Чтобы не обострять конфликт, Белоснежка сказала:
– Волк! Сбегай-ка к холодильничку, принеси мне попить.
Серый послушно ушел. А Белоснежка продолжила дальше:
– Ну и что? А вот я читала, как один зритель говорил, что часто его друзья возмущаются: он вместо того, чтобы потусоваться с ними, спешит домой смотреть риэлити. Потому что герои шоу для него совсем как семья! Так и написано: "как семья" Понятно, что для семьи ни времени, ни сил не жалко! Вот и получается, что мы для кого-то семья, а не какая-то обезьяна, как Карабас нам тут намекает!
– Ого! – воскликнул Бармалей и пододвинулся поближе к Белоснежке. – Какая ты сегодня разговорчивая! Может, перетрем наши отношения? Тебе разве не наплевать, как там зрители реагируют? Главное – мы с тобой!
– Э, отвали от нее! – Серый Волк вернулся с бутылкой минеральной и двумя сосисками на блюдце. – Белоснежка! Я тебе попить и пожевать принес!
Серый Волк протянул блюдце с сосисками Белоснежке, та с ужасом воскликнула:
– Да не хочу я сосисок!
– А ты? – Серый Волк и мне предложил.
Я закричала:
– Волчара! Сдурел, что ли? Какие, на фиг, сосиски?! У меня специальное питание, а ты мне эту гадость подсовываешь! Мы только что пообедали!
– Ну как хотите! – сказал Волк и моментально умял обе сосиски.
– Ну ты и жрать! – возмутился Бармалей. – И правда, мы же только что пообедали.
– Хорошему человеку требуется много еды, – засмеялся Волк. – Вы лучше скажите, чего вы там про обезьяну-то базарили. Про зрителей чего?
– Мы говорили, – заговорила Русалочка с умным видом, – об эффекте привыкания.
– Не понял! Чего-то мы о таком и не говорили вроде, – Бармалей между делом положил свою руку на плечо Белоснежки, та, увлеченная разговором, вроде как и не заметила этого маневра.
– Ну как же, – объяснил Карабас. – Зритель видит каждый день знакомые лица, проникается их проблемами, просто-напросто привыкает.
– Точно так! – поддакнула Русалочка. – Привыкание к ощущению, что все действующие лица риэлити-шоу – твои знакомые, соседи и близкие люди. А то, что они разные, некоторые нравятся больше, некоторые меньше, – это и создает иллюзию жизни. Главное, что знакомые и где-то даже близкие! А каким еще может быть человек, про которого столько знаешь и которого видишь каждый день?
– Вау! Вот это круто! – сказала я. – Это и есть реальная популярность и слава!
– Йес! – мы, получается, друзья всей страны! – радостно заключил Бармалей и обратился к Белоснежке. – Это прозрение, дорогая, мы должны увековечить долгим поцелуем перед камерой.
– Э! Ты, свалил отсюда! – закричал на него Серый Волк, а Белоснежка пересела на мою кровать, подальше от навязчивого Бармалея.
– Что-то я не пойму – сказала я Карабасу с Русалочкой. – А что в этом плохого?
Вам вроде как это не особенно нравится! Ну привыкание и привыкание! Что ж такого.
– Разве нет ничего странного в том, что человек, которого мы не знаем, считает нас чуть ли не за родных людей или друзей? С каких это пор односторонние отношения стали считаться настоящими?
– Вот и получается, что это жвачка для мозга, все эти риэлити! – поддакнул ей Карабас. – И не возникает ли у вас у всех ассоциации с наркозависимостью?
– Упс! Уж это ты загнул! – возразил Бармалей. – Это что же, получается, кино и наркотики – одно и то же?
– Есть такие фильмы, которые призваны вызвать зависимость, все эти мыльные оперы, – все с таким же умным видом говорила Русалочка. – А под это дело и пускается реклама бесконечных товаров.
– Да тебе-то не пофиг!? – воскликнула я. – Что там запускается, и что там у зрителей возникает! Раз такая правильная, чего ж ты тут перед камерами расселась и в рассуждения пускаешься!
– Да бабки ей нужны! – вмешался Серый Волк. – Она ж говорила, "мне тоже бабки нужны". Так что готовьтесь, девчонки, расстаться с этой самой девственностью, которую все так бережете. Я вам это дело устрою! У меня не заржавеет!
– Ты иди к холодильнику, пожри еще побольше, а то вдруг на всех сил-то и не хватит! – огрызнулся на его слова Бармалей.
– Это у тебя сил не хватит! У тебя они вообще-то есть?
– Ты за себя говори!
– Ребята! Хорош вам! Достали вы уже со своими скандалами дурацкими! – закричала Белоснежка.
– А вот это ты зря, – усмехнулся Карабас. – Как раз скандалы – самое интересное для зрителей. Самый момент рейтинг и популярность себе повышать. – Потом ко мне обратился, ехидным тоном. – А ты, Шапо? Что ж ты момент упускаешь? Поучаствуй и ты в скандале! Без твоих "Ва-ау", и "Упс" он не такой смачный!
– А чего ты прикалываешься? – удивилась я.
– Ну, как же, ты же у нас хочешь популярности и славы! – ответил он.
– А что в этом плохого?
– Да ничего в этом плохого, – Карабас насмешливо смотрел на меня. – Обидно только, что слава эта твоя быстротечна.
– С чего ты взял?! – мне стало обидно, я даже губу закусила, рискуя тем, что она у меня немножко распухнет, и я буду не очень симпатично выглядеть.
– Ну как же, – спокойно продолжал Карабасище. – Все очень просто, закончится шоу и все. Вся твоя слава улетучится. Зрители переключатся на других говорящих и ходящих персонажей ТВ.
– Ха-ха! И еще жующих, – засмеялся Бармалей показывая на Серого Волка.
– Я тебе точно щас репу расколю! – отозвался тот.
– Ну уж нет! – меня очень задели слова Карабаса. – Может, Бармалея с Серым Волкаом и забудут, а меня уж нет! Я, между прочим, пишу книжки, и они у меня скоро выйдут большими тиражами!
– Это чего ты такое гонишь, Шапо!? – засмеялся Серый Волк. – Вот когда ты ко мне в койку прыгнешь при камерах, тогда уж меня точно запомнят!
– Придурок! – возмутилась я. – Уж вот к тебе-то точно я в постель не прыгну!
– Ну, женщины всегда говорят не то, что думают! Уж я-то знаю! – сказал Бармалей и снова подсел к Белоснежке. – Правда, Нежка?
– А мне, знаете ли, – ответила та, – вообще эти все разговоры по барабану.
– Ну конечно! – усмехнулся Карабас. – Лучше приготовь нам ужин.
Тут я с ним согласилась:
– Ва-ау, Белоснежечка! Точно-точно приготовь нам чего-нибудь вкусненького, это у тебя классненько получается! Мяса поджарь!
– А почему я? – удивилась Белоснежка. – Сегодня очередь Русалочки!
– Да ну на фиг, – проворчал Серый Волк. – Опять ее подгоревшую яичницу лопать!
Уж лучше – ты!
– Да-да, Белоснежка, – поддакнул Бармалей – У тебя это очень-очень хорошо получается! Из тебя выйдет классная жена!
– Это что, намек? – заулыбалась Белоснежка.
– Почему бы и нет? – ответил ей Бармалей.
Они пошли на кухню, а Серый потащился за ними, в своем стиле грубо комментируя происходящее.
Карабас с Русалочкой начали разговаривать по-французски и смеяться. Меня это очень раздражало, и я спросила, как давно уже хотела:
– Ты вот что мне, Карабас, скажи, по честному, раз ты такой умный и правильный.
Ты же не просто так тут в шоу.
– В каком смысле?
– В самом прямом! Ты же здесь точно по блату! У тебя точно – папочка не последний человек во всей этой кухне?!
– Я, пожалуй, не буду отвечать на этот вопрос, – ответил Карабас.
– Ну, ясно-ясно, боишься! А чего боятся? Все равно никто, кроме твоей французской подружки, не слышит из наших! – я показала на ближайшую камеру. – А что касается этих штук, так это ж ясно – чего-нибудь лишнее скажешь – логгеры подрежут как надо и сколько надо, чтобы твоего папочку не скомпрометировать. Ну, чего ты боишься? Или только умничать можешь да своими книжными мудростями по ушам нам ездить?
Закончив, я посмотрела в зеркало. Очень мне не хотелось выглядеть не фотогенично.
Лишние эмоции очень на это влияют. Волосы немного растрепались, а так ничего, естественный румянец очень даже мне к лицу. Я гордо посмотрела на Карабаса, а он так спокойно и отвечает:
– Да ладно, Шапо, не волнуйся. Отвечу я тебе, раз уж так тебя этот вопрос волнует. Да, мой отец генеральный директор "Норма ТВ".
– Ва-а-ау! Вот это да! – восхитилась я. – Всего-всего "Норма ТВ"?
– Всего-всего, – подтвердил Карабас.
– Ва-ау! Вау! Это нечто! Абсолютно! Круто!
– Ничего крутого, – строго сказал Карабас. – Запомни, Шапо! Я сам по себе, мой отец вообще ни при чем в том, что я здесь.
– Ну конечно, конечно! – усмехнулась я. – Никто ни при чем! Все чисто! Короче, ребята, мне необходимо эту информацию переварить. Надо же! Сын самого директора всей этой конторы! Предчувствия меня не обманули!
Я заметила, что Русалочка вся покраснела, задышала взволновано, как будто ей напомнили о чем-то очень неприятном. Но она меня нисколечко не интересовала, ни она, ни ее переживания. Я сказала:
– Ты, Карабас, не бойся, я никому не скажу, кто ты такой на самом-то деле, – сказала я и пошла в гостиную, где никого не было. Мне, и правда, нужно было подумать об этой важной информации. И уж точно наедине, потому что ни к чему было знать ни Серому Волку, ни Бармалею, и уж главное – этой дурочке Белоснежке.
3.
Иван стал чаще разговаривать с Верой.
Вера сперва как-то дичилась.
Но потом осмелела.
Они даже придумали игру.
Вернее, придумал Иван, а Вере придумка понравилась и она ее подхватила.
Суть игры была в том, чтобы создать в пределах студии некое только им двоим доступное пространство, где они чувствовали бы себя комфортно, куда, по выражению Ивана, "ни одна из этих тупых сволочей не смогла бы и носа просунуть".
В принципе, люди с хорошим образованием всегда имеют такую возможность: взять, к примеру, и перейти на французский.
Примитивные, те тоже пытаются создать своего рода обособленную территорию со своим куриным языком. Так было всегда. И если дворяне в России 18-19 веков изъяснялись между собою по-французски не столько из выпендрежа, сколько для того, чтобы слуги их не понимали, то и чернь в ответ тоже изобретала свой язык, начиная изъясняться по-мазовецки – "в кирёху бряем, галямо тюрьмаем, стебуху дули зонят"… Так говорили на средне-русском базаре в 18 веке. Потому как каждое действие вызывает свое противодействие.
Нынешние "мазовецкие" тоже придумали свой "нео-мазовецкий" со всеми этими "у-упс" и "вау", "отстой", "тормоз", "жесть" и прочими "прикольными" словечками.
Одного не учли нео-мазовецкие невежи, того, что французский выучить гораздо сложней – его надо учить несколько лет… А весь набор словечек "у-упс" и "вау" выучивается и постигается за пару дней, даже человеком с очень неразвитыми умственными способностями.
В результате, когда образованные Иван с Верой говорили теперь на кухне по-французски, окружающие их совершенно не понимали. А когда Серый Волк с Красной Шапочкой пытались в контру завернуть что-то на своем круто-молодежном арго, у Ивана с Верой эти жалкие попытки вызывали только снисходительные улыбки.
Однако…
Однако, с французским на кухне и в гостиной не прокатило.
Не вышло, не вытанцевалось.
Серый Волк и Белоснежка с Красной Шапочкой нажаловались Владиславу, и тот запретил Ивану и Вере говорить по-французски.
Чернь торжествовала.
Но Иван и Вера выдумали тогда новую игру.
Они стали говорить по-русски, но при этом стали выражаться некими абстрактными, не напрямую привязанными к ситуации и с виду неадекватными фразами, условившись между собой, что это будет игра в ассоциации, рассчитанная на взаимное понимание, и что игра эта будет основана на предположении, что каждый из ее участников обладает развитой культурой.
Игроков было два.
Иван и Вера.
Серый Волк, Белоснежка, Красная Шапочка и Бармалей были у них фишками на игровом поле.
Целью игры было набрать максимум очков.
Но кроме того, даже главной ее целью было достижение комфортного пребывания в невыносимой для них атмосфере студии.
Очки набирались таким образом.
К примеру, в гостиной сидят Вера и Иван. Кроме них в гостиной находятся Белоснежка и Серый Волк. И Серый Волк рассказывает Белоснежке про своего питбуля, которого тренирует для собачьих боёв…
Услышав это, Иван говорит Вере:
– А у полковника был петух…
– Габриэль Гарсия Маркес, – отвечает Вера и зарабатывает шесть очков.
Если же ассоциация была воспринята не сразу, а со второй подсказки, если Ивану потребовалось бы уточнить, один-де латиноамериканский полковник хотел продать своего петуха, то Вера заработала бы уже не шесть, а пять очков. Каждая подсказка – минус очко.
Чернь, как Иван называл теперь иных обитателей студии, разумеется догадывалась, что за абстрактными фразочками, которыми перекидывались Русалочка с Карабасом-Барабасом, скрывался некий обидный для них подвох, но покуда терпела, стиснув до поры волчьи зубки. Видимо, когда жалобщики ябедничали Владиславу, накатывая на французский язык, он что-то сказал им про особый статус Веры и Ивана, намекнув на какие-то обстоятельства, дающие им особые права.
– Василий Пукирев, – сказала Вера, когда Белоснежка принялась рассказывать Красной Шапочке про свою подружку, что выскочила за папика на двадцать лет старшее ее…
– Третьяковская галерея, – отреагировал Иван и торжествующе показал Вере шесть пальцев.
А бывало, что ассоциации Иван схватывал не сразу.
Но когда схватывал, оба они, и Иван и Вера, хохотали до упаду.
Так, когда Серый Волк, доказывая что-то Красной Шапочке, добился от той признания собственной правоты, Вера на это задумчиво произнесла:
– Князь Андрей, возвращаясь из имения Ростовых, где был по делам, увидел его…
Она давала потом Ивану три подсказки, а он все никак не мог сообразить… Но когда догадался – как они хохотали!
Так хохотали, что Серый Волк, забыв про предупреждение, сделанное ему Владиславом, пообещал Ивану, что изобьет его. …
4.
Мария Витальевна не любила своего мужа.
Она его боялась.
Но страх ее имел корни чисто абстрактного свойства.
Ведь Макаров ее не то что никогда не бил, он даже голоса своего на Марию Витальевну ни разу не повысил.
Даже страх перед Богом у верующего человека более конкретен и материален, чем страх Марии Витальевны перед своим супругом. Ведь у верующего человека любая конкретная болезнь, каждая определенная беда – это наказание за грех. А как же абстрагироваться от конкретики болезней? То-то и оно! Поэтому и Божий страх – штука небезосновательная. Раз существуют беды и болезни, значит, их кто-то на тебя насылает. А это значит, что надо этого насылающего бояться.
Но муж по фамилии Макаров никогда никаких бед и болезней на Марию Витальевну не насылал. Однако она его все же боялась. И боязнь эта происходила оттого, что они редко виделись, мало жили вместе.
Макаров то в Африке работал, где-то посредине между Анголой и Мозамбиком, то в Латинской Америке, в Никарагуа да в Венесуэле… А Мария Витальевна годами в Москве – соломенной вдовой. И без детей, без опеки родственников со стороны мужа.
Порою ей казалось, что Макарова вообще не существует, что это некий миф.
Но случались иногда бурные всплески вулканической активности. Везувий супружеской жизни оживал, над семейным очагом начинал куриться дымок. Это Макаров возвращался из очередной долгой секретной командировки и пытался наладить с Марией Витальевной подобие семейных отношений.
Мария Витальевна покорно играла роль любящей и заботливой жены. Ходила с мужем по театрам, ездила с ним в Сочи и в Дагомыс, дарила ласки, всегда безотказно и с готовностью принимая его на супружеском ложе… Но проходили шесть недель отпуска, и Макаров снова получал назначение в очередную свою Анголу.
Однажды, в который уже раз посмотрев лиозновского Штирлица, Мария Витальевна иронически усмехнулась в том месте сериала, где разведчику Исаеву привозят показать его жинку – то ли для вдохновления его на подвиги, то ли для угрозы: жинку-де твою, не забывай, у себя держим!
А вот ее ни разу не свозили, чтобы Макарову показать!
То ли денег из бюджета своей разведки пожалели, то ли Макаров еще не дорос до штирлицкого статуса, чтобы ему жену показывать.
Только через два месяца ее пребывания в Австралии Макаров наконец-таки удосужился приехать в Канберру и возлечь с законной женой.
– Знаешь, есть такой анекдот про финнов или про эстонцев, что ли, – сказала Мария Витальевна мужу, когда они исполнили свой ритуальный быстрый пересып, которым обычно сопровождалась каждая встреча супругов. – Там эстонца спрашивают, что он любит больше – секс или Новый год?
– Знаю, слышал, – ответил Макаров, поднимаясь с их шикарной постели. – Он любит Новый год, потому что Новый год чаще!
Помолчали.
– Так это про нас с тобой, – подытожила-таки Мария Витальевна.
– Да ладно тебе! – лениво махнул рукою Макаров. – Тебе вообще-то следовало бы знать, что я знаю про тебя всё.
Макаров обернулся лицом к жене.
Она лежала совершенно нагая на светло-коричневом шелке, лежала и курила тонкую ароматную сигаретку.
Макаров стоял перед нею, тоже совершенно нагой…
Два голых человека.
Женщина с сигаретой и мужчина со стаканом виски в руке.
– Я все про тебя знаю, – сказал Макаров. – Пора бы тебе это осознать.
– Что ты знаешь? – тихо спросила Мария Витальевна.
– Знаю все, и про тренера по теннису, и про массажиста из "Спартака", и про мальчишку твоего, про этого Ваню Борщанского, и даже про маляров-молдаван, что тебе ремонт в квартире делали, тоже знаю.
Макаров глядел на нее не мигая.
– Тогда зачем меня в Австралию звал? – спросила Мария Витальевна. – Развелся бы…
Мария Витальевна внутренне вся сжалась, подумав: "А вот достанет сейчас свой пистолет, у него наверняка их несколько. Достанет, да и убьет, вон как глядит не мигая…" – Ни хрена ты не понимаешь в сексе, Машка! – глотнув виски и крякнув, сказал Макаров. – Это знание там, вдали, – и он махнул рукой куда-то в сторону океана, – это знание, что красивая жена с красивым телом спит напропалую с какими-то молдаванами, это ведь так возбуждает!