую картину противостояния.
С одной стороны Бог и его ангелы, а с другой стороны – телевидение и все грехи: секс, порнушка, бандиты, убийства, грабеж, подкупные менты…
А молодежи теперь предстоит выбирать – спастись, или погибнуть.
Мигунову осталось только пожалеть, что он смотрел не с самого начала.
Вот так: с одной стороны Бог и рай, а с другой стороны Останкино.
Как просто!
– Значит, значит не в небо смотрит игла Останкинской башни? – спросил актеришку ведущий дискуссии.
– Значит, не в небо, – ответил актеришка.
– Но не следует забывать о том, – вступила в дискуссию воинственная дама, – не следует забывать, что строили эту башню в те времена, когда она глядела в небо, когда по немногочисленным каналам показывали старый добрый "Голубой огонек" и "Кабачок 12 стульев"…
– И когда врали зрителям про коммунизм, – хмыкнул депутат Думы от либералов…
Мигунов выключил телевизор и прошлепал на кухню.
– Отравиться, что ли? Или повеситься?
Но на кухне яда у Мигунова не было.
И веревки подходящей в хозяйстве тоже не водилось.
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Красной Шапочки Круто! Сегодня нам обновили гардеробрчик – новые ти-шортки, джинсики всяких расцветок, очень классное нижнее белье. Главреж сказал, чтобы мы почаще переодевались перед камерами. Фигура у меня, все знают, классная, почему бы и нет?
Мы с Белоснежкой принялись примерять все эти штучки. Русалочка оставалась безучастной – уткнулась опять в свою книжку. Когда мы с Белоснежкой были в одних комбинациях, в спальню без стука завалил Бармалей. Мы на него закричали, а он спокойно сел на мягкий стул около Белоснежкиной кровати и затянул волыну:
– Сегодня, Белоснежка, я к тебе запрыгну в постельку!
Она ему:
– Перебьешься!
И так далее. Серый Волк, почуяв неладное, сразу же к нам прискакал в спальню и начал свои песни:
– Э, ты, Бармалей! Вали отсюда! Иди посуду мой! Домработниц нет!
– Вы бы, блин, хоть сменили пластинку. Что-нибудь новенькое придумали бы!
Зрителям эти ваши дурацкие терки неинтересны! – я показала рукой на камеры. Я ж знаю, что все равно то, что не форматно или не в тему, в эфир не пойдет. Для этого и главреж существует и логгеры, которые как раз и следят за сюжетом и делают монтаж.
Тут Карабас к нам подтянулся и сказал Русалочке что-то по-французски. Та засмеялась и ответила тоже по-французски – Э! Но, вы! – закричал Волк. – Вы чё тут!? Давайте по-русски базарьте!
– А ты, Серый, разве по-русски разговариваешь? – спросила Русалочка.
– Чё, сдурела что ли? По какому же ещё? – возмутился тот.
– Ну тогда объясни, что значит "базарьте"?
– Ну ты, блин, совсем! Ну чё за дела? – не переставал возмущаться Серый Волк, по хозяйки устраиваясь на кровати Белоснежки, рядом с Бармалеем. – Издеваешься, что ли!? Базарить значит трепаться, перетираться, тереться, чес разводить, трещать.
Разговаривать значит! Ты вот книжки читаешь, а ни хрена, как я посмотрю, не знаешь!
Все засмеялись. Я, надевая новую модель маечки с прикольным рисунком пацана, держащего логотип фирмы "До-До", спросила у Русалочки:
– Ну вот, Серый объяснил тебе, типа, перевел, что такое "базарить", а теперь ты давай с французского переведи! И вообще, чё это вы шифруетесь? Думаете, интересно смотреть зрителям на ваши придуривания?
– А вот мы как раз об этом и говорили, – ответил Карабас-Барабас. – О зрителях.
– Не понял? – сказал Бармалей и начал рыться на столике Белоснежки, в ее косметике. Он вообще со странностями, очень любит всякие женские штучки – парфюмы, макияж. Он как-то мне объяснил, что сейчас и мужчинам необходимо следить за своим имиджем, тем более на шоу. Бред какой-то! Его и так каждый день гримируют профессионально, но ему, по его словам, нравилось вносить творческую струю в этот процесс, поэтому надо быть в курсе всего новенького в области косметики и парфюма. Ну, если нравится – его дело. Мне пофиг.
– А что тут не понять? – отозвалась на вопрос Бармалея Русалочка. – Вспомните, о чем вы говорили.
Мы все попытались вспомнить, но чего-то ничего не получилось, разговоры настолько у нас одинаковые, что и не вспомнишь, когда и о чем кто говорил.
– Ну как же! – продолжил Карабас. – Ты, Шапо, всем про зрителей говорила, что, дескать, им интересно должно быть.
– А что, я не права? – я на всякий случай улыбнулась в ближайшую камеру, мало ли, этот разговор как раз и не вырежут.
– Права ты или не права, – говорил Карабас, – это без разницы. Главное, интересно ли зрителям то, что им показывают.
– Ну и чё? Показывают, значит интересно – бросил туповатую фразочку Серый Волк, как всегда, в своем репертуаре.
– Ну правильно, – сказала Русалочка. – Вот мне Карабас и напомнил по этому поводу слова известного продюсера, что если зрителям каждый день в одно и то же время демонстрировать обезьяну, то к ней скоро привыкнут, а если ее внезапно убрать, то начнутся демонстрации "Верните нашу обезьяну!" – Чё-то я не понял?! – заволновался Серый. – Это кто обезьяна – я, что ли, если меня по телевизору показывают?!
Все же этот Серый трудный! Ни фига, ни во что не врубается. Мы все прикололись, а Бармалей сказал:
– Ну что ты! Ты не обезьяна. Обезьяны – они тебя поумнеее будут!
– Ты, вообще. Молчи! Щас точно в рог получишь! – Серый покраснел от злости.