– Ой… Привет, Макс. То есть здравствуйте…
Нет, это не подстава. Филипп даже не ожидал, что с ним будет говорить самое заинтересованное лицо. Али, казалось, намертво прилепился к своему компьютеру.
– Давай без церемоний, — предложил Принц. — У тебя, говорят, есть то, что мне нужно?
– Именно.
– Товар в хорошем состоянии?
– В отменном.
– Я изумлен, — пробормотал Макс. — Как ты тогда выжил?
– Не твое дело. — Голос Филиппа стал жестким.
Али стукнул по клавишам, переместился на стуле и шумно вздохнул.
– Значит, ты хочешь десять миллионов долларов, а? — поинтересовался Макс.
– Двадцать, Принц. Я хочу двадцать. — Филипп хохотнул. — И не долларов, а евро. Мы живем в объединенной Европе, вот так-то.
Макс нахмурился. В принципе, он мог позволить себе быть щедрым, но он терпеть не мог, когда с ним торговались.
– Ты ведь знаешь, я бы не дал двадцать миллионов евро даже за свою задницу, старик.
– Мы так решили, Принц.
– Мы?
– Тебя удивляет, что я не один? Один бы я точно не справился, не буду врать. — Голос стал заискивающим. — Пойми, нам было очень тяжело отыскать ее. Ты же знаешь, какая она. На нее нелегко найти управу…
«Не подстава… Точно. Обыкновенная искренняя жадность… чисто по-человечески…»
…И он все же разозлился, подумав, что Веронику сумело поймать именно это ничтожество. Всю жизнь сражаешься с гигантами, с такими махинами, как ЦРУ или МИ-6, а губит тебя какой-то муравей. Даже не муравей, а так, тьфу, полное убожество.
– Дополнительные затраты? — пробормотал Макс. — Ладно, сегодня я добрый. Десять миллионов или двадцать, долларов или евро — какая разница?
– Для тебя — никакой, — пролаял Филипп. — Так решено?
– Решено, — хмыкнул Макс. — Позови ее.
– Что?
Максу показалось, что Филипп всполошился. Ему это не понравилось.
– Я хочу поговорить с ней. Перекинуться парой слов, понимаешь? По старой дружбе.
Филипп колебался. Наконец он буркнул:
– Ладно. Я перезвоню через…
– Никаких перезвоню, — отрезал Макс. — Прямо сейчас.
В трубке наступила тишина. Лейла, присев на край стола, подкрашивала губы. Неожиданно Макс услышал на том конце провода чье-то дыхание.
– Привет, Вероника, — выпалил он. — Это я, Макс.
Его собеседница шмыгнула носом.
– Привет, красавчик. — Голос был вызывающе недружелюбен.
– Франция, столичный регион, — пискнул Али. — Совершенно точно. Еще немного, и…
– Кудесник, — пробормотала Лейла, в круглом зеркальце проверяя, не размазалась ли помада. На самом деле она старалась не упустить ни слова из разговора.
– Тебе не следовало меня продавать, — сказал Макс. — И притом так дешево.
– В следующий раз убью тебя бесплатно, — съязвил голос. — Я перехожу на чистую благотворительность.
Макс одобрительно фыркнул. Что ни говори, а мужество всегда достойно восхищения.
– Другого раза не будет, Вероника, — шепнул он вкрадчиво.
– Поживем — увидим, — отозвалась его собеседница.
– Филипп на тебя очень насел? — осведомился Макс, чувствуя, что пора менять тему разговора.
– Нет. Так, попугал немного пушкой.
– Ее напугаешь, — пролаял Филипп, очевидно, отобравший трубку. — Ну так что? Убедился, что это она? Если бы ты ее видел так, как вижу я, ты бы не сомневался. Могу фото тебе прислать, кстати…
– Не стоит, — холодно ответил Макс. — Я распоряжусь насчет денег. Тебе скажут, куда ее привезти. И без шуток, понял?
– Когда мне ждать звонка?
– Через час.
Он нажал на кнопку отбоя и повернулся к Али.
– Он в пригороде Парижа, — поспешно сказал тот. — Звонил через компьютер, и хотя он позаботился о том, чтобы запутать следы…
– Ты можешь точно сказать, где он сейчас?
– Если бы я знал, я бы сказал. Но… — Он развел руками.
– Неважно, — угрюмо бросил Макс. — Значит, так. Яз! Ты отвечаешь за обмен. Насчет денег я распоряжусь. Возьми с собой десяток человек — так, на всякий случай. Доберетесь до Парижа, заберете Веронику и доставите ко мне — живой. Ясно? Обмен совершите в каком-нибудь безлюдном месте, которое вы контролируете. Впрочем, что мне тебя учить…
Сухощавый высокий Яз только кивнул.
– А то дело, Макс? Как насчет него?
– Продолжайте им заниматься. Как только произведете обмен, присоединяйтесь к основной парижской группе. Я прибуду позже.
Когда Яз готовился отбыть со своей командой, Лейла подошла к нему и вполголоса передала новый приказ: Веронику Ферреро ни в коем случае в живых не оставлять.
Глава двадцатая
Кабинет дивизионного комиссара Бертье накануне днем
– Ты что-нибудь слышал об этом Саразене? — спросил Миртиль у Клемана, когда они поднимались в лифте.
Клеман немного подумал.
– Слышал, — без особого энтузиазма признался он.
– А что? — осведомился Миртиль.
Клеман подумал еще немного.
– Саразен — сволочь, — изрек он наконец. — Но дело свое знает туго.
Очевидно, даже слишком туго, думал Миртиль, если заставил плясать под свою дудку даже комиссара Бертье, который не любил вмешательства посторонних в сферу деятельности своих подчиненных.
– Он занимался Принцем, — выдавил из себя Клеман, когда они шли по коридору к кабинету шефа.
– А Вероника Ферреро?
– Это была его идея — использовать ее.
Миртиль поморщился. Было похоже, что у них отнимают дело. Правда, непонятно, почему вдруг такая спешка и все эти вызовы на ковер. С ними явно можно было подождать.
С первого же взгляда на шефа Миртиль заметил, что он нервничает. Кроме него, в кабинете сидел какой-то тип с бритым черепом, смахивающий не то на сутенера, не то на психа.
– Прошу, — сказал Бертье. — Инспектор Миртиль, инспектор Клеман. Э… месье Саразен.
Бритый сутенер поглядел на протянутую руку Миртиля, потом с наглым прищуром ему в лицо. Миртиля было нелегко вывести из себя, но он все же вспыхнул. Задело его и то, что Саразен даже не потрудился подняться при их появлении. Молодой инспектор пододвинул к себе стул, сел и вопросительно посмотрел на начальника. Клеман, которому явно было неловко, остался стоять.
– Итак? — спокойно сказал Миртиль.
Бертье заерзал на месте. Про него говорили, что он чиновник до мозга костей, но своих людей в обиду не дает. Несмотря на это и на другие хорошие черты, его не любили, и он прекрасно отдавал себе в этом отчет. У него было широкое маловыразительное лицо, узкий рот, аккуратная стрижка. Когда он бывал не в настроении, то немного смахивал на надутую жабу, когда случалось наоборот — на обыкновенного чиновника пятидесяти четырех лет от роду.
– Что вам известно о Веронике Ферреро? — в лоб спросил сутенер, сузив глаза.
– Ничего, — убийственно вежливо отвечал Миртиль, — кроме того что вы — ее лучший друг.
Клеман кашлянул в кулак, чтобы скрыть усмешку. Бертье посерел так, словно только что обнаружил, что уселся на дикобраза, страдающего особо опасной формой бешенства.
– Давайте без колкостей, господа, — плаксиво сказал он. — Господин Саразен хочет знать, имели ли вы дело с этой особой, и если да, то при каких обстоятельствах.
– Не имел и ни при каких, — отвечал Миртиль спокойно. — А в чем, собственно, дело?
Саразен забарабанил пальцами по столу. Он знал таких людей — если они упрутся, то будут стоять на своем до конца.
– Ладно, — махнул он Бертье. — Покажите ему.
Бертье с облегчением вздохнул и протянул Миртилю через стол какой-то документ. Это был замызганный испанский паспорт. Миртиль открыл его, и его светлые брови поползли вверх.
– Это еще не самое интересное, — заметил Саразен. — Листайте дальше, там есть приписка лично для вас.
Он со злорадством наблюдал, как недоумение на лице Миртиля все возрастает.
– Где вы это нашли? — наконец спросил блондин.
– О, — вкрадчиво сказал Саразен, — это целая история. В одном нищем квартале, где вы, господин комиссар, — он сверкнул глазами в сторону Бертье, — наверняка никогда не бывали, в замызганном доме, в довольно убогой квартире жили-были… — он залихватски прищелкнул пальцами и многозначительно блеснул глазами — один труп и один полутруп. Возле последнего и лежал этот паспорт.
– Кто такой Дидье?
– Труп номер два. Его нашли сегодня днем на помойке. — Бертье как раз подносил к губам чашку с кофе, когда Саразен добавил как бы невзначай: — Представляете, крысы объели ему ухо и нос.
Бертье переменился в лице и поспешно поставил чашку на стол.
– А татуировщик, который тут упомянут? — продолжал Миртиль.
– А татуировщик, который тут упомянут? — продолжал Миртиль.
– Гийом Жуше. Нашли только его руку и ногу, но тем не менее опознали. У него в детстве случился специфический перелом кости, и благодаря этому…
Миртиль сложил паспорт и отдал его начальнику.
– Угонщики, татуировщик… Мне это ни о чем не говорит. — Он внимательно посмотрел на Саразена. — А тот, кого вы назвали полутрупом? Он в состоянии что-нибудь прояснить?
– Нет, — коротко ответил Саразен. — Если ему повезет и он выкарабкается, я, разумеется, с ним побеседую, но врачи уверяют, что пройдет немало времени, прежде чем он придет в себя. А время поджимает. Мне нужны ответы на вопросы, а ответов нет. К примеру, вы занимаетесь делом Воробьева. За что его шлепнули? Каким боком тут замешана моя клиентка? Почему некто пишет вам послания и бросает их возле трупов угонщиков-малолеток?
– Вы сказали некто? — насторожился Миртиль.
– Ну да. Это не почерк Вероники Ферреро — мы проверяли. Тогда чей?
– Не имею ни малейшего понятия, — сказал Миртиль после паузы.
Саразен почти ласково глядел на него. Бертье, судя по всему, сидел уже на двух бешеных дикобразах.
– А вы знаете, я могу вас арестовать, — весело заметил Саразен, широко осклабясь. — За сокрытие информации, имеющей отношение к государственной безопасности, например. Или за пособничество преступнику.
– Инспектор Миртиль, — вмешался Бертье, — вы можете…
– Инспектор Клеман, — оборвал его Миртиль, — выйдите, пожалуйста. Мне надо сказать этим господам кое-что конфиденциальное.
Клеман кивнул своей растрепанной головой и, шаркая ногами, исчез за дверью.
– Значит, так, — начал Миртиль. — Я хочу, чтобы вы кое-что уяснили. Первое: я ничего не знаю, а если бы знал, то не стал бы скрывать, потому что не имею такой привычки. Второе: я раньше работал в Эльзасе и раскрыл там такие дела, какие вам, парижским задницам, и не снились. Я никого не покрывал и не собираюсь покрывать и впредь. И третье. — Он нагнулся к Саразену. — Запомни, придурок: ты меня на пушку не возьмешь. Это все. — Он снова обратился к Бертье. — Я свободен, господин комиссар?
– Вы… вы… — пролепетал Бертье.
– Благодарю вас, — отчеканил Миртиль, встал, застегнул плащ и был таков.
– Смотри-ка, — промолвил Саразен с восхищением, откинувшись на спинку кресла, — наш мальчик знает такие грозные слова! Честно говоря, он мне даже понравился.
– Простите его, — промямлил Бертье. — Он работает на износ.
Саразен встал.
– Передайте ему, — сказал он просто, — чтобы не становился у меня на пути. Я человек старомодный, господин комиссар, могу и шею за это свернуть.
Позже, уже днем, он пересказал в общих чертах свой разговор Лероке, своему невозмутимому помощнику.
– Теперь-то он точно постарается меня обставить, — заключил Саразен. — Я знаю таких, как он: только намекни, что хочешь отобрать у них кость, они из кожи вон вылезут, чтобы доказать, что заслужили ее.
– Нам это выгодно? — просто спросил Лероке.
– Нам-то? — Саразен наморщил лоб. — До некоторой степени. Кстати, вот что еще ты сделаешь для меня…
Вечером Лероке случайно встретился в закусочной с инспектором Клеманом. Посочувствовал, что такого опытного полицейского, как он, давно не повышали в чине и, хотя он уже почти седой, поставили над ним начальником желторотого зазнайку из провинции, который ни во что его не ставит. Клеман слушал и не возражал.
Предложение Лероке заключалось в следующем: инспектор помогает им, а они, в свою очередь, ему. Пусть только даст им знать, что предпримет Миртиль по тому делу. Если блондин, не дай бог, затронет ненароком государственные интересы, он потеряет место, и кто его займет? Он, Клеман. Лероке шептал: Миртиль не хочет сотрудничать, хочет всю славу заграбастать себе, но мы ему не дадим, верно? Не дадим… Клеман размяк и согласился.
Глава двадцать первая
Очередной сеанс связи между посредником и исполнителем, который, в отличие от предыдущего, не был перехвачен спецслужбами:
> привет Феникс
> привет
быстро же ты разобрался с Хайме
Снайпер слегка поморщился — но, поскольку в комнате никого не было, кроме него и ноутбука, этого никто не заметил. Помедлив, он набрал на клавиатуре:
> заказчик доволен?
> Хайме — мелкая рыбешка
ему нужны головы Принца и Вероники
> мне еще больше чем ему
> как это прикажешь понимать?
> мне все-таки за это платят
> а я подумал
> что?
> неважно
значит у тебя нет никакого личного интереса в этом деле?
Вопрос снайперу не понравился — хотя бы потому, что его собеседник был не первым, кто задавал его. В сущности, последние сутки Феникса мучила та же проблема. Он вздохнул, пальцами свободной руки машинально перебирая платок, который он нашел в логове Вероники. Ничего личного. Ни-че-го. Легкость, с которой она убивала людей, заслуживала того, чтобы и с самой сеньоритой Ферреро обошлись точно так же. Но почему она не застрелила его самого, когда там, на улице, он оказался целиком в ее власти, — этого он не мог понять, хоть убей. Экран подмигнул:
> значит у тебя нет никакого личного интереса в этом деле?
Снайпер поморщился и набрал ответ:
> никакого кроме денежного
как по-твоему деньги это личное?
> и даже очень
> тогда интерес есть
> с тобой занятно общаться феникс
> знаю
я от себя тоже в восторге
Снайпер криво улыбнулся, а по экрану меж тем уже бежали новые строки.
> аванс за экземпляр второй переведен на твой счет
кстати по непроверенным данным макс собирается в столицу
готовит какую-то акцию в отместку за свое задержание
знаешь об этом?
Феникс сузил глаза. Он досконально изучил досье Макса, его характер, его привычки и ни на минуту не сомневался, что что-то подобное должно произойти. Французы схватили Макса, и он горел жаждой мести. Странно, впрочем, что возмездие грядет так скоро, но с его деньгами Макс может многое себе позволить.
> точное место еще неизвестно?
> нет
Снайпер нахмурился. Вряд ли у этого придурка окажется богатое воображение. Если он замышляет масштабную месть Франции, то нацелится на самое святое, на самое сокровенное, и тут уже вариантов не так много. Что такого он может натворить в Париже? Взорвать Елисейский дворец, когда там будет находиться президент? Захватить здание французского парламента — Национальной Ассамблеи? Можно ли вообще провернуть нечто подобное? Но, в конце концов, башни-близнецы в Нью-Йорке тоже были разрушены…
> должен тебя предупредить
похоже что макс знает о тебе
Черт возьми. А вот это уже совсем, совсем нехорошо.
> служба компьютерной разведки перехватила наш предыдущий разговор
какой-то подонок из службы сдал тебя ему
поэтому я и вышел сегодня через этот канал
Феникс скомкал платок.
> спасибо за предупреждение
> не за что
> ариведерчи, амиго
Экран погас. Феникс откинулся на спинку стула, набросил платок на лицо и задумался. От платка пахло тонкими духами, и он бы дорого дал, чтобы узнать, где теперь их обладательница.
Глава двадцать вторая
Ближе к ночи во мне начинает закипать злость.
Сначала я мечтаю о пистолете, чтобы разом покончить с моими тюремщиками, затем — о ноже длиной, скажем, с алебарду, чтобы продлить их мучения; но потом меня не удовлетворяет ни атомный реактор, в который я бы хотела засунуть их живьем, ни чан с голодными акулами (способ применения аналогичный).
Я никогда не думала и даже не предполагала, что у человека, имеющего, в общем-то, довольно слабое здоровье и к тому же связанного по рукам и ногам, может быть столько ярости. А ведь когда-то я вступала в жизнь с широко раскрытыми глазами. Я краснела, услышав грубое слово; от хамства, наглости и жестокости, которыми так богаты наши будни, меня бросало в жар. Я верила в честность, в справедливость и не помню во что еще. Впрочем, тогда мне было не больше восемнадцати, а в этом возрасте допустимо тешить себя иллюзиями.
Теперь я не могу позволить себе такую роскошь. Филипп договорился о моей цене, и через несколько часов меня передадут с рук на руки человеку, который имеет все основания не желать мне добра. Меня до сих пор передергивает, как только я вспомню бархатный баритон типа, с которым я разговаривала по телефону. Выход один — бежать отсюда, бежать любой ценой. Не мытьем, так катаньем, но справедливость должна восторжествовать — если, конечно, не загнется на полпути.